Мелькор, посмотрев на Курумо, понял. Грустно как… Понимать, кажется, теперь он научился лучше. Привык догадываться. По малейшим намекам. Видеть… Потрепало их всех. По этому, что ли, признаку собирает вокруг себя Аллор? Надломленных, душевно нездоровых, отчаявшихся? Но на носителя бесконечной доброты и самоотверженности, переполненного сочувствием к страждущим, Аллор не походил никак. Да и Эльдин тоже. Или подобное к подобному? Но майа был не из любителей плакаться. Самоутверждение и самоуспокоение на фоне чужих бед? А может, он питается болью и горечью других — поистине, тогда это страшная сущность. Но в таком случае он оживлялся бы невольно, соприкасаясь со страданием… Понять. Хоть что-то понять.
Пора было расходиться. Ниэнна предложила остаться у нее, но Аллор счел более уместным откланяться, тем более что чертоги Намо были совсем рядом, даже необязательно было проходить парадным входом. Мелиан, окончательно уверившись, что недомайа вполне пришел в себя, направилась к Ирмо — Владыка Грез, даже если и видел что-то в своих садах, от комментариев очевидца не отказался бы. Намо в сопровождении своих майар пошел к себе — хотел узнать, что вышло у Вайрэ. Мелькор сказал, что Аллора он отнесет домой сам. Тот попытался отказаться, полагая, что в состоянии дойти самостоятельно, но, попробовав в очередной раз встать, не без раздражения убедился, что человеческого в нем осталось больше, чем хотелось бы. Гортхауэр хотел было вспомнить свой целительский опыт, но майа отказался от помощи, заметив, что тому еще могут понадобиться силы. Эльдин согласно кивнула — в глубине души ей не очень хотелось, чтобы они были хоть чем-то обязаны черному майа. Да и достаточно уже было вокруг вымотанной до предела публики. Впрочем, Намо попытался сделать хоть что-то — целителем он не был, но силы имелись — раны почти затянулись. Аллор попытался размотать повязки на руках — это удалось, несмотря на то что ткань успела присохнуть, — и с ироничной усмешкой осмотрел ладони и пальцы.
— Теперь только кого-нибудь попросить по руке погадать — можно было бы узнать много занятного, — пробормотал он.
— Занятней, чем на самом деле, вряд ли выйдет, — усмехнулся Намо.
— А ты что-то предвидел насчет сегодняшних событий? — поинтересовалась Ниэнна.
— В общих чертах — да, точнее, какие-то обрывки. Но я же не знал, когда это может произойти. И что именно произойдет. — Вала виновато развел руками. — Я боялся сказать — боялся, что закреплю что-то не то…
Мелькор с сочувствием посмотрел на него. Аллор улыбнулся:
— Боялся, а нам взялся помогать. Владыка Судеб рассмеялся:
— Глаза боятся, а руки делают, как у людей говорится… Разве я мог отказать? Ладно, — махнул он рукой, — лучше идите домой, отдыхайте. Я, может, попозже зайду — хочу к Вайрэ наведаться. — С этими словами Намо покинул зал.
Курумо, робко взглянув на Эльдин, тихо спросил ее:
— Можно, я к вам? Помочь чем-то, я же знаю, где что, ты отдохнешь тоже…
Майэ улыбнулась: Курумо боялся уйти, возможно опасаясь порвать этим хрупкую, тоньше паутинки нить, протянувшуюся между ним и Мелькором.
— Конечно, пойдем к нам. Ауле не будет пока волноваться — успеешь к нему.
Эльдин хотела спросить, до чего они договорились, но не стала. Главное она поняла — лед тронулся. Аллор прав: пускай разбираются друг с другом — все. А то воистину не Блаженные земли — сказка Эндорэ, а приют для умалишенных. И ведь неплохие, по сути… Она хотела сказать — люди… Впрочем, существенную разницу ощутить ей было трудно. Может, сама изменилась? Или стихии, вечные и изменчивые, были ближе к людям — столь же непредсказуемым и живущим так, словно перед ними — вечность, в то же время мучительно ощущая бег времени… Новоиспеченная майэ оставила рассуждения — все давно сплелось в крайне пестрый ковер, и его узоры можно было отслеживать бесконечно…
Они впятером двинулись в глубь чертогов — домой. Мелькор все же взял Аллора на руки, несмотря на слегка смущенные протесты.
— И не перечь мне, а то усыплю, — нарочито сердито заявил Вала.
— Покоряюсь грубой силе, — смиренно сложил руки на груди недомайа.
Спускались долго. Бесконечно долго — хотя для всех, кроме Гортхауэра, это было не в первый раз. Черный майа озирался по сторонам, внутренне содрогаясь от омерзения и страха — почти благоговейного: где-то здесь, во мраке, к Тьме имеющем такое же отношение, как свет Дерев — к солнечному, пребывал три века его Учитель. Он обернулся, глядя на Мелькора, — лицо Валы было спокойным, правда, немного отсутствующим, задумчивым.
Наконец они остановились перед дверью.
— Все, пришли, — выдохнула Эльдин.
Глава 14
Соскользнув со спины орла, Манвэ направился в чертоги. Эонвэ шел за ним — чуть позади, словно тень. Варда все еще не вернулась из Лориэна. Тем лучше.
Войдя в зал, Владыка почти упал в кресло, хотел прикрыть глаза рукой, но оборвал жест на полпути: ни к чему пугать майа — начнет волноваться, полезет с расспросами. Майа, похоже, уходить не собирался — пока не выгонят, во всяком случае. Сделать это? Не стоит — и так дергается. Чуть позже, поаккуратней.
— Эонвэ!
— Я здесь.
