Джози никого не ждала. Открыв дверь, она увидела детектива, который ее допрашивал. Полицейские, насколько она знала, приходят домой только к тем, у кого серьезные проблемы. «Дыши», – сказала Джози себе. Только потом она заметила в руках у детектива бутылку вина.
– О, – произнесла Алекс, выйдя из кухни посмотреть, кто пришел, – Патрик…
Патрик? Обернувшись, Джози заметила, что мама покраснела.
Детектив протянул ей бутылку:
– Кажется, это стало для нас яблоком раздора…
– Пойду-ка я заниматься, – сказала Джози, охваченная острым чувством неловкости.
Пускай себе мама гадает, какие еще занятия дочь имеет в виду, если уроки давно сделаны.
Поднимаясь по лестнице, Джози нарочно громко топала, чтобы не слышать ничьих слов. В своей комнате она включила музыку на максимум, бросилась на кровать и стала смотреть в потолок.
Джози полагалось возвращаться домой до двенадцати часов ночи. Сейчас она после школы вообще никуда не ходила, а раньше было так: Мэтт привозил ее к полуночи, к этому времени Алекс должна была неслышно и невидимо, как пар, удалиться на второй этаж, оставив их одних в гостиной. Джози не знала, зачем мама ввела такие правила: разве что затем, чтобы дочка делала «это» в собственном доме, а не где-нибудь в машине или на улице. Джози вспомнила, как они с Мэттом входили в темную комнату и сплетались телами, дыша в унисон. Мысль о том, что в любой момент мама может спуститься за водой или аспирином, только заводила их.
В три-четыре часа утра, когда в глазах стоял туман, а щеки Мэтта кололись, Джози целовала его на прощание у входной двери, а потом смотрела ему вслед. Свет фар медленно исчезал, как огонек дотлевающей сигареты. На цыпочках поднимаясь по лестнице и проходя мимо маминой комнаты, Джози думала: «Ты совсем меня не знаешь».
– Если я не разрешила вам угостить меня бокалом вина в ресторане, то почему вы решили, что я приму у вас целую бутылку?
– Я и не собираюсь отдавать ее вам, – улыбнулся Патрик. – Я просто открою ее, а вы, может быть, позаимствуете часть содержимого.
Сказав это, он прошел в дом, словно уже неплохо в нем ориентировался. Войдя на кухню, он втянул носом запах подгоревшей пиццы и убежавшего молока и стал шарить по ящикам в поисках штопора.
Алекс обхватила себя за плечи не потому, что ей было холодно, а потому, что внутренности непривычно свело, как будто в ее тело поместили вторую солнечную систему. Патрик взял в шкафчике два бокала и, наполнив их, произнес тост:
– За вольную гражданскую жизнь!
У вина был насыщенный бархатистый вкус. Вкус осени. Алекс закрыла глаза. Ей хотелось ухватиться за этот момент, продлить его, чтобы он закрыл собой то, что было раньше.
– Ну и как вам, – спросил Патрик, – сидеть без работы?
Алекс задумалась:
– Сегодня я смогла приготовить сэндвич с жареным сыром, не спалив сковородку.
– А шитьем вы на досуге не занялись?
– Нет, этим пускай занимается прокуратура. – Алекс слегка улыбнулась собственному каламбуру, но шутливое настроение рассеялось, когда она представила себе физиономию Дианы Ливен. – Вы испытываете чувство вины?
– Из-за чего?
– Из-за того, что вы, допустим, на полсекунды забыли о произошедшем.
Патрик поставил бокал на стол:
– Иногда, когда я перебираю вещдоки и натыкаюсь на отпечаток пальца, или ботинок, или фотографию кого-нибудь из погибших детей, то смотрю на эту вещь чуть дольше, чем необходимо. Это, наверное, нелогично, но мне почему-то кажется, что так надо. Что кто-то должен подумать о них лишнюю минуту. – Он посмотрел на Алекс. – Ведь когда человек умирает, останавливается не только его жизнь, верно?
Алекс осушила свой бокал до дна:
– Расскажите, как вы нашли ее.
– Кого?
– Джози. В тот день.
Патрик встретил взгляд Алекс, и она поняла: с одной стороны, он признает за ней право знать, что пережила ее дочь, а с другой – ему не хочется, чтобы она испытала боль.
– Джози была в раздевалке, – начал Патрик. – И я сначала подумал… Я принял ее за мертвую, потому что она лежала лицом вниз, вся в крови, рядом с Мэттом Ройстоном. Но потом она пошевелилась, и… – Его голос дрогнул. – Я в жизни своей не видел ничего прекраснее.
– Вы ведь знаете, что вы герой, да?
– Я трус, – помотал головой Патрик. – Я вошел в здание школы только потому, что, если бы этого не сделал, меня бы всю жизнь мучили кошмары.
Алекс содрогнулась:
– Мне тоже снятся кошмары, хотя меня там и близко не было.
Патрик забрал у нее бокал и посмотрел ей на руку, словно хотел предсказать будущее по линиям ладони.
– Может, вам стоит попробовать не спать? – спросил он.
Вблизи его кожа пахла хвоей и мятой. Алекс ощутила, как ее сердцебиение отдается в кончиках пальцев, и подумала, что Патрик, наверное, тоже это почувствовал. Она не знала, чего ожидать от следующего момента. Очевидно, чего-то случайного, непредсказуемого и неловкого. Алекс собиралась высвободиться, но Патрик задержал ее пальцы.
– Алекс, хотя бы ненадолго перестань быть судьей, – прошептал он и поцеловал ее.
