Когда Патрик добрался до центрального прохода, Алекс там уже не было. Он успел заметить, как она проскользнула в комнату за судейской скамьей, и хотел перелезть через ограждение, чтобы догнать ее, но кто-то поймал его за рукав. Патрик с досадой обернулся. Перед ним стояла Диана Ливен.
– Какого черта здесь происходит?! – спросил он.
– Сначала выкладывайте вы.
– Всю ночь я был в школе, проверял показания Джози. Они не подтвердились: если бы Мэтт выстрелил в Питера, на стене остался бы видимый след. Я понял, что она опять врет. Наверное, думаю, оба раза стрелял Питер без всяких провокаций со стороны Мэтта. Я нашел то место, где первая пуля ударилась о пол, и с помощью лазерной указки определил, куда она могла отрикошетить. Тогда мне стало ясно, почему ее так долго не могли найти. – Патрик порылся в кармане и достал пакетик с пулей. – Пожарные по моей просьбе вынули это из ствола клена, который растет за окном душевой. Я сразу же отвез пулю к экспертам и стоял над ними с кнутом до тех пор, пока они не согласились сделать все, что нужно, безотлагательно. Оказалось, это не просто пуля из пистолета В. На ней следы крови и частички ткани, принадлежащей Мэтту Ройстону. А теперь самое интересное: если от дерева построить обратную траекторию ее движения – посмотреть, куда упадет луч, преломившийся там, где она коснулась пола, то получится, что стреляли никак не от той стены, возле которой находился Питер. Выстрел был…
Прокурор устало вздохнула:
– Джози призналась, что это она выстрелила в Мэтта Ройстона.
– Ну, – сказал Патрик, передавая Диане пакетик с пулей, – значит, она наконец-то начала говорить правду.
– Полагаю, ты забыл рассказать мне об этом? – спросил Джордан, прислонившись к решетке камеры временного содержания.
– Нет, – ответил Питер.
– Если бы ты с самого начала сказал правду, дело могло бы закончиться для тебя по-другому.
Питер лежал на скамье, положив руки под голову, и, к недоумению Джордана, улыбался.
– Она снова стала моим другом, – сказал он. – А то, что обещаешь друзьям, нужно выполнять.
Алекс сидела в темном помещении для совещаний, где во время перерывов иногда держали ответчиков. Она понимала: ее дочь пока еще только свидетель, но на следующем процессе будет обвиняемой.
– Зачем? – спросила Алекс.
Темный профиль Джози окаймляла тонкая полоска серебристого света.
– Ты сама велела мне говорить правду.
– А в чем заключается правда?
– Правда в том, что я любила Мэтта. И ненавидела его. Я ненавидела себя за то, что люблю его, но если бы я была не с ним, то была бы никем.
– Не понимаю…
– Где тебе понять? Ты же идеальная. – Джози покачала головой. – А обычные люди… Мы все такие же, как Питер. Просто кто-то скрывает это лучше, кто-то хуже. Не имеет значения, пытаешься ты быть невидимым или всю жизнь выдаешь себя за того, кем, как тебе кажется, тебя хотят видеть окружающие. И в том и в другом случае ты фальшивка.
Алекс вспомнила, что на всех вечеринках, где она бывала, ее всегда первым делом спрашивали: «Чем вы занимаетесь?» Как будто профессия и социальный статус исчерпывающе определяют личность. Никто никогда не спрашивал: «Кто вы на самом деле?» – потому что внутренняя сущность человека слишком неоднозначна и переменчива. Можно быть судьей, или матерью, или мечтателем. Можно быть жертвой или обидчиком. Можно быть одновременно и родителем, и ребенком. Можно сегодня кого-то ранить, а завтра излечить. «Я не идеальная», – подумала Алекс, совершив, вероятно, первый шаг к подлинному совершенству.
– Что со мной будет? – Джози повторила вопрос, который задала матери двумя днями раньше, когда та еще чувствовала себя вправе давать ответы.
– Что с нами будет? – поправила Алекс.
На лице Джози мелькнула и тут же погасла улыбка.
– Я первая спросила.
Дверь открылась, и из коридора в комнату ворвался свет, который нес в себе все то, что должно было случиться. Алекс взяла дочь за руку и глубоко вдохнула:
– Увидим.
Питера признали виновным в восьми убийствах первой степени и двух – второй степени. Присяжные решили, что в случае Мэтта Ройстона и Кортни Игнатио он не действовал предумышленно, а был спровоцирован.
После того как вердикт был вынесен, Джордан зашел к Питеру в камеру временного содержания, откуда его должны были отправить в окружную тюрьму, а после вынесения приговора – в тюрьму штата в Конкорде. Там ему предстояло отсидеть восемь сроков за преднамеренное убийство. Это означало, что живым он не выйдет.
– Ну ты как? – спросил Джордан, положив руку Питеру на плечо.
– Нормально. Я, в общем-то, этого и ожидал.
– Но ведь тебя услышали. Потому и заменили два пункта на непредумышленное убийство.
Питер криво улыбнулся:
– Наверное, я должен сказать вам спасибо за усилия. И пусть у вас все будет хорошо.
– Я навещу тебя, если буду в Конкорде, – сказал Джордан.
