— Можно и так. — Курумо залпом выпил.
Ничейные майар, слегка пригубив и посмаковав букет, отставили зелье — впрочем, постаравшись сделать это потактичней.
— Ауле все о тебе говорит — заждался. — Аллор плеснул еще в кубок Курумо.
— Правда? — Глаза майа чуть оживились, но сразу потухли, став непроницаемыми. — Ну что же… Это честь для меня — я же его ученик и майа…
— Лучший, — тихо подсказал Аллор.
— Искуснейший, — отрезал Курумо, опорожнив кубок. — Лучший — Гортхауэр.
И покосился на бутылку — небезрезультатно: ему налили.
«Темп Ауле» — мысленно бросил Аллор подруге. Та чуть заметно кивнула. Великий Кузнец пил по-черному, как это называлось в Средиземье, отвлекаясь, по его же словам, от бессмысленности существования. Похоже, Курумо некогда был его главным собутыльником.
— А вы похожи, — задумчиво протянул Аллор. — Я было подумал в первое мгновение, что это он, Гортхауэр, в Залах как-то очутился.
— Кто, мы?! — Кубок дрогнул в руке Курумо.
— Не мы же. А что? — Ничей майа сделал удивленно-наивные глаза. — Ты же тоже произведение Мелькора.
— Я — майа Ауле!!!
— Сейчас — конечно. А что ты так нервничаешь? Об этом большинству в Валмаре известно. Ты и не похож на Ауле.
— Ну и что? Какая разница — чей? Ауле воспитал меня. И никогда от меня не отрекался. И не прогонял… — Курумо судорожно сглотнул, словно ему не хватало воздуха. Одним духом осушил очередную порцию.
— Я ему никогда нужен не был — ни знания, ни умения. — Речь майа убыстрялась, он словно захлебывался словами, давился ими. — Над чашей этой проклятой Эру знает сколько сидел. Да видел я, что чего-то не хватает, думал, подскажет, научит — тому, что Ауле дать не мог, — его что-то удерживало, а этому — кто указ?
Аллор с Эльдин незаметно переглянулись. «Месть», — мысленно отметила Эльдин. Аллор полуутвердительно вскинул брови.
— Из-за орков разозлился…
Майа, похоже, уже не обращал внимания на случайных собеседников. Или счел, что в компании бывшего назгула можно не стесняться в выражениях? Хотя — не те ли, кто перешел на другую сторону, наиболее рьяно соблюдают все, что только можно представить, пытаясь стать своими? Ему ли не знать? Но его уже понесло. Многое он даже Ауле не рассказывал: не хотел мучить того невольными сравнениями, да и больно было говорить и вспоминать, что — выгнали. Не приняли.
— Видите ли, не тому учу! А чему? Они же воины — их травоядными не сделать было. А возиться с ними никто не хотел. Гортхауэру, видите ли, противно было. Он эльфов тому же учил — так это можно… Конечно, Мелькору, — Курумо с видимым усилием произнес имя, — Гортхауэра хватало за глаза и за уши. Еще бы, он — творец, а я — ремесленник! — Майа скрипнул зубами. — Ему и говорить со мной не хотелось, чуть что, к эльфам отправлял: у них, мол, спроси…
Внезапно, словно очнувшись, Курумо обвел глазами залу. Посмотрел на майар.
— Зачем я вам все это говорю? Впрочем, какая разница? Донесете? А сам-то? Грехи замаливал, когда помогал Кольцо уничтожить? «Просто уйти» — как же — так дверью хлопнул, чтобы в Валиноре слышно было…
— Да, я отомстил, — недобро усмехнулся Аллор. — Хотя все же в первую очередь хотел освободиться. Если бы этого можно было достичь, не руша Мордор, я не стал бы идти на крайности.
— Скажите-ка, благоразумный какой! Как будто все в твоих руках. Как будто можешь предвидеть, что будет потом. Что придется сделать и чем — платить.
— Вот я и не рассчитал…
— Не рассчитал… А я — думал, что — так?! Ауле бы заставили и… — Курумо резко прервал себя, тряхнул головой, словно отгонял ужасное видение.
— Вот как? — Аллор внимательно посмотрел на гостя. Тот затравленно молчал, как будто сболтнул что-то лишнее.
— Зачем вы… — прошептал Курумо. — Впрочем, неважно — вам или кому еще. Что сделано, то сделано, и исправить ничего нельзя. И мне уже все равно. Раз вернулся… А ты думаешь, Мордор разнес, в Валинор попал, так можешь сидеть спокойно, репутацию на эпоху вперед наварил? Тебе ее укреплять и укреплять. Еще неизвестно, чего от тебя потребуют, чтобы убедиться в искренности твоих намерений. А своим никогда все равно не станешь. Будешь искать забвения — и не обретешь его. Лориэн не поможет.
— А я и не ищу. И «своим» стать не пытаюсь — тут уж как выйдет, — ответил Аллор.
— А куда ты денешься?
— Никуда, но это не имеет значения.
— Да, действительно… Разве что… В Бездну, — тихо проговорил Курумо. — Надо было все же уйти…
Бездумно переставляя ноги, помощник Ауле брел по направлению к отрогам Пеллор, пробираясь сквозь сплетения камней и корней.
Лориэн остался далеко позади — пушисто-игольчатый сумрак словно все еще щекотал висок, и рассеивались, таяли под ярким солнцем обрывки навеянных грез. А вместе с ними растаяли смягчившие жгучую память последних дней покровы, которыми Ирмо заботливо укутал сознание. Не помогли они — стоило покинуть Сады, как кошмар навалился с новой силой. И куда — теперь? Только не к Ауле, ибо никогда больше не смогут они встретиться взглядами — боясь увидеть в глазах друг друга все тот же морок — если бы морок!
