[62].
Быть может, Нобиле и оставил мысль о том, чтобы найти следы пропавших товарищей, но продолжал страстно желать собственной реабилитации в качестве конструктора, создателя и пилота дирижаблей. Куда и с какой целью он собирался отправиться? Снова на Северный полюс? Пересечь полярную шапку в обратном направлении, с Аляски в Европу? Или облететь вокруг всей Арктики вдоль 80-й параллели?
Гольцман окончательно определился в выборе партнёра и вскоре обратился в Политбюро, прося разрешения нанять итальянца на работу. Сам начальник ВОГВФ склонялся в пользу третьего варианта условий, рассчитывая, что при этом «Нобиле приложит все усилия к тому, чтобы корабль вышел с наилучшими показателями и мог бы выдержать условия арктической экспедиции».
Отъезд будущего технического консультанта в Италию наметили на 30 сентября. Накануне в «Гранд-отеле», где он останавливался, устроили прощальный ужин, а на следующий день Гольцман и Нобиле подписали предварительное соглашение, распространявшееся на 1932–1934 годы. Оно основывалось на третьем варианте условий и обозначало контуры предстоящей арктической экспедиции, в которой Нобиле была обещана должность начальника.
…В 1933 году или, в случае неготовности к этому времени дирижабля, в последующем 1934 году Советским Правительством будет организована в Арктику воздушная экспедиция с дирижаблем, который пробудет там не менее 5-ти последовательных месяцев как с целью изучения самой Арктики, так и для установления возможности применять дирижабли для обслуживания Арктики. К этому времени должна быть построена в Арктике специальная база с эллингом нормального типа[63].
Начальником воздушной Арктической экспедиции будет назначен инж. Нобиле. Длительность, программа, маршруты и научные участники экспедиции будут установлены Советским Правительством, включая сюда научного руководителя экспедиции. Технические участники будут точно так же выбраны Советским Правительством по представлению инж. Нобиле из советских подданных.
…Для выбора места, где будет установлен эллинг, и для перевозки материалов, необходимых для самой постройки, летом 1932 года будет организована Арктическая экспедиция, в которой инж. Нобиле примет участие в качестве руководителя работ по организации базы[64].
Пять месяцев полётов на дирижабле в Арктике? Никто в мире не замышлял ничего хотя бы отдалённо похожего. Советский Союз и Нобиле планировали предприятие грандиозное и явно фантастическое. В самом деле, коллеги из БОСЭД не имели в активе ещё ни одного построенного корабля, хотя бы и самого простого, мягкого. На Долгопрудной – почти ничего, кроме нескольких десятков гектаров неподатливой почвы и перелесков. Но при этом рассчитывали за два года создать производственную базу, а также спроектировать и построить арктический дирижабль, способный не просто совершить полёт в Арктику, а работать там непрерывно в течение пяти месяцев. Пожалуй, обширные познания и опыт бывшего итальянского генерала чрезмерно воодушевили подчинённых Гольцмана.
Затея как нельзя лучше отвечала интересам самого Нобиле: полярный реванш был его личной «Землёй Александры» – призрачной, сокровенной, и доставить его туда мог только созданный им самим советский дирижабль. После неудачи с «Италией» такого шанса не дала бы аэронавту никакая другая страна. Работа за полцены мало заботила Нобиле: он не был беден, к тому же в соглашении присутствовала оговорка о восстановлении половинной оплаты до полной за всё время его действия в том случае, если по чрезвычайным обстоятельствам арктическая экспедиция в ближайшие три года не состоится.
Соглашение подлежало ратификации правительствами СССР и Италии. Вопреки опасениям Муссолини не стал тянуть, и уже через две недели советские «высокоуважаемые инженеры» получили от итальянского коллеги письмо о том, что в Риме не имеют возражений против его соглашения с ВОГВФ. А вот в Москве с этим возникли неожиданные сложности: по каким-то причинам Совнарком больше месяца не давал своего согласия. Не исключено, что нужная бумага попросту застряла где-то в бюрократических жерновах. В конце концов группа дирижаблистов-коммунистов обратилась напрямую к Сталину и Молотову с просьбой помочь в преодолении трудностей, и 23 декабря долгожданное решение приняли в Политбюро. В дом № 4 на римской улице Феррари отправилось приглашение прибыть в январе в Москву, чтобы окончательно оформить отношения.
Ожидая выполнения формальностей советской стороной, Нобиле подобрал в Италии небольшую группу технических специалистов, которые строили вместе с ним «Норвегию» и «Италию» и изъявили принципиальную готовность поехать на работу в СССР. Гольцман ответил утвердительно, и в 1932 году в Москву прибыл не только консультант Нобиле, но и ещё около 10 итальянцев, в том числе конструктор Феличе Трояни.
Состав «итальянской диаспоры» на Долгопрудной не был постоянным: время от времени кто-то отправлялся домой, другие приезжали на смену. Видимо, не все итальянцы имели прямое отношение к Нобиле, а кое-кто не имел касательства и к дирижаблестроению. Среди таких иногда встречались любопытные личности.
