– Именно.
Селена потянулась к мужу, взяла его обеими руками за лицо и чмокнула в губы:
– Красавец!
– Что-что?
– Ты меня слышал.
– Ага, – улыбнулся Джордан, – но с удовольствием послушал бы еще.
Он обнял Селену, одеяло соскользнуло на пол.
– Какой ты все-таки прожорливый! – пробормотала она.
– А разве ты не за это меня полюбила?
– Ну уж точно не за шарм и не за грацию, дорогой! – рассмеялась Селена.
Джордан, наклонившись, принялся целовать жену, надеясь, что она забудет о своем первоначальном намерении просто подразнить его.
– Давай сделаем второго ребенка, – прошептал он.
– Но я еще первого кормлю!
– Тогда давай порепетируем, как мы будем его делать.
Джордан считал, что никто в целом мире не сравнится с его женой. Величавая и вместе с тем потрясающе сексуальная, она была умнее его, хотя прямо он бы этого, конечно, никогда не признал, и так хорошо понимала его, что Джордану поневоле пришлось оставить свой скепсис и поверить: ясновидение действительно существует.
Он уткнулся лицом в ямку между шеей и плечом Селены, где кожа имела цвет кленового сиропа, а вкус был еще более сладким.
– Джордан, а ты не боишься за наших детей? – вдруг спросила она. – Я имею в виду… Ты сам знаешь. Притом, чем ты занимаешься и что мы видим…
Он перекатился на спину:
– Ну вот… Такой момент испортила!
– Я серьезно.
– Конечно, я думаю об этом, – вздохнул Джордан. – Я беспокоюсь о Томасе. И о Сэме. И о том, кто еще может появиться. – Он приподнялся на локте и нашел в темноте глаза Селены. – Но может быть, мы для того их и рожаем.
– В смысле?
Джордан посмотрел через плечо жены на мигающий зеленый индикатор радионяни:
– Может быть, они сделают мир лучше.
Алекс пригласила Уита не затем, чтобы он принял решение вместо нее. Она уже сама все решила, а от него хотела получить одобрение и оправдание – бальзам на свои раны. И он действительно сказал: «Ничего, будет у тебя и другой громкий процесс. Важнее сохранить отношения с Джози».
Она быстро вошла в свой кабинет, зная, что первый шаг самый легкий: написать заявление о самоотводе – это пустяк по сравнению с тем, что начнется завтра, когда она перестанет быть судьей по делу Хоутона и ей придется быть просто матерью.
Элеанор поблизости не оказалось, но у Алекс на столе уже лежали какие-то бумаги. Она села и начала их просматривать.
Джордан Макафи, молчавший на вчерашнем заседании, как рыба, теперь сообщал о своем намерении вызвать Джози в качестве свидетельницы. У Алекс внутри вспыхнул огонь. Для этого чувства у нее даже слова не нашлось. Это был животный инстинкт, который пробуждается, когда мы понимаем, что кого-то, кого мы любим, взяли в заложники. Втянув Джози в эту историю, Макафи совершил тяжкий грех, и теперь Алекс принялась горячечно размышлять о том, как отстранить его от дела или вовсе лишить лицензии. Если честно, она не слишком беспокоилась даже о том, насколько законным будет ее возмездие. Но вдруг Алекс застыла: она поняла, что нужно не Джордана Макафи на край света гнать, а прятать Джози. Как мать, она не допустит, чтобы кто-нибудь снова причинил ее ребенку боль. Может, ей стоило даже сказать этому адвокату спасибо: благодаря ему она почувствовала, что все-таки способна быть хорошей матерью.
Алекс открыла ноутбук и начала печатать. Когда она подошла к столу своего секретаря, сердце колотилось, а рука, держащая бумагу, дрожала. Но это ведь нормальное состояние для того, кто готовится прыгнуть с обрыва?
– Позвоните судье Вагнеру, – сказала она.
Самому Патрику никакой ордер нужен не был, но, услышав от другого полицейского, что тот едет в суд, он сказал:
– Я как раз туда собираюсь. Могу взять все, что надо.
На самом деле он еще минуту назад никуда не собирался, и добрым самаритянином, готовым проехать сорок миль, только чтобы услужить коллеге, не был. Просто поездка в суд давала ему повод лишний раз встретиться с Алекс Кормье.
На парковке Патрик сразу увидел ее «хонду». «Хорошо, – подумал он, – значит, она, наверное, у себя в кабинете». Но, приглядевшись, он заметил, что в машине кто-то сидит. И это была сама судья. Она сидела, неподвижно глядя в лобовое стекло. Дворники работали, хотя дождя не было. Судья Кормье, видимо, сама не понимала, что плачет.
Патрик испытал то неприятное чувство в глубине желудка, которое всегда возникало у него, если, прибыв на место преступления, он видел слезы жертвы. «Я опоздал, – подумал он. – Опять».
Патрик подошел к машине, но судья его не заметила. Только когда он постучал, она подпрыгнула на фут и поспешно вытерла глаза. Он жестом попросил ее опустить стекло.
– У вас все в порядке?
– Да.
– Вообще-то, по виду не скажешь.
– Ну и не смотрите! – огрызнулась Алекс.
Патрик зацепился пальцами за раму окна:
– Послушайте, вам, наверное, нужно с кем-нибудь поговорить. Давайте я куплю вам кофе.
– Вы не можете покупать мне кофе, – вздохнула судья.
