Я собралась еще что-то сказать, но тут раздался плач. Плакала Кетеван.
— Не плачь…
— Он мне… он рассказывал эту историю, — сквозь слезы проговорила жена Гайоза.
Мои ученики словно онемели. Наверное, они жалели, что выполнили просьбу Кетеван и привели ее на эту встречу. Но отказать ей было невозможно, Кетино, оказывается, была вне себя от радости, когда узнала, что может познакомиться с друзьями Гайоза и с его старой учительницей…
Выручил меня звонок. Старательно звонил наш сторож. Невольно, не давая себе отчета, по старой школьной привычке все зашумели, заговорили, застучали крышками парт, окружили Кетеван, забросали ее шутками. И вот она уже улыбается, увлекаемая в коридор шумной ватагой.
Но меня развеселить им так и не удалось. Я коротко отвечала на вопросы и, опустив голову, шла по коридору. Мне казалось, что я иду к прошлому, возвращаюсь назад и словно приближаюсь к той минуте, к тому дню и часу, когда впервые встретились Кетеван и Гайоз… Сидели они в парке, под старой липой на длинной голубой скамье, сидели молча и только глядели друг на друга. И непоседливый, озорной Гайоз не походил сам на себя. Он совсем изменился, глаза у него блестели, он восторженно смотрел на девочку. Он вдруг потерял свою прежнюю беспечность и стал очень серьезен. Словно ощутив вдруг бремя заботы о любимой на своих юных плечах. Об этом говорила складка, возникшая между бровей, которой в дальнейшем суждено было стать постоянной, вечной… А Кетеван… Она не сидела, а словно парила над голубой скамейкой.
Я не могла удержать слез, и они смыли это видение, стоявшее перед глазами. Я опять шла по коридору, тому самому коридору, куда больше никогда не ступит нога Гайоза. Рядом со мной шли мои ребята, чуть дальше — Кетеван и Зейнаб. Зейнаб рассказывала ей о чем-то, и она внимательно слушала, по-детски приоткрыв рот. Но я подумала, что и она тоже вспоминает сцену своей первой встречи с Гайозом. И встреча эта была именно такой, как представляла ее себе я — в парке, на скамейке. Я невольно принялась сочинять дальше историю их любви. Два или три раза желтела листва на липе, и снова зеленела. Десять или сто раз я приводила влюбленных к голубой скамье, а потом я увидела их на вокзале, полном народу. Гайоз махал Кетеван из вагона, а она бежала за двинувшимся составом, натыкаясь на провожающих, ничего перед собой не видя, ни о чем не помня…
Учительница замолчала. Нино выжидательно смотрела на свою спутницу. Потом она поняла, что та продолжать не собирается.
— А розы? — вспомнила Нино, чтобы прервать молчание.
— Розы преподнесли мне сегодня, на банкете. — Женщина осторожно коснулась букета, опрыскала его водой и стала глядеть, как незаметно скатывались бусинки влаги по бархатным лепесткам.
— Кетеван была на банкете? — спросила Нино.
— Да, конечно.
— У нее есть ребенок?
— Да еще какой! — учительница улыбнулась. — Мальчуган весь в отца, в Гайоза.
— Большой?
— Примерно, как ваша Тамрико. Ей сколько?
— Двенадцать. — Нино встала и поглядела на детей.
Они спали, тихонько посапывая. Нино осторожно сняла слишком теплые одеяла, сложила их вчетверо и положила с краю.
— Не бойтесь, они не упадут, я все время слежу. — Учительница встала и тоже поглядела на спящих. Улыбнулась.
Тамрико и Зура спали, и поезд, казалось, тоже заснул на ходу: лениво и сонно покачиваясь, плыли по рельсам вагоны.
1955
Друзья
Литсотрудник редакции Вано Уртмелидзе читал корректуру очередного номера журнала, когда зазвонил телефон. Не поднимая головы, Вано зашарил рукой по столу, как слепой, нащупывая трубку.
— Слушаю!
Звонил бухгалтер издательства, спрашивал, почему Вано не получает свой гонорар.
— Какой гонорар? — изумился Вано, придвигая стул поближе к столу, словно подсаживаясь поближе к собеседнику.
— Сам пишешь, а меня спрашиваешь? — неуклюже пошутил бухгалтер. — Давай получай скорее, конец квартала, мы закрываем счета.
Бухгалтер повесил трубку.
— Чудеса! — разведя руками, вслух удивился Вано, хотя в комнате никого не было. — Это какая-то ошибка, надо пойти выяснить. — Он надел шапку и вышел из редакции.
Направляясь в издательство, Вано думал: «Хорошо, если эти деньги и впрямь мне причитаются, расплатился бы с долгами…»
В бухгалтерии было много народу. Когда подошла очередь Вано, он просунул голову в окошко кассы и сказал:
— Я пришел, батоно Димитри!
— Еще бы, не прийти! — улыбнулся бухгалтер.
— Батоно Димитри, наверно, деньги выписаны моему однофамильцу, а не мне.
— Ты ведь Иване Уртмелидзе? — Димитри показал Вано исчерканную красным карандашом газету. — Посмотри, может, это не ты?