Забвения Ирмо дать не смог — а меньшее уже не поможет. Даже если бы он и сумел заставить забыть — то стоит ли существовать дальше, непонимающе ловя обращенные к тебе взгляды — от жалеющих до брезгливых… Нет, возвращаться нельзя. Но можно уйти — просто уйти, может быть, не найдут, да и кому он нужен, кроме разве того же Ауле, — сломанный инструмент, отслуживший свое? А Ауле — поймет. Должен понять. Зачем ему в чертогах бездумный истукан с застывшим в прорезях глаз стылым огнем…
Горы были все ближе, словно горизонт, причудливо прогнувшись, вскинулся навстречу. Над ними, в вышине, еле различимые глазами, парили орлы — согласно эльфийским легендам — свидетели Манвэ. Соглядатаи, если сказать проще. Впрочем, вряд ли им было дело до бескрылых… Но Курумо отступил в тень — на всякий случай, подивившись невесть как сохранившейся предусмотрительности и способности замечать окружающее. Оглядевшись по сторонам, он шагнул в ближайший тоннель, уходящий, судя по всему, к самым корням горы. Под ногами струился ручей, деловитым шорохом нарушая величавое молчание камня. Вскоре проход стал шире, превратившись в пещеру, где каменные потоки вечно стекали с потолка навстречу бьющим из пола каменным же фонтанам. Сквозь пролом в стене пробивались солнечные лучи.
Присев на обломок скалы, Курумо прикрыл глаза. Мысли медленно гасли, словно увязая в густом и неподвижном воздухе. Неожиданно пришло неясное, смутно знакомое ощущение на фоне незаметно соткавшегося покоя. Так уже было, причем давно. Наверное, это просто горы — Ауле говорил, что они помогают обрести цельность. Проясняют душу. Берегут, наконец. Как… как дома. Вот оно. Поэтому и хочется сидеть тут бесконечно, слушая воду и глядя на блики, скользящие по стене в такт застывшей песне Ауле. А вообще-то горам, наверное, наплевать, что происходит вокруг, и тем более с забредшим в их недра путником. И хорошо — оказывается, такое возможно — покой безразличного одиночества. Как спокойно может быть, когда никому до тебя нет дела. А Ауле?! Не думать об этом, а то не выдержать будет. Надо потерпеть, а потом все уладится.
Блики исчезли со стены, он приблизился к пролому, пытаясь понять, что произошло, и разгорающийся закат плеснул в глаза остывающей лавой. Пламя залило глазницы, и память вышла на очередной круг, сметая едва сгустившееся подобие покоя, а потом почудился властный зов. Он был подобен упруго натянутой нити, она влекла за собой, обвивая подобно паутине, уводя от реальности.
Он потянулся следом, откликаясь на призыв, глуша тревогу, мешающую раствориться в оплетающих душу нитях.
Сознание раздваивалось, часть его готова была следовать в неведомое, а другая желала бежать от этого, быть, — ощущение покоя пропало, он цеплялся за оставшуюся в нем искру тепла, стараясь сберечь ее от липких щупалец.
Память меркла, туманилась, теплая искра противилась паутинным объятиям, он прижался к ней, уже страшась отдаться во власть упорно влекущей нити, когда послышалось слово, словно кто-то шепнул, холодным дыханием обжигая затылок: Бездна.
Диким, нестерпимым страхом повеяло от этого звука. Забвения там и быть не могло, покоя — тем более, но сил вернуться, вырваться — не осталось.
Тот, кто был сотворенным Мелькора и учеником Ауле, бездарный творец и искусный исполнитель, тот, кого больше не было, повис «над», или «перед», или «в» всепоглощающем Ничто, хрупко, зыбко — балансируя на самом краю, и замер, а подлое сознание не желало меркнуть…
— Ты что?! — Аллор приподнялся из-за стола, Эльдин положила руку ему на плечо. — Зачем? Это же — конец…
— Ты-то откуда знаешь? — мрачно взглянул на него майа Ауле. — Я сам не знал, пока…
— Что — пока? — Бывший кольценосец, казалось, пригвоздил взглядом Курумо к креслу.
— Ничего. Тебе-то что? — огрызнулся тот. — Когда-нибудь да уничтожила бы. Так нет… А ты и не суйся, и не спрашивай: живешь — и хорошо. Я тебе такого не желаю — и никому не желаю.
— Вот спасибо, — криво усмехнулся Аллор. Учини он Курумо допрос с пристрастием, вряд ли можно было бы узнать больше. Разрозненные сведения собирались в картину, которую цельной назвать можно было бы разве с иронией, но достаточно полную. Эльдин сосредоточенно уставилась в бокал.
— Только опоздал ты немного со своим пожеланием: побывать там я уже успел.
Хмель или его подобие мигом вылетели из головы Курумо.
— Как? Когда? — запинаясь, пробормотал он.
— Было дело. Так я и стал майа, между прочим.
— Вот и не нарывался бы… — Курумо, похоже, потихоньку приходил в себя.
— Я бы тебе посоветовал то же самое, — в тон ему ответил Аллор.
— А что — мне? Чего еще мне бояться? Какого наказания?
— Может, не будем развивать тему? — пискнула нервно Эльдин.
— Отчего же, — мрачно улыбнулся Курумо, — раз такой разговор вышел? Что, в Бездну ту же спихнуть постараются? Ну так когда-нибудь уничтожит — какая разница, где — помнить? В Пуст