– Хорошо. Тогда я вам его просто сварю, – сказал Патрик и, обойдя машину, сел на пассажирское сиденье.
– Вы при исполнении, – заметила Алекс.
– Я имею право на обеденный перерыв.
– В десять часов утра?
Патрик протянул руку к ключам, вставленным в замок зажигания, и завел машину:
– Выезжайте с парковки и поворачивайте налево, ладно?
– Это еще зачем?
– Бога ради! Неужели вы не знаете, что с вооруженным человеком лучше не спорить?
Несколько секунд Алекс пристально смотрела на него:
– Вы ведь не собираетесь угнать мой автомобиль вместе со мной? – При этих словах она тронулась с места.
– Потом напомните мне, чтобы я себя арестовал, – сказал Патрик.
Отец научил Алекс все всегда доделывать на сто процентов. Поэтому она решила: «Если слетать с катушек, так по полной программе. Раз уж я отказываюсь от главного дела в своей карьере и беру отпуск, то почему бы мне до кучи не выпить кофе с полицейским, который это дело расследует?»
Еще через несколько минут Алекс мысленно констатировала: если бы не Патрик Дюшарм, она никогда бы не узнала, что «Золотой дракон» открывается в десять утра. Если бы не он, ей пришлось бы в одиночестве ехать домой, чтобы начать жизнь с чистого листа.
Работники ресторана, по-видимому, хорошо знали детектива Дюшарма. Во всяком случае, никто не возразил, когда он протопал прямо на кухню, чтобы приготовить для Алекс кофе.
– Насчет того, в каком состоянии вы меня увидели… – проговорила она неуверенно. – Вы ведь никому не…
– Вы про тот небольшой эмоциональный срыв, который произошел с вами в машине?
Не зная, что ответить, Алекс посмотрела на кружку, которую он поставил перед ней. Из собственного опыта она знала: если кому-то покажешься слабой, это будет использовано против тебя.
– Быть судьей иногда очень трудно. От меня все ждут, что я должна вести себя хладнокровно и с достоинством, даже когда у меня грипп и мне хочется заползти под одеяло и умереть или когда кассир нарочно недодает мне сдачи. Я никогда не могу позволить себе совершить ошибку.
– Ваша тайна в полной безопасности, – успокоил ее Патрик. – От меня никто в правоохранительных органах не узнает, что у вас на самом деле есть чувства.
Алекс посмотрела на свой кофе, а потом, подняв глаза на Патрика, спросила:
– Сладкий?
– Что, моя дорогая? – ответил он, склонившись к ней, и рассмеялся, когда ее лицо вытянулось. Только после этого он подал ей сахарницу. – Если серьезно, то я все понимаю. У нас у всех на работе бывают паршивые дни.
– И тогда вы тоже сидите в машине и плачете?
– В последнее время нет, но было время, когда я с досады переворачивал ящики с вещдоками. – Патрик налил сливок в молочник и поставил его перед Алекс. – Вы знаете, одно другому не мешает.
– Что не мешает чему?
– Судья тоже может быть человеком.
Алекс налила сливок в кофе:
– Скажите это всем, кто хочет, чтобы я взяла самоотвод.
– Разве не вы всегда напоминаете мне о том, что мы с вами не должны говорить о деле?
– Раньше напоминала, только теперь это меня не касается. Скоро широкой общественности станет известно, что я больше не участвую в процессе над Питером Хоутоном.
Патрик посерьезнел:
– Вы из-за этого так огорчились?
– Нет, это решение я приняла сама и не сегодня. Зато сегодня я выяснила, что Джози внесена в список свидетелей защиты.
– Зачем? – сказал Патрик. – Она же ничего не помнит! Что она может такого сказать?
– Не знаю. – Алекс посмотрела на него. – Что, если это из-за меня? Вдруг адвокат включил ее в свой список только затем, чтобы вынудить меня отстраниться, раз до сих пор я проявляла упорство и не делала этого добровольно? – К своему стыду, Алекс поняла, что опять начинает плакать, и опустила взгляд в надежде, что Патрик этого не заметит. – Вдруг Джози придется встать и при всех, в зале суда, заново пережить тот день? – Патрик передал Алекс бумажный платочек, она вытерла глаза. – Извините, обычно я так себя не веду.
– Любая мать, чья дочь так близко видела смерть, имеет право на эмоциональный кризис. Послушайте, я говорил с Джози два раза. Я знаю ее показания вдоль и поперек. Поверьте, зачем бы Макафи ни включил ее в свой список, она не может сказать ничего такого, что причинило бы ей боль. Вам теперь незачем беспокоиться о конфликте интересов – в этом положительная сторона вашей ситуации. Джози сейчас гораздо нужнее хорошая мама, которая рядом, чем хороший судья.
– Да, – печально улыбнулась Алекс, – ей, бедняжке, теперь придется терпеть мое присутствие.
– Перестаньте!
– Это правда. Наши с Джози отношения – это сплошная цепь взаимных непониманий.
– Зато хоть что-то вас связывает, – заметил Патрик.
– Когда между нами была настоящая связь, мы обе уже и не помним. Сейчас даже у вас лучше получается разговаривать с ней, чем у меня. – Алекс опять уставилась в кофейную кружку. – Что бы я ей ни говорила, все не то. Она смотрит на меня так, словно я с другой планеты. Словно я не имею права быть заботливой матерью после случившегося, потому что не была ею раньше.