Он ощутил себя. Я — есть. Я — существую. Сознание выкристаллизовывалось в нечто самостоятельное. Я. Я и… пестрый узор бытия, смутно виденный, неосознанный, он был его частью — или не он? Кто? Что было? Или не было ничего? Град вопросов. Надо понять. Открыл глаза — над ним склонился… — он не знал его, не знал его имени, и в то же время чувствовал, что знал его всегда, что он сам — часть склонившегося над ним, что они связаны — неразрывно, что он не может быть без него, равно как и тот, пробудивший, нуждается в нем, майа (откуда-то пришло слово, и оно было — им, пробужденным), только-только осознавшем себя.
Майа попытался приподняться, тонкие, удивительно изящные руки с неожиданной силой подхватили его, бережно поставив на ноги. Он стоял рядом с сотворившим, разглядывая его, а тот рассмеялся, заглянув ему в глаза, и сказал слово: «Эонвэ…» — сказал, как пропел, и майа понял, ощутил: это его имя. Его суть. Он вопросительно взглянул на создателя.
— Я — Манвэ, — прозвучал ответ. — Еще меня называют Сулимо.
Майа кивнул — он запомнил оба имени.
Внезапно пришел их смысл: «Ман-вэ» — «благословенный» и «Сулимо» — от «сул» — «ветер», то есть «Повелитель Ветров». Он уже знал, что такое ветер, и еще многое, многое другое — сам не зная, откуда…
— Ну вот и познакомились, — раздалось в его сознании.
— Ты слышишь все, что я думаю?
— Конечно, ты же часть меня. Можно говорить словами, а лучше — петь, но общаться проще так.
— Как замечательно… Ты всегда меня услышишь? Манвэ улыбнулся в ответ, кивнув. Эонвэ подумал, что улыбка вышла грустная, но решил, что показалось, тем более что он еще не знал, что такое грусть. Просто откуда-то знал, что улыбки бывают разные. Он уже видел две…
Создатель и сотворенный вышли на широкий балкон, и майа увидел небо. Огромное, завораживающее. Стихия его Валы. Его стихия…
Видение постепенно начало блекнуть, превращаясь в просто воспоминание. «Интересно, Манвэ помнит тот день? Ну да, он же ничего не забывает», — грустно подумал Эонвэ. Он прислушался, скорее все же уловив, чем услышав движение. Кто-то направлялся к месту его заключения. Еле слышная, летящая походка — конечно, это был Манвэ…
«Зачем? Что он со мной сделает? Может, все же простит? Или… Что делать? В ноги броситься? Нет, он еще и презирать станет за слабость… А уж что решил, то и будет. Он решений не меняет. Так что потерпи немного и все узнаешь», — одернул себя Эонвэ, но глаз от двери оторвать не смог. Замок чуть слышно щелкнул, тяжелые створки приоткрылись… Манвэ.
Эонвэ невольно сжался в комок, ожидая, что будет.
Повелитель Ветров решительно прошел на середину залы.
— Эонвэ! Иди сюда.
«Голос… чужой, холодный. Гневается. Значит, не простил». Он попытался встать навстречу Манвэ, но онемевшее тело не слушалось. «Да что со мной? Неужели ТАК трушу? Вот еще!»
— Я жду. — Манвэ, казалось, чуть отстраненно наблюдал за своим майа.
«Как за край пропасти… неужели так тяжело — сделать шаг… Ну же! Еще один, еще…»
— Подойди ближе.
Эонвэ бездумно подчинился — еще шаг вперед, в мыслях — хаос, обрывки слов.
— Дай мне руки. — Голос Манвэ был мерный, спокойный, ровный, красивый, как всегда. И равнодушный.
«Даже в мою сторону не смотрит, словно и нет меня. Что он задумал? Зачем?»
Он покорно вытянул вперед скованные руки. Отчаяние захлестнуло майа, когда Манвэ коснулся его, показалось невыносимым все, с чем он было смирился, разум и воля отказали, не дав времени собраться, смяв достоинство и гордость, вихрь мыслей налетел, прорвавшись невольно мольбой, — Эонвэ не мог сдержать себя, это было сильнее…
— Манвэ! За что? Я же ничего не сделал?! Я… не… прости!
Майа глазами умолял о том, о чем не решался просить ни вслух, ни мысленно.
Манвэ, сняв наручники, разжал пальцы — металл тихо звякнул о камень, — и внимательно посмотрел на своего майа.
— Эонвэ, что с тобой? — В голосе мелькнуло удивление.
— Манвэ… не прогоняй… — Майа стиснул руки в беспомощной мольбе, впившись лихорадочно блестящими глазами в лицо Валы.
— С чего ты взял, что я собираюсь прогнать тебя? — подчеркнуто изумленно вскинул брови Манвэ.
— Но… я ведь не нужен тебе больше… такой…
— Какой? — прищурился Вала.
— Ну… ты мне теперь не веришь…
— Я не верю никому. Просто одним совсем, а другим — постольку-поскольку. Тебе доверял — чуть больше.
— Но, Манвэ… — Эонвэ не находил слов, уверенность в том, что Манвэ не желает его видеть, все росла — вместе с отчаянием.
— К тому же ты боишься меня, дико, всем своим существом… и возможно, правильно, у тебя есть для этого немало оснований…
Голос был вкрадчив и мягок, но внутри скрывался металл. Манвэ пристально наблюдал за своим майа, готовым вот-вот рухнуть ему в ноги — увы, не из раскаяния. Из страха, отчаяния, боязни быть покинутым — но раскаяния не было.