Герольд почтительно приблизился. «Расспросить, все что угодно, только не молчать. Ничего не случилось, не изменилось… все в порядке… все как всегда…»
— Эонвэ, скажи-ка, откуда Намо знал о цели визита к Ниэнне?
— Разве укроешь что-то от Владыки Судеб?
— Я хотел услышать ответ, а не вопрос! Взглянув в лицо майа, Король встретил спокойный взгляд небесно-синих глаз и невесело усмехнулся:
— Впрочем, можешь на этот вопрос не отвечать, какая теперь разница…
— Он и так знал, — проговорил Эонвэ.
Манвэ нахмурился. Дело было еще серьезнее. Намо, похоже, имел к последним событиям самое непосредственное отношение, и если бы его, Короля, решение было иным… Высказался бы наконец? А если да, то что тут неожиданного? Но Эонвэ…
— А ты разрывался, я же видел.
— Ну и все равно не смог выбрать. То есть, конечно, выбрал, но… — Эонвэ, опустив голову, смотрел в пол.
— Но Аллор и Эльдин — твои друзья, и вообще ты устал от всего этого… — продолжил Манвэ, складывая руки на груди. — Ну и встал бы рядом с ними, ты же давно уйти думал, еще тогда, тебе же все время приходится идти против себя, против совести — так не мучайся, в конце концов… Тем более теперь, ты же слышал, я больше не преследую Мелькора и тех, кто с ним, бояться нечего…
Вала осекся: трусом Эоивэ не был.
— Прости, это я зря…
— Я и не боюсь. Просто не хочу, не могу выбирать! Ты же знаешь…
«Опять — выбор… Курумо, выбирающий "отсутствие выбора", теперь — Эонвэ… А Аллор и Эльдин? А Тирзэ?» — Манвэ откинулся на спинку кресла, тяжело было даже дышать. А он сам? Сегодня — это был выбор? Потому что ему, Владыке, тоже надоело выбирать и терять?
Голос Эонвэ вывел Манвэ из размышлений:
— Бояться? Нет… ни тогда, после Круга, ни теперь. Это не страх, это… безотчетный ужас, когда не можешь ничего сделать, беспомощность какая-то, хотя готов сделать все, чтобы не случилось то, чего боишься. Ужас уничтожающий, сковывающий тело и мысль, и самый дикий страх — не за себя. — Эонвэ почти шептал, лихорадочно, взахлеб. — Просто тяжело терять, это боль неизбежной утраты, когда понимаешь, что то, что произойдет, — это навсегда, и стена вырастет, вечная, глухая… Уж лучше сразу — с Ойлоссэ вниз головой!
— Так все же? — невольно вырвалось у Манвэ, как будто слова могли вытолкнуть застрявший в горле ком.
— Уже ничего. Я же не умею выбирать… — повторил он отчаянно, — хотя… — Майа замолчал, оборвав фразу и мысль.
— Договаривай! — Рука Манвэ легла на плечо Эонвэ, невольно стиснув его. Майа сжался и закусил губу, потом вздохнул:
— Хорошо. Хочешь знать? Я скажу. Лучше скажу сам — ты ведь все равно узнаешь. — Эонвэ отвел глаза и продолжал, не глядя на своего Валу: — Сегодня… сегодня… — Он выдавливал из себя слово за словом, и Манвэ почувствовал, что не знает, что делать. «Зачем этот разговор? Надо все же было услать его сразу. Хотя нет — пусть выскажет все, в кои-то веки решился…»
— Сегодня, — тяжело продолжал Эонвэ, собравшись с силами, — я бы ушел… к ним — к Эльдин, Аллору — они свободные — не знаю, как объяснить… А потом — хоть в Пустоту — уже неважно. Все равно это был бы конец… — Он больными глазами посмотрел на Манвэ и опустил голову.
«Потом… Что — потом?» Понеслись сквозь окутавшую глаза пелену все те же картины: конец Первой эпохи, суд, приговор, исполнение… Манвэ с усилием вернулся к реальности, в который раз усмирив взбесившуюся память.
«Эонвэ!» — Мысленный возглас получился сильнее, чем он предполагал. Имя прогремело на всю залу, майа вздрогнул и тревожно заглянул в лицо Валы.
— Ты же сам хотел знать! Ты же спросил! — Голос Эонвэ звенел отчаянием, почти срываясь.
— Хорошо…
— Что — хорошо? — прошептал Эонвэ.
— Хорошо, что сказал. Лучше так. Я тебе тогда говорил и еще раз повторю. — Манвэ положил вторую руку на другое плечо майа; кресло было поднято над полом двумя ступеньками, но Король смотрел немного снизу вверх на стоявшего рядом герольда. — Ты мой майа. Ты — продолжение меня, мыслей моих и сути моей. Даже если выберешь иной путь, все равно будешь моим. Даже если уйдешь. Я не хочу, чтобы ты разрывался. Просто пойми: ты — мой. Ты понял?
— Понял, — одними губами ответил тот.
— Ладно. Все более или менее ясно. И с Феантури, и с Тирзэ. Насчет Курумо… Ты не знаешь, что у него за соображения были? Как он отреагировал на приказ явиться?
Эовнэ покачал головой:
— Я не знаю. И могу ошибиться в своих догадках. — В голосе майа мелькнуло смущение, которое Манвэ истолковал по-своему.
— Не хочешь, не говори, — я в твоем сознании рыться не буду. Собственно, по тебе и так все видно, но это уже другой разговор. Ты же герольд, а не осведомитель. Я сам хорош: «Повелитель Ветров», а столько проглядел… — Манвэ мрачно усмехнулся. Эонвэ внезапно поймал себя на том, что чуть ли не жалеет своего Повелителя и готов сделать что угодно, только бы тот не выглядел таким измученным и разбитым, как сейчас.