рефлексы, получил бы прямо в кадык. Отскочил я, кровь у меня из плеча хлещет, как из дворцового фонтана, а бабка идет с ножом, воет, фыркает, плюется. Но я-то все еще не думал, что дело серьезное. Рванул ближе, чтобы лишить ее преимущества, и чувствую – никакая это не старушка. Груди твердые, словно кремень…
Корин глянул в сторону Висенны, чтобы проверить, не покраснела ли та. Висенна слушала с вежливым заинтересованным выражением на лице.
– О чем это я… Ага. Думал: свалю ее с ног и разоружу, да где там. Сильная, как рысь. Чувствую: сейчас выдернет у меня свою руку с ножом. Что было делать? Оттолкнул я ее, хвать за меч… Она сама наделась.
Висенна сидела молча, с рукой у лба, словно в задумчивости поправив змеиную повязку.
– Висенна? Говорю, как было. Знаю, что женщина, и чувствую себя последним дураком, но – чтоб я сдох, если она была обычной женщиной. Сразу, как упала – изменилась. Омолодилась.
– Иллюзия, – задумчиво проговорила Висенна.
– Чего?
– Ничего. – Висенна встала, подошла к трупу, лежавшему в папоротнике.
– Только посмотри, – Корин встал рядом. – Баба, что статуя в дворцовом фонтане. А была сгорбленной и сморщенной, как зад столетней коровы. Чтоб меня…
– Корин, – оборвала его Висенна. – Нервы у тебя крепкие?
– Чего? А к чему тут мои нервы? Впрочем, если тебе интересно, то не жалуюсь.
Висенна сняла повязку со лба. Драгоценность в диадеме вспыхнула молочным сиянием. Она же встала над трупом, вытянула руки, прикрыла глаза. Корин глядел на нее, приоткрыв рот. Висенна склонила голову, шептала что-то, чего он не понимал.
– Grealghane! – крикнула она вдруг.
Папоротник резко зашумел. Корин отскочил, выхватывая меч, замерев в защитной стойке. Труп затрепетал.
– Grealghane! Говори!
– Аааааа! – раздался из папоротника нарастающий хриплый вопль. Труп выгнулся дугой, чуть ли не левитируя, касаясь земли плечами и макушкой. Вопль стих, порвался, перетек в горловое бормотание, обрывистые стоны и крики, постепенно становясь тише, но оставаясь совершенно непонятным. Корин почувствовал, как по спине его стекает струйка холодного пота, отвратительная, словно ползущая гусеница. Стискивая кулаки, чтобы сдержать мурашки, побежавшие по предплечьям, он что есть сил сражался с непреодолимым желанием убежать подальше в лес.
– Огггг… нннн… ннгамммм, – пробормотал труп, царапая землю ногтями, на губах его лопались кровавые пузырьки. – Нам… ееегггг…
– Говори!
С протянутой ладони Висенны сочился мутный поток света, в котором кружилась и клубилась пыль. Из папоротников взлетели сухие листки и травинки. Труп захлебнулся, плямкнул и вдруг заговорил. Совершенно отчетливо.
– …перекрестка шесть миль от Ключа самое большее к югу. Поо… посылал. Кругу. Парня. Де… ллл… Оооворил. Говорил.
– Кто? – крикнула Висенна. – Кто говорил? Отвечай!
– Фффф… ггг… генал. Все письма, записи, амулеты. Коль… льца.
– Говори!
– …еревала. Кощей. Ге… нал. Забрать письма. Пер… гаменты. Придет с мааааа! Эээээ! Неееее!
Невнятный голос завибрировал, растворился в страшном вопле. Корин не выдержал, бросил меч, закрыл глаза и зажал руками уши. Стоял так, пока не почувствовал на плече прикосновение. Сильно, всем телом, вздрогнул, словно кто схватил его за гениталии.
– Все уже, – сказала Висенна, вытирая со лба пот. – Я ведь спрашивала, как у тебя с нервами.