Он посмотрел на Питера. За эти несколько месяцев его клиент возмужал. Теперь они были одного роста. Да и в весе парень прибавил. Голос стал ниже. Он начал бриться. Джордан удивился тому, что до сих пор не замечал этого.
– Мне жаль, что получилось не так, как я хотел.
– Мне тоже, – ответил Питер и протянул руку.
Джордан привлек его к себе и обнял:
– Береги себя.
Когда адвокат направился к выходу из камеры, Питер его окликнул:
– Это ваше.
В руке у Питера были очки, которые Джордан принес перед началом слушаний.
– Оставь. Тебе нужнее.
Питер подошел и сунул их Джордану в карман:
– Мне будет приятно, если вы их сбережете. А смотреть мне больше не на что.
Джордан кивнул, вышел из камеры, попрощался с помощниками шерифа и направился в вестибюль, где его ждала Селена. Перед тем как подойти к ней, он надел очки Питера.
– Зачем ты их напялил? – спросила Селена.
– Они мне нравятся.
– У тебя же стопроцентное зрение.
Джордан отметил про себя, что, когда смотришь сквозь линзы, мир как бы загибается по краям и нужно передвигаться осторожнее.
– Не всегда, – ответил он.
После суда Льюис вернулся к своим любимым цифрам. Откопал кое-какие предварительные данные и обработал их с помощью специальной статистической программы. На этот раз его изыскания не имели отношения к счастью: он выяснял, где, кроме Стерлинга, происходили массовые убийства в школах, и прослеживал ситуацию в этих регионах вплоть до настоящего момента, пытаясь понять, как однажды совершенный акт насилия влияет на экономическую стабильность в будущем. Иными словами, если земной шар выбили у тебя из-под ног, какова вероятность того, что однажды ты снова ступишь на твердую почву?
Как и раньше, Льюис преподавал в колледже Стерлинга основы микроэкономики. Был конец сентября, занятия только начались, но он уже вошел в колею, и лекции шли как по маслу. О модели Кейнса и о конкуренции говорилось так легко, словно этот вводный курс ничем не отличался от предыдущих – от тех, которые доктор Хоутон читал, когда его сына еще не осудили.
После того как в колледже подключили беспроводной Интернет, Льюис по необходимости начал расхаживать во время занятий по аудитории – иначе студенты только и делали бы, что играли в онлайн-покер и переписывались друг с другом. Во время одной из лекций он обратил внимание на двоих ребят-футболистов, которые по очереди пускали струю воды из бутылки с клапаном в шею парню, сидевшему впереди, а когда тот оглядывался, смотрели на доску невинными глазами мальчиков из хора. Льюис не растерялся.
– А теперь ответьте мне, что будет, если установить цену выше точки, обозначенной на графике буквой А? – спросил он и, забрав у качков бутылку, добавил: – Спасибо, мистер Грейвс, у меня как раз пересохло в горле.
Парнишка, которому брызгали в шею, тут же поднял руку. Льюис ему кивнул.
– Никто не захочет покупать эту безделушку за такие деньги. Спрос упадет, а значит, продавец снизит цену, чтобы товар не занимал места на складе.
– Совершенно верно, – сказал Льюис и посмотрел на часы. – Ладно, ребята. В понедельник разберем следующую главу из Мэнкью. И не удивляйтесь, если я в качестве сюрприза дам вам небольшой тест.
– Ну вот! Испортили сюрприз! – откликнулась какая-та девочка.
– Ой! – улыбнулся Льюис.
Когда все повставали и начали собираться, он подошел к мальчику, ответившему на вопрос. Парнишка запихивал учебник в рюкзак, который и без того был так набит книгами, что молния не застегивалась. Льюис обратил внимание на давно не стриженные волосы студента и на портрет Эйнштейна на футболке.
– Вы сегодня хорошо работали.
– Спасибо. – Мальчик переступил с ноги на ногу, очевидно придумывая, что бы еще сказать. – Хм… рад познакомиться с вами. – Он протянул руку. – То есть мы все, конечно, уже знаем вас, но я имел в виду лично…
– Да-да. Напомните, пожалуйста, как вас зовут?
– Питер. Питер Гранфорд.
Льюис открыл рот, но ничего не сказал, а только покачал головой.
– Что? – встревожился парень. – Мне показалось… хм… вы хотели сказать что-то важное.
Доктор Хоутон посмотрел на тезку своего сына – на мальчика, который сутулил плечи, словно боясь занять в мире слишком много места, – и почувствовал знакомую боль: грудь сдавило, как от удара молотком. Так бывало всегда, когда Льюис думал о Питере и его загубленной жизни. Почему же он, отец, не смотрел на сына почаще, пока тот был рядом?! Теперь вот приходилось довольствоваться несовершенными воспоминаниями и – еще хуже! – искать черты своего Питера в лицах чужих людей.
Покопавшись внутри себя, Льюис отыскал и надел ту улыбку, которая часто спасала его, когда радоваться на самом деле было совершенно нечему.
– Да, – сказал он, – это важно. Вы напомнили мне одного человека, которого я когда-то знал.
Только через три недели после оглашения приговора Лейси смогла, собравшись с духом, войти в спальню младшего сына. Теперь было ясно, что домой он не вернется, а значит, не имело смысла сохранять комнату в прежнем виде, который Лейси поддерживала пять месяцев, пока еще теплилась хоть какая-то надежда.