— А потому я не стану удерживать тебя, — продолжил проникновенно Король, — иди… куда пожелаешь. Не бойся, я САМ отпускаю тебя, ведь ты никогда не решился бы на такую дерзость, как покинуть Ильмарин без моего согласия…
— Манвэ!.. — прохрипел Эонвэ — он едва не упал на колени перед Валой, но какая-то сила не давала сделать это.
— Манвэ… не надо! — повторил он шепотом.
— Что — не надо? О чем ты?
Эонвэ замолчал. «Гонит. Делает вид, что не понимает, о чем я. Надо идти… Тряпка!»
«Что еще он себе напридумывал? Почему так боится? Настолько…» — подумал Манвэ. Он явно пережал.
— Я же не наказываю тебя, — сказал он вслух, пожав плечами. — Просто… ступай, отдохни, поразмысли, в конце концов… — Манвэ отступил на шаг, чтобы Эонвэ не пришлось огибать его.
Майа сделал несколько шагов, бездумно переставляя ноги, боясь оглянуться, замер в дверях и вдруг, резко развернувшись, прижался спиной к косяку, глядя на Манвэ.
— Нет… не могу… — все, что угодно, только не прогоняй!
«Да что с ним такое? Впрочем, конечно… я же его таким сотворил — преданным… И он нужен мне… Но он должен понять наконец, что можно и чего не следует делать…»
— Все, что угодно? — повторил Манвэ вслух. — А если возьму да запру тебя здесь — для надежности? Или…
Эонвэ опустил голову и притих. Раскаяния не было — был страх. И попытки — жалкие, неумелые — скрыть обрывки недавних размышлений.
«Вот это любопытно — в чем же дело?» — заинтересовался Манвэ и сказал вслух:
— Ладно, подумаю. Скажи-ка все же, почему ты пытался подсказывать Аллору?
— Я хотел…
— Оградить его от моего гнева, это я уже слышал, — отрезал Манвэ. — Меня интересует не для чего ты это сделал, а почему.
— В нем что-то… не знаю — хрупкое, что ли… Или он слишком равнодушен — это могло толкнуть его на дерзость…
— Значит, он, по-твоему, нуждался в защите.
— Да. Я не мог иначе. — Эонвэ неожиданно твердо посмотрел в глаза Повелителю.
— Конечно — ты же не веришь мне, а в мое милосердие — тем более. И похоже, давно. Может, потрудишься объяснить почему? Знаешь, я, пожалуй, не буду лезть в твои мысли — объясни все сам, словами — а там посмотрим. Ну, я слушаю.
Внезапно Эонвэ ощутил какую-то непривычную пустоту. Между ним и Манвэ словно выросла преграда. Он почувствовал бесконечное одиночество, но тут же одернул себя. В конце концов его молчание может Манвэ надоесть…
Лихорадочно перебрал воспоминания, из которых ни одно не улучшило бы отношение Манвэ к нему. А как объяснить, почему он так встревожился из-за Аллора? Не скажешь же, что из-за того, что он нуменорец. Последний. Это важно, но это не все.
А почему не верит?..
— Ну? — Манвэ кивнул, дав понять, что желал бы услышать то, что Эонвэ ему хочет сказать, и побыстрее.
— Хорошо. Ты помнишь менестреля с золотыми глазами, что пел перед тобой о Забытых землях? Ты отругал его и выгнал, назвав отступником.
— Да, Златоокий отступил от пути Света, ты это знаешь.
— Но он не был похож на отступника… А потом… — Эонвэ запнулся, но продолжал: — я засомневался — тогда… А вчера, когда Аллор стоял на Круге перед тобой, он чем-то напомнил его…
— Очень мило! И ты решил, что можно попрать все приличия?
— Я не мог иначе. Что-то сломалось…
— Вот как? А дальше от тебя можно ожидать чего угодно? Ладно, учту. А что еще? Это ведь одна из причин, не так ли? Когда ты перестал мне верить, отвечай!
— После войны. Первой войны. Когда по твоему приказу и с моей помощью был истреблен целый народ. Без разбору, — выдавил Эонвэ свистящим шепотом.
— Та-ак, — нахмурился Манвэ. — И после этого ты пытаешься просить прощения? Надеешься на него? Говори!
— Твоя воля, Манвэ… Повелитель…
— Ах, так? — Владыка Арды усмехнулся краем губ. — А если я…
«Не гони, пожалуйста!» — Эта мысль вытеснила все остальные из сознания Эонвэ, он не понимал, почему это так, но ничего поделать с собой не мог.
— А еслия пожелаю, чтобы ты и впредь исполнял ВСЕ мои поручения, — продолжил Манвэ, чуть выдержав паузу, — ты выполнишь?
— Я постараюсь…
— Постараешься или исполнишь?!
— Постараюсь исполнить…
— Ну и зачем тебе все это? Почему умоляешь не прогонять тебя?
— Я не могу. Это буду уже не я, я… не умею жить… Манвэ… — Последние слова майа прошептал, словно боясь услышать собственный голос, и добавил одними губами: — Пойми, Дан Манвэ…. Впрочем, уйду, если хочешь. Если не желаешь меня видеть…
Владыка прикрыл глаза. «Он же мой майа! Прикажу — уйдет… как тот, первый… Нового творить? Да сколько можно, в конце концов? Или с майа опять что-то случится, или я опять сорвусь… Видимо, изъян — во мне… А с этим что делать?»
Манвэ положил руку на плечо Эонвэ, тот вздрогнул и притих, уставившись в пол. Глядя на него в упор, Манвэ проговорил:
— Тебе надо отдохнуть: с такими мыслями невозможно работать. Ступай в Лориэн — вернешься через три дня, я буду ждать. Ты мой майа, ты нужен мне, и я не хочу, чтобы такое повторилось.