– Что за день, – простонал Корин. Поднял меч, спрятал в ножны, стараясь не смотреть в сторону неподвижного уже тела.
– Висенна?
– Да?
– Пойдем отсюда. Подальше от этого места.
Ехали они вдвоем на коне Висенны просекой, заросшей и ухабистой. Она впереди в седле, Корин без седла, сзади, обнимая ее за талию. Висенна уже давно привыкла без смущения наслаждаться малыми радостями, которые время от времени дарила ей судьба, поэтому с удовольствием опиралась спиной о грудь мужчины. Оба молчали.
– Висенна, – Корин решился первым, примерно через час.
– Да?
– Ты ведь не только целительница. Ты из Круга?
– Да.
– И судя по тому… представлению – ты мастер?
– Да.
Корин отпустил ее талию и ухватился за луку седла. Висенна прищурилась гневно. Понятное дело, он этого не увидел.
– Висенна?
– Что?
– Ты что-нибудь поняла из того, что эта… что это… говорило?
– Немного.
Они снова молчали. Пестрая птаха, пролетая над ними в листве, громко застрекотала.
– Висенна?
– Корин, будь добр.
– Чего?
– Перестань болтать. Я хочу подумать.
Просека вела их прямо вниз, в овраг, в русло мелкого ручья, что лениво звенел меж камнями и черными стволами, в сильный запах мяты и крапивы. Конь оскальзывался на камнях, покрытых глиняными и илистыми осадками. Корин, чтобы не упасть, снова ухватил Висенну за талию. Отогнал навязчивую мысль, что слишком долго он в одиночестве волочится по лесам и шляхам.
Поселение было типичным, в одну улочку, жалось к склону горы, ложилось вдоль тракта: соломенное, деревянное и грязное, примостившееся меж кривыми плетнями. Когда они приблизились, собаки подняли брех. Конь Висенны спокойно чапал серединой дороги, не обращая внимания на ярых дворняг, которые тянулись заляпанными пеной мордами к его бабкам.
Сперва они не увидели никого. Потом из-за плетней, от ведущих на гумно дорожек появились местные – подходили медленно, босые и мрачные. Несли вилы, жерди, цепа. Кто-то наклонился, поднял камень.
Висенна остановила коня, вскинула руку. Корин заметил, что в руке она держит маленький золотой ножик в форме серпа.
– Я целительница, – произнесла звучно и отчетливо, хотя совсем не громко.
Селяне опустили оружие, забормотали, переглядываясь. Становилось их все больше. Несколько тех, что стояли ближе, стянули шапки.
– Как зовется это село?
– Ключ, – раздалось из толпы после минутной тишины.
– Кто старший над вами?
– Топин, вельможная госпожа. Вон тот дом.
Прежде чем они отправились, сквозь ряды крестьян протиснулась женщина с младенцем на руках.
– Госпожа… – выдохнула, несмело коснувшись колена Висенны. – Дочка… Аж пылает из-за лихорадки…
Висенна соскочила с седла, прикоснулась к головке ребенка, прикрыла глаза.
– Завтра будет здоровой. Не укутывай ее так тепло.
– Спасибо, вельможная… Стократ…
Топин, старший селения, был уже на подворье и как раз раздумывал, что делать с вилами, которые держал наготове. Наконец сковырнул ими со ступеней куриное говно.
– Уж извините, – сказал, отставляя вилы под стену дома. – Госпожа. И вы, вельможный. Время нынче неверное… Пожалуйте в хату. Чем богаты.
Они вошли.
Топинова баба, волоча следом за собой двух вцепившихся в юбку светловолосых девочек, подала яичницу, хлеб и кислое молоко, после чего нырнула в кладовую. Висенна, в отличие от Корина, ела мало, сидела насупленная и тихая. Топин поводил глазами, почесывался там и тут и говорил.
