Манвэ скрестил руки на груди, пытаясь унять дрожь. Златоокий посмотрел на него исподлобья.
— Разумеется. Необходимость. Покой Арды. Нет своих и чужих, есть согласные с Предначертанным и избравшие иной путь. И я свой — избрал, ты прав, тебе нечего делать со мной… И вообще, какое тебе дело до меня? — Златоокий устало отвернулся, вставая.
«Не распускаться. Пусть он наконец уйдет. Он же не сможет не вмешаться, если что-то произойдет. Не выходи за рамки созданного образа, пусть думает о тебе что угодно — лишь бы шел отсюда подальше. Мало Эонвэ? Что же он медлит? Наорать? Вытолкать взашей? Глупость. Выдержать, не ввязываться в разговор».
И не нужно, чтобы мнение Златоокого о нем менялось, — надо остаться в памяти майа таким, как всегда, — чтобы и вспоминать не хотелось…
Майа наконец встал с ложа, изящным движением, так похожим на движения создавшего, поправил складки одеяния. Откинул назад волосы. Сделал шаг, еще один. Поравнявшись с Валой, твердо взглянул ему в глаза. Тот не отвел взгляд. Майа остановился.
— Ну что же ты? — проговорил Манвэ.
— Ничего, уже ухожу. Раз уж ты так меня гонишь…
— Да, так. А как еще? — «Ну что еще ему надо? Чтобы прощения попросил? Но ведь это будет попыткой примириться, удержать — нельзя. Ну что еще ему сказать?!»
— Гоню? Просто позволяю уйти — ты же сделал это когда-то.
— Ну да… — усмехнулся майа. — Позволяешь… Разве я могу ослушаться приказа сотворившего?… Ты же… мой Вала. — Златоокий еле слышно вздохнул.
«И он — туда же, — подумал Манвэ. — Как я мог сотворить его — таким… Разрушитель… Скорее бы это закончилось».
— Да в чем дело? — не выдержал он. — Кто я тебе — после того как вынес приговор? Что с того, что я сотворил тебя? Какое это теперь имеет значение?!
— Кто? — вскинул брови майа. — Я же сказал: мой Вала. А что из этого следует? Да ничего особенного, конечно, кроме, хотя бы… нерасторжимой связи. — Он усмехнулся.
— Можно подумать, я не знаю. Но сейчас не самое подходящее время говорить об этом.
— Поздно? Ты меня своим не считаешь? Еще с тех пор? — Майа зло сощурился.
«Гнать его — ни к чему этот разговор. Или… нет, нельзя».
«Зачем он — так? Почему ему надо, чтобы я ушел? Если бы просто не желал видеть — не пробуждал бы… Что же он?»
«Что же… Все тебе объясни. Может, испугается? Вряд ли. Еще возмущаться начнет, мятежник несчастный… Усыпить и отволочь к Мелькору? Пусть тот ему как хочет, так и объясняет? Совсем малодушно… А что это ты вдруг о достоинстве вспомнил? Не поздновато ли? Будь последовательным. У него и так немало оснований тебя стыдиться — появится еще одно, какая разница?»
Златоокий поднял глаза.
— Ты уверен, что так надо?
«Уверен? Сможет ли Мелькор его защитить? Ну и что, что от обруча освободился? С ним и без обруча управились в свое время. Ответственность переложить хочу, только и всего».
Майа пристально смотрел на Валу. «Разорвать связь — это хуже, чем убить. То есть жить-то потом — как? Это же невозможно… За что? Ему мало?»
«Какой абсурд…» — подумал раздраженно Король.
— Ну хорошо, допустим, не гоню я тебя, — сказал он вслух. — Возможно, это даже бессмысленно. Не пинками же тебя выкидывать, если сам не соображаешь.
— И на том спасибо, — буркнул майа, явно успокаиваясь. — Ты не бойся, глаза мозолить не стану. Но все же побуду здесь… раз уж ты сменил гнев на милость… — не без иронии добавил он.
— Вот спасибо! — фыркнул Манвэ. Болезненное напряжение, как ни странно, отпустило, хоть и чувствовал он себя сейчас последним глупцом и размазней.
— Пожалуйста, — пожал плечами майа. — Ты, конечно, без меня прекрасно обходился, но уж если разбудил… — Он запнулся. «Плохо тебе, я же вижу — как тут уйдешь…» — подумал он.
Манвэ, по привычке уловив мысль майа, чуть не выругался. Начинается… Еще его в рядах соболезнующих не хватало! Все же не стоило будить. Ох уж эти Видящие — он же еще и Вардино творение…
— А что с Мелькором? — спросил Златоокий, пытаясь скрасить неловкую паузу. — Он… изменился? Ты поэтому его освободил?
«Да уж, спросил так спросил. Соврать — так это на Мелькора напраслину возводить. А зачем, если до сих пор надеюсь, что удастся это сокровище к нему спровадить?»
— Ты хотел сказать — покаялся? Нет.
— И ты его просто так выпустил? А Круг? А…
— А Король пока еще я.
— Да, конечно. — Златоокий кивнул. — А почему — пока?
— Потому что пока еще никто меня от этой почетной обязанности не освобождал, — процедил Манвэ.
— А что, такое возможно? — усмехнулся майа, пряча за усмешкой настороженность.
— На все воля Единого, — не сдержавшись, елейно промурлыкал Манвэ, благочестиво закатив глаза к потолку. «Не свалится ли чего-нибудь оттуда?»
— Да, разумеется, — снова кивнул Златоокий. — А освобождение Мелькора — тоже Его воля? — невинным голосом поинтересовался он, устроившись в некотором отдалении от Манвэ.
«Ага, сейчас ему все возьми да расскажи! Впрочем, не я, так Мелькор расскажет. Или еще откуда-нибудь узнает».