К примеру, одно время переводчиком на Дирижаблестрое служил Джованни Бертони, уроженец области Эмилия-Романья. В прошлом итальянский боевик-антифашист, заочно приговорённый за убийство полицейского к 25 годам заключения, он бежал в СССР и вскоре стал сотрудником ОГПУ, а затем работал в советской внешней разведке под оперативным псевдонимом Марко.
Трояни вспоминал, как жизнерадостный, любящий поесть Бертони разыгрывал вновь прибывших соотечественников, на полном серьёзе уверяя, будто он и его товарищи съели в Москве всех кошек, которых эти странные русские, несмотря на голод, не считали съедобными [84, p. 27].
Тем временем ещё до конца 1931 года БОСЭД переименовали, дав название «Дирижаблестрой», которое база советского управляемого воздухоплавания носила больше четырёх с половиной лет.
Мечтатели с Кузнецкого Моста
Сам Нобиле писал, что прибыл в СССР в начале мая 1932 года, однако уже 2 апреля Пурмаль, ставший первым начальником Дирижаблестроя, подписал приказ о приёме итальянского консультанта на работу считая с 1 марта, то есть задним числом:
§ 1. Вследствие выявившейся необходимости теснее увязать между собой работу чисто технических секторов Дирижаблестроя, особенно в связи с возрастающими темпами развёртывания советского дирижаблестроения, создать Технический отдел Дирижаблестроя, включив в него Конструкторский, Эксплуатационный и Производственный сектор с находящимися в ведении последнего Механическими и Баллонно-бодрюшными мастерскими.
§ 2. Начальником Технического отдела назначаю инженера У. В. Нобиле с окладом 1100 руб., считая с 1 марта с. г. …[65]
Итальянской группе отвели на Долгопрудной двухэтажный домик – обычный засыпной, зато отдельный. Кстати, он простоял около четверти века и ещё долгое время после отъезда южных гостей назывался в народе «Итальянским».
Самогó же начальника технического отдела Дирижаблестроя разместили в центре Москвы, на Мясницкой улице. Так было удобно и Гольцману, чья контора располагалась на Никольской, и чекистам. Вероятно, квартира просто принадлежала этому ведомству, со всеми вытекающими последствиями. Сам Нобиле прекрасно понимал, что жил «непосредственно под благожелательным пристальным взглядом ОГПУ».
В таком выборе места жительства был и другой смысл, сугубо производственный. Долгопрудная в то время представляла собой настоящий остров, в тёплое время года отрезанный от материка непролазными грязями, зимой – снежными заносами. Поначалу база даже не имела с Москвой телефонной связи, и чтобы передать туда самые простые указания, приходилось ехать на автомобиле или поезде, который ходил три-четыре раза в день. Отправить Нобиле в «долгопрудненскую ссылку» означало надолго потерять его как наставника для советских инженеров.
Подразделения Дирижаблестроя поначалу были разбросаны по случайным временным пристанищам в разных частях Москвы. Конструкторское бюро располагалось в Черкизове, а руководство – на Кузнецком Мосту, в двух шагах от квартиры Нобиле, что позволяло коллегам часто общаться с ним.
Из ВСНХ на Дирижаблестрой пришёл инженер Воробьёв – на него легла главная ответственность за производственную часть выпуска первых советских воздушных кораблей. Об условиях, в которых приходилось работать этому человеку и его коллегам, можно судить по рапорту, поданному в январе 1932 года, причём это было далеко не первое подобное обращение.
В.[есьма] срочно 28/I 32
Вр. нач. произв. сектора
Зам. нач. Дирижаблестроя Козлову
Производств. сектор не имеет никакого определённого места в помещении на Кузнецком мосту, 20. Начальник сектора и его заместитель путешествуют с одного чужого стола на другой, нося бумаги в портфеле, ибо их положить некуда. Так продолжается уже с момента переезда Дирижаблестроя на Кузнец. мост, 20. Сегодня меня попросили с последнего стола, у которого я было пристроился. Я Вам лично докладывал об этом примерно 1 раз в 5–10 дней, обращался по В.[ашему] указанию к коменданту – в результате имею обещание т. коменданта, что к 20 февраля получу помещение в освобождающейся от слепых комнате.
Между тем, уже сейчас пр.[оизводственный] сектор состоит из 5 человек (нач., зам., инженер, техник по безопасности, секретарь), а к тому времени будет в составе 7 человек.
В виду всего изложенного заявляю, что в таких условиях больше работать не в состоянии, и если к завтрашнему дню у меня и моего заместителя не будет определённо зафиксированного места в помещении Дирижаблестроя, где я мог бы спокойно работать вместе с моим заместителем и секретарём, то я буду вынужден подать рапорт нач-ку Дирижаблестроя об освобождении меня вообще от службы, т. к. в таких невыносимых условиях я её продолжать не могу, да и коэффициент полезного действия при этом у меня (как и у всякого на моём месте), безусловно, понижается, и, кроме того, я вообще не могу себе представить – каким образом из большой площади, занимаемой Дирижаблестроем на Кузнецком, до сих пор не может быть выделена для важнейшей – производственной – работы хотя бы минимальная площадь.