– Время неверное. Неверное. Беда нам, вельможные. Мы овец на шерсть разводим, на продажу эта шерсть, а купцов нынче нема, вот и вырезаем стада, рунных овечек режем, чтоб на стол было что поставить. Ранее купцы по яспис ходили, по камень зеленый ходили в Амелль, за перевал, там-он копи лежат. Там-он яспис добывают. А как купцы шли, то и шерсть брали, платили, щедро добром оделяли. Нема нынче купцов. Даже соли нема, что забиваем, за три дня съедать приходится.
– Караваны мимо вас идут? Почему? – Висенна в задумчивости то и дело трогала повязку на лбу.
– А и мимо, да, – буркнул Топин. – Закрыта дорога на Амелль, на перевале проклятый кощей засел, живой души не пропустит. И как там-то купцам идти? На смерть?
Корин замер с ложкой в воздухе.
– Кощей? Что за кощей?
– А я знаю? Кощей, говорят, людоед. На перевале вроде сидит.
– И караваны не пропускает?
Топин оглядел избу.
– Иные – пускает. Свои, говорят. Свои пускает.
Висенна наморщила лоб.
– Как это… «свои»?
– Ага, свои, – проворчал Топин и побледнел. – Людишкам из Амелля еще горше, чем нам. Нам хотя б с леса как-никак можно кормиться. А те на голой скале сидят – и то лишь имеют, что кощеевы им за яспис продают. Жестоко, по-разбойничьи за любое добро платить наказывают, но что тамошним, из Амелля-то, делать? Не есть же им яспис.
– Какие такие «кощеевы»? Люди?
– Люди и враны, и прочие. Горлорезы они, госпожа. Они в Амелль то возят, что у нас отбирают, и там меняют на яспис и камень зеленый. А у нас силой берут. По селам, бывает, грабят, насильничают девок, а если против кто – убивают и с дымом людей пускают. Горлорезы. Кощеевы.
– Сколько их? – отозвался Корин.
– Да кто бы их там, вельможный господин, считал. Обороняются села, купно держатся. Да что с того, если в ночи налетят, подожгут. Лучше уж иногда отдать, чего хотят. Потому как говорят…
Топин побледнел еще сильнее, весь затрясся.
– Что говорят, Топин?
– Говорят, что кощей, ежели разозлить его, вылезет с перевала и к нам, в долины пойдет.
Висенна вдруг встала, лицо ее изменилось. Корина прошила дрожь.
– Топин, – сказала чародейка. – Где тут кузница ближайшая? Конь мой подкову на тракте потерял.
– За селом дальше, под лесом. Там-то и кузня стоит, и конюшня.
– Хорошо. А теперь ступай, порасспрашивай, где кто больной или раненый.
– Спасибочки вам, чародейка вельможная.
– Висенна, – отозвался Корин, едва за Топином затворилась дверь. Друидка повернулась и глянула на него. – У твоего коня все подковы на месте.
Висенна молчала.
– Яспис – это, очевидно, яшма, а зеленый камень – жадеит, которым славятся копи в Амелле, – продолжал Корин. – А в Амелль можно попасть только по Кламату, по перевалу. Дорога без возврата. Что говорила покойница на перекрестке? Почему хотела меня убить?
Висенна не отвечала.
– Молчишь? Ну и ладно. И так все начинает проясняться. Бабулечка с перекрестка ждала кого-то, кто остановится перед глупой надписью, запрещающей идти дальше на восток. Это было первое испытание: умеет ли пришелец читать. Потом бабка убеждается еще: кто же, как не добрый самаритянин из Круга Друидов, поможет по нынешним временам голодной старушке? Любой другой, голову дам на отсечение, еще бы и клюку у нее отобрал. Хитрая бабка исследует дальше, начинает болтать о бедных людишках в несчастье, которым не помешала бы подмога. Путник вместо того, чтобы одарить ее пинком и мерзким словом, как сделал бы любой здешний простолюдин, слушает напряженно. Ну, думает бабка, он! Друид, который едет расправиться с бандой, что здесь бесчинствует. А поскольку она и сама, ясное дело, этой бандой послана – хватается за нож. Ха! Висенна! Ну что, как тебе мой интеллект?