– Кого-то из учеников приводили к вам в связи с травлей Питера Хоутона?
Макаллистер встал, вытащил из ящика папку и принялся листать ее содержимое:
– Вот. Нашел. Самого Питера приводили ко мне в этом году два раза. Его оставляли после уроков, за то, что он дрался в коридоре.
– Просто дрался? – уточнила Селена. – Или защищался?
После того как Кейти Риккобоно вонзила нож в грудь крепко спящего мужа – сорок шесть раз, – Джордан обратился к доктору Кингу Ва, специалисту по синдрому избиваемой женщины. Эта разновидность посттравматического стрессового расстройства возникает у женщин, которые регулярно подвергаются физическому и психологическому насилию. Они настолько привыкают бояться за свою жизнь, что грань между реальностью и воображением для них стирается и они могут увидеть угрозу, даже когда источник этой угрозы спит, как было в случае Джо Риккобоно, который лежал без чувств после трехдневной пьянки. Тогда Кинг помог Джордану выиграть дело. За годы, прошедшие с тех пор, он приобрел репутацию одного из ведущих специалистов по синдрому избиваемой женщины и много раз выступал как свидетель защиты в судах разных штатов. Его консультации стали роскошью, которую могут позволить себе не многие.
Джордан явился в бостонский офис Кинга без записи, рассчитывая обезвредить секретаршу доброго доктора своим обаянием. Он, однако, не был готов к тому, что вход в кабинет охраняет предпенсионного возраста дракон по имени Рут.
– Запись возможна только на следующие полгода, – сказала она, не потрудившись даже взглянуть на Джордана.
– Но я не на прием, а по личному вопросу.
– Это, конечно же, все меняет, – ответила Рут тоном, ясно показывающим, что это не меняет ничего.
Джордан понял: говорить этой женщине комплименты, рассказывать анекдоты про тупых блондинок или даже хвастаться своим адвокатским послужным списком – все это дохлый номер.
– Я по срочному семейному делу, – сказал он.
– Сюда все приходят по срочным семейным делам. Вы такой не один.
– Речь о нашей общей семье, – сымпровизировал Джордан. – Я брат доктора Ва. – Встретив молчаливый взгляд Рут, он добавил: – Названый брат.
Подняв тонкую бровь, секретарша нажала кнопку телефона. Через секунду он зазвонил.
– Доктор, к вам человек, который называет себя вашим братом. – Повесив трубку, она сказала Джордану: – Проходите.
Джордан открыл массивную дверь из красного дерева. Кинг ел сэндвич, положив скрещенные ноги на стол.
– Джордан Макафи, – улыбнулся он. – Я так и думал. Ну и как там поживает наша мама?
– Откуда мне, черт возьми, знать?! Вас она всегда любила больше, – пошутил Джордан, пожимая доктору руку. – Спасибо, что согласились меня принять.
– Мне всегда было интересно, кому хватит хуцпы назваться моим братом.
– Хуцпа? Вы это слово в китайской школе выучили?
– Ага. Мы там занимались идишем сразу после арифметики на счетах. – Доктор указал Джордану на кресло. – Ну как дела?
– Хорошо. Хотя, наверное, не так хорошо, как у вас. Ваше лицо я каждый день по телевизору вижу.
– Работы у меня действительно хоть отбавляй. Если честно, следующий пациент придет через десять минут.
– Знаю. Поэтому и вломился к вам именно сейчас. Мне бы очень хотелось, чтобы вы освидетельствовали моего клиента.
– Джордан, старик, я бы рад вам помочь, но работы, связанной с судами, у меня и так скопилось почти на шесть месяцев вперед.
– Это особое дело, Кинг. Множественное убийство.
– Множественное убийство? Скольких же мужей она замочила?
– Мужей – ни одного, и это не она, а он. Мальчик. Его годами травили, пока он не открыл стрельбу в старшей школе Стерлинга.
Кинг разломил свой сэндвич с тунцом и протянул половину Джордану:
– Ладно, братишка. Поговорим об этом за ланчем.
Джози окинула взглядом серый кафельный пол, стены из шлакобетонных блоков, металлическую решетку, отделявшую диспетчерскую от зоны ожидания, и тяжелую дверь с автоматическим замком. Изнутри здание полиции было очень похоже на тюрьму, и Джози сначала спросила себя, не видят ли полицейские в этом своеобразной иронии, а потом вспомнила про Питера и опять запаниковала.
– Мне тяжело здесь находиться, – сказала она матери.
– Знаю.
– Зачем я ему снова понадобилась? Я ведь уже объяснила ему, что ничего не помню.
Как говорилось в электронном письме, которое они получили, у детектива Дюшарма возникло еще несколько вопросов. И Джози сделала вывод: теперь он знает что-то, чего не знал на момент их предыдущего разговора. Но, по словам мамы, повторный допрос – это формальность. Обвинение просто должно убедиться в том, что заполнило все пробелы, какие могло заполнить. Тем не менее не прийти было нельзя. Не хватало еще, чтобы Джози помешала следствию.
– Ты только ответишь, что по-прежнему ничего не помнишь, и все, – сказала Алекс дочери и ласково дотронулась до ее колена, которое уже начинало трястись.