— Я же сказал, — терпеливо проговорил Манвэ, — решение принял я. На законных основаниях, — и чуть не поморщился: похоже, клятый обруч опять ожил от подобной наглости.
— А Эру, значит, согласился? — продолжал майа, ничего не заметив.
— Ну как тебе сказать… Пока нет.
— И-и… что теперь? — Майа резко посерьезнел, глаза сузились, и в них замелькали ледяные сполохи. Он замер, ожидая ответа.
— Я не знаю. Поэтому лучше бы ты отправился к Мелькору: Всевышний на него не смотрит, а я могу с трона в любую минуту полететь… Если мы с Единым не придем к согласию — в соответствии с Его волей… — Повелитель Валинора мрачно усмехнулся, только усмешка вышла странная, скорее — оскал… Вала не успел отвернуться.
— Что это? — Златоокий впился глазами в Манвэ. — Что с тобой?
Внезапно каким-то образом догадавшись, что происходит и кто тому причиной, он почувствовал, как возмущение захлестнуло его:
— Это же… подло! — Он кинулся к Манвэ.
— Замолчи, не лезь! — прошипел тот, обхватив, не в силах сдержаться, голову руками. — Это не твое дело! Сгинь отсюда!
— Вот еще! Как это — не мое?! Я же остался и вообще… Как Он может?! — вырвалось у майа. — Тебе мало крови?! — крикнул он, оглядываясь по сторонам, словно пытаясь разглядеть кого-то в воздухе. — Ты… Ты… — Внезапно Златоокий, словно захлебнувшись собственными словами, рухнул как подкошенный, сжавшись в комок и стиснув ладонями виски. Манвэ, скрипнув зубами, склонился к майа.
— За что? — прошептал он. — Это же всего только майа, он не понимает, что говорит, он просто… такой впечатлительный…
«Каждый должен отвечать за свои слова, поступки и мысли», — раздался в его сознании мерный, спокойный голос.
— Пощади его, не надо!
Манвэ упал на колени, чувствуя, что готов каяться, молить о прощении, пообещать сделать все, что от него потребуют, отречься от чего угодно, только бы… Встала в памяти с болезненной ясностью картина: конец Предначалыюй эпохи, Круг, Мелькор на коленях, протянувший к нему скованные руки… Резко, отчетливо стало ясно: пощады не будет — бесполезно унижаться, просить о милости, простершись в алмазной пыли…
— Отчего же? — послышался тот же голос. — Я прощу тебя, снизойдя к неразумию твоему: если впредь будешь вести себя как подобает и перестанешь упорствовать в своих ошибках, уподобляясь твоему проклятому братцу. Ты что, разучился понимать Меня? Я же сказал — навечно! А ты что делаешь?
— Но… он же уже не опасен, у него нет сил, и — может, мы все-таки сможем договориться?
— Пока он не покается и не отречется — причем искренне, а не лживо — от своих заблуждений, пока не склонится перед величием Замысла — нет ему прощения и пощады. И не тебе менять предначертанное, которое ты не способен до конца уразуметь…
— Но… разве нельзя дать ему еще одну возможность быть вместе со всеми? Неужели он не достаточно наказан?
— Да как ты вообще смеешь со Мной пререкаться? Ты, чья власть только Моим именем держится? Получивший от Меня все милости, о которых только можно помыслить?!
— Милости… — Манвэ покрепче прижал к себе Златоокого и приподнял голову. — Спасибо… Я всегда помнил и помню о них, ибо они безмерны… — Он сделал над собой усилие, чтобы не расхохотаться.
— Так слушай же, — словно не заметив этого, продолжал Единый, — ты должен вершить Мою волю. Иначе, если ты не стряхнешь с себя паутину лжи, которой, похоже, Моргот оплел уже и тебя, ты будешь наказан и низвергнешься с престола своего — а кому как не тебе звать, как высока Таникветиль, — и участь Мятежника постигнет тебя, и даже худшая — ибо ты предал Мое доверие, будучи приближен ко Мне более всех Айнур. Но вижу Я, что ты не в состоянии внять голосу разума, ожесточив сердце свое, и бесполезно сейчас разговаривать с тобой, поэтому знай — если не смиришься, то на тех, кто близок тебе, отразится дерзость твоя, те, кто дорог тебе, пострадают от безумия твоего… И будешь просить пощады и милости, по глух буду Я к твоим мольбам. Ты понял меня?
Манвэ наклонил голову.
— Не слышу — повтори.
— Понял… — процедил Вала.
— Как ты отвечаешь своему Творцу?! Повтори как следует!
— Понял… Эру Единый… Илуватар… — прошептал Манвэ.
— Хорошо, если понял. Я даю тебе возможность исправить ошибки, но не медли, иначе у тебя будут все основания проклинать свое бессмертие. Поторопись!
Обруч сжал голову нестерпимо, словно взорвавшись тысячью слепящих болью сполохов, и повисла глухая тишина, в которой болезненно гасли последние вспышки. Манвэ вдохнул поглубже и выдохнул, пытаясь прийти в себя. Вгляделся в недвижно распростертого на его коленях Златоокого — майа прерывисто дышал, глаза были закрыты, а ногти судорожно сжатых в кулаки пальцев впились в ладони. Кровь сочилась тонкой струйкой, пятная одежду и покрытый изысканной мозаикой пол. Владыка тихо выругался сквозь зубы, недобро поминая столь сильную связь, привязанность, чувства и того, кто сотворил всю эту пакость. Положил руки на лоб и грудь Златоокого, пытаясь привести в чувство — время ползло издевательски лениво, наконец дыхание майа выровнялось, и он приоткрыл глаза. Попытался шевельнуться.