Когда возвратившиеся чувства кружат вас в цветном водовороте, вам остается только одно – держаться за человека, который рядом. Алекс закрыла глаза, ожидая худшего, но ничего плохого не произошло. Все просто стало по-другому. Сложнее, запутаннее. Поколебавшись, она ответила на поцелуй Патрика, потому что, если хочешь найти то, чего тебе не хватает, иногда нужно сначала выпустить ситуацию из-под контроля.
Месяц назад
Когда кого-то любишь, ваша близость начинает приобретать форму устоявшейся модели. Ты можешь этого даже не понимать, но ваши тела исполняют заученный танец: прикосновение к бедру, поглаживание по голове, отрывистый, как стаккато, поцелуй, потом еще один, более долгий, потом скользящее движение его руки под твоей блузкой. Это рутина, но не в плохом смысле слова. Просто вы приспосабливаетесь друг к другу и поэтому, когда целуетесь, уже не задеваете друг друга зубами, носами или локтями.
У Мэтта и Джози была своя устоявшаяся модель. Сначала он наклонялся к ней и смотрел так, словно больше ничего в целом мире не видел. Это действовало на нее гипнотически, и она тоже видела только его. Потом он целовал ее – очень медленно и едва касаясь ее рта. Раззадоренная этим, она отвечала ему более энергичным движением губ. Дорожка его поцелуев спускалась по шее на грудь, пальцы ныряли за пояс джинсов. Прелюдия длилась минут десять, а потом Мэтт скатывался с Джози и доставал из бумажника презерватив, чтобы они могли заняться сексом.
Она в принципе ничего не имела против. Ей, честно говоря, даже нравилась такая модель. Это напоминало катание на «американских горках»: точно знаешь, что за крутым подъемом будет крутой спуск и что остановить аттракцион невозможно.
Мэтт и Джози лежали в ее гостиной, в темноте. Телевизор работал, чтобы заглушать звуки. Джози уже успела раздеться, Мэтт накрыл ее, как волна прилива, и, спустив трусы, устроился между ее ног.
– Эй, – сказала она, когда он попытался войти в нее, – ты ничего не забыл?
– Нет, Джо. Сегодня я не хочу, чтобы между нами было еще что-то.
Джози уже прекрасно знала, что от его слов, как и от его прикосновений или поцелуев, она тает. Она и сама терпеть не могла тот резиновый запах, который наполнял воздух, когда Мэтт разрывал пакетик и зависал на руках… А могло ли что-то быть приятнее, чем ощущение Мэтта внутри себя? Джози чуть пошевелилась, подстраиваясь под его тело, и ее ноги задрожали.
Когда ей исполнилось тринадцать и у нее началась менструация, у них с мамой не было никакого задушевного разговора. Та просто дала ей книжку со статистическими данными и сказала: «Каждый раз, занимаясь сексом, ты можешь забеременеть или не забеременеть. Пятьдесят на пятьдесят. Не думай, что, если ты сделаешь это без защиты всего один раз, риск будет невысоким. Не обманывай себя».
Джози остановила Мэтта.
– Думаю, мы не должны этого делать, – прошептала она.
– Заниматься сексом?
– Заниматься сексом без… ну, ты понимаешь. Без всего.
Мэтт был разочарован. Она это сразу поняла по тому, как застыло на секунду его лицо. Тем не менее он отстранился и достал презерватив. Джози открыла и помогла надеть.
– Когда-нибудь… – начала она, но он поцеловал ее, и она забыла, что хотела сказать.
Лейси начала рассыпать по газону кукурузу еще в ноябре, чтобы помочь оленям пережить голодную зиму. Многие соседи не одобряли такой благотворительности, особенно хмурились те, чьим садам выжившие олени летом наносили ущерб. Но для Лейси это был вопрос очищения кармы. Льюис упорно продолжал охотиться, а она делала что могла, чтобы нейтрализовать последствия его разрушительной деятельности.
На ней были массивные ботинки, потому что снег еще не растаял, но холод уже отступил, и по жилам деревьев, наверное, снова потек сок. А значит, весна была не за горами. Выйдя во двор, Лейси сразу почувствовала запах свежесваренного кленового сиропа, доносящийся с соседского участка. Вдыхая воздух, наполненный кристаллами карамели, она поднесла ведро кормовой кукурузы к качелям: Льюис поставил их для мальчиков, когда они были маленькими, и до сих пор не убрал.
– Привет, мам.
Лейси обернулась: рядом с ней стоял Питер, глубоко засунув руки в карманы джинсов. На нем была только футболка и стеганая жилетка, так что, наверное, он совсем окоченел.
– Привет, дорогой. Что-нибудь случилось?
В последнее время Лейси могла пересчитать по пальцам те случаи, когда Питер выходил из своей комнаты, а тем более из дома. Она знала: все подростки прячутся в свои норы и там, за закрытыми дверями, предаются каким-то загадочным увлечениям. Питер, например, не вылезает из компьютера. Он постоянно в Сети, но не просто лазает по всяким сайтам, а занимается программированием. Разве это плохо?
– Ничего. Что ты делаешь?
– То же, что делала всю зиму.
Лейси посмотрела на сына: всем своим видом он резко контрастировал с суровой красотой пейзажа. На фоне горного хребта его черты казались слишком тонкими, а кожа была белой, почти как снег. «Он не вписывается», – подумала Лейси и поймала себя на том, что очень уж часто делает такой вывод, когда видит Питера вне стен его комнаты.