Джози хотелось встать, выскочить за дверь и броситься бежать. Она промчалась бы по парковке, потом через улицу, потом через игровую площадку средней школы и исчезла бы в лесу, подступавшем к городскому пруду. Она стала бы карабкаться по склону горы, которую видела из окна своей комнаты, когда деревья стояли без листьев. Она забралась бы высоко-высоко и… И тогда, может быть, раскрыв руки, бросилась бы вниз.
Вдруг это западня?
Вдруг детектив Дюшарм уже знает… все?
– Джози, – произнес чей-то голос, – это очень хорошо, что ты пришла. Спасибо.
Подняв глаза, она увидела детектива Дюшарма прямо перед собой. Ее мама встала, Джози тоже попыталась, честное слово, попыталась, но ей не хватило храбрости.
– Ваша честь, я вам очень благодарен за то, что вы привезли дочку.
– Джози очень расстроена, – сказала Алекс. – И по-прежнему ничего не помнит.
– Я должен услышать это от нее самой.
Детектив присел на корточки, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Джози. Она отметила про себя, что у него красивые глаза. Пожалуй, немножко грустные. Как у бассета. А еще подумала о том, каково ему было выслушивать рассказы многочисленных пострадавших и свидетелей. Это, наверное, очень тяжело, когда помочь ничем не можешь, а только впитываешь чужое горе.
– Обещаю, – сказал он мягко, – это ненадолго.
Джози представила себе, что начнется, когда дверь кабинета закроется. Вопросы будут все более и более каверзными, напряжение станет нарастать, как давление на пробку в бутылке шампанского. Джози даже не знала, что больнее: не помнить ничего, как бы ты ни старалась выудить факты из глубин своей памяти, или помнить все от первого до последнего ужасного момента.
Краем глаза Джози увидела, что мама опять села.
– Ты разве не пойдешь со мной?
В прошлый раз, когда детектив приходил домой, мать использовала тот же предлог: как судья, она не может присутствовать при полицейском допросе. Но ведь после предъявления обвинений у них состоялся разговор, и мама пообещала, что судейские и материнские обязанности не окажутся взаимоисключающими. Иными словами, Джози имела наивность подумать, будто их отношения начинают меняться.
Алекс только открыла и закрыла рот, как рыба, вытащенная из воды. «Тебе стало некомфортно? Добро пожаловать в клуб», – подумала Джози, и эта мысль отпечаталась у нее в сознании, словно рубец.
– Могу я предложить тебе кофе? – спросил детектив и тут же покачал головой. – Или лучше колы? Я не знаю, в твоем возрасте уже пьют кофе или я рискую угостить тебя запретным плодом?
– Я бы выпила кофе, – сказала Джози и, стараясь не смотреть на мать, проследовала за детективом Дюшармом в недра полицейского отделения.
Там, в переговорной комнате, Патрик налил кофе в кружку:
– Молока? Сахара?
– Сахара, – сказала Джози, и он высыпал в ее чашку содержимое двух пакетиков.
Она осмотрелась: пластиковый стол, лампы дневного света – стандартное служебное помещение.
– Что? – спросил Патрик.
– В каком смысле «что»?
– Почему ты так смотришь?
– Просто это не похоже на место, где из людей выбивают признания.
– Ну почему же не похоже? Если из тебя есть что выбить… – Джози побледнела, и Патрик расхохотался: – Шутка. На самом деле я выбиваю из людей признания, только когда играю копа на телевидении.
– Вы играете копа на телевидении?
– Проехали, – вздохнул детектив и потянулся за магнитофоном, стоявшим на середине стола. – Мне придется записывать наш разговор, как и в прошлый раз. Потому что голова у меня дырявая. – Он нажал на кнопку и сел напротив Джози. – Тебе, наверное, все говорят, что ты очень похожа на маму?
– Да нет, никто не говорит. – Джози склонила голову набок. – Вы вызвали меня, чтобы спросить об этом?
– Нет, – улыбнулся он.
– Я, кстати, совершенно на нее не похожа.
– Похожа, особенно глаза.
Джози опустила взгляд:
– Они совсем другого цвета.
– А я не цвет имел в виду. Джози, расскажи еще раз, что ты видела шестого марта в школе.
Она сцепила под столом руки, впившись ногтями в ладонь, чтобы что-нибудь причиняло ей еще большую боль, чем те слова, которые приходилось произносить.
– В тот день у меня был тест по химии. Я почти всю ночь готовилась. Утром, когда проснулась, думала о нем. Как приехала в школу, не помню.
– Ты помнишь, отчего у тебя случился обморок в раздевалке?
Джози закрыла глаза, представив себе кафельный пол, серые шкафчики, одинокий носок, валяющийся в углу душевой… И вдруг все залил красный цвет. Красный, как гнев. Красный, как кровь.
– Нет, – сказала Джози, но слезы пронзили ее голос, как свет пронзает кружево. – Я сама не понимаю, почему плачу, когда думаю об этом.
Она терпеть не могла, когда ее видели в таком состоянии; она терпеть не могла быть такой, но особенно ее бесило то, что слезы могли политься в любой момент. Просто от перемены ветра.
– Пожалуйста, – прошептала Джози, беря салфетку, которую детектив ей протянул, – можно, я пойду?