Это был номер вечерней газеты двухмесячной давности: Вано одновременно заметил свою фамилию и название статьи: «Поэтическое наследие Левана Миндели».
Вано покраснел. Леван Миндели. Леван… Лео… Друг и сверстник Вано, товарищ по школе и университету, близкий и родной человек. Когда он умер, Вано плакал, впервые за многие годы после детства… И вот пять лет спустя, к годовщине смерти друга, Вано опубликовал статью, посвященную поэзии Левана Миндели. Он долго колебался, прежде чем опубликовать ее. Наконец решился. Все это Вано помнил, разумеется, помнил. Знал и то, что за напечатанный материал, как обычно, ему выпишут гонорар. Но потом начисто об этом забыл.
Статья была похожа на доверительную беседу, на разговор с другом. Как если бы Вано спросили, каким был Леван Миндели, а он бы с любовью и печалью стал о нем рассказывать.
— Твоя статья? — Вывел его из задумчивости голос бухгалтера.
— Моя, — нехотя признался Вано, как будто его вынудили это признать: пережитая боль нахлынула на него снова, и он наморщил лоб. — Вы знали Левана Миндели, батоно Димитри?
— Конечно. Он иногда заходил к нам. Славный был юноша.
— Мы с ним с детства дружили.
— Отчего он умер?
— От чахотки.
— Но теперь ведь излечивают…
— Он совсем за собой не следил, да и мы не помогали ему беречь свое здоровье.
— Сколько же лет ему было?
— Двадцать четыре.
— Эх, бедняга! — Бухгалтер невольно взглянул на счеты. — Такой молодой!
— Знаете что, батоно Димитри, разрешите мне не брать этих денег?
Бухгалтер вскинул на Вано удивленный взгляд.
— Как это не брать? Что же, я их в карман себе положу?
— Сердце не позволяет мне взять эти деньги. Я себя чувствую так, как будто чужое присваиваю.
— Но они уже выписаны, и ничего сделать нельзя: я не могу оставить в кассе ни копейки.
— Батоно Димитри…
Бухгалтер улыбнулся:
— У меня еще никто от денег не отказывался!
Вскоре Вано Уртмелидзе уже шел по направлению к редакции, чувствуя, как при каждом шаге похрустывают в кармане брюк полученные деньги.
«Что бы подумал Леван, если бы узнал, что я получил деньги за то, что помню и люблю его», — размышлял про себя Вано.
Он поздно заметил, что давно миновал редакцию и вышел на проспект Руставели. Так же незаметно оказывались они на проспекте во время прогулок с Леваном.
Что же теперь делать? Куда девать эти деньги? Вернуть долг? Ни за что! Он одолжил деньги, чтобы купить туфли, так неужели теперь расплачиваться этими деньгами? Вано представил себе красивое и грустное лицо Левана Миндели: он улыбался.
Нет, Вано не сможет потратить эти деньги ни на хозяйственные нужды, ни на что другое. Но что с ними делать?
«Куплю цветы! — вдруг осенило его. — Самые свежие и пышные розы, отнесу на могилу Левана, дам деньги сторожу, чтоб ухаживал за могилой…»
Но воодушевление Вано сразу угасло, когда он подумал, что ему раньше следовало ходить на могилу друга и носить туда цветы!
Тогда, может, отдать деньги матери Левана? Они пригодятся старушке. Сказать, что ему заплатили за давно опубликованные стихи… Но почему он только сегодня вспомнил о матери друга? Ни разу не поинтересовался, как она живет, не нуждается ли в чем. Может, она одинока и ей нужно помочь? Об этом надо было думать раньше и помочь ей своими деньгами, а не этими…
Да, вот какой огромный долг, оказывается, был у Вано, а он все о мелких тревожился!
Внезапно кто-то так сильно толкнул Вано, что он едва не упал. Сердито оглянулся. Мимо пробежал долговязый парень и за ним еще какие-то двое. «Схватить бы его и стукнуть как следует! Даже не извинился!» — возмутился Вано.
Парень остановился как вкопанный у стеклянных дверей книжного магазина. Те двое немедленно пристроились к нему, как солдаты во время строевой подготовки. К ним подошла пожилая крашеная блондинка, спросила о чем-то, и тоже, поспешно пристроилась сзади. Образовалась очередь.
«В чем дело?» — заинтересовался Вано, неторопливо подходя к стеклянной матовой двери.
— Что за очередь? — спросил он у женщины.
— Говорят, будет подписка на Дюма.
— На Дюма?! — оживился Вано, машинально становясь за женщиной. «Отлично! — подумал он. — Если в самом деле будет подписка, мне непременно достанется, я — пятый». И на всякий случай он пересчитал стоявших впереди.
Следом за Вано к очереди пристроился мужчина с брюшком. В руках он держал новенький трехколесный велосипед, такой нарядный, что Вано невольно улыбнулся. Сошедшие с автобуса люди тоже заинтересовались очередью и немедленно ее удлинили.
Через час Вано держал в руке квитанцию и спрашивал выходящего вместе с ним из магазина мужчину с брюшком:
— Это тот самый велосипед, который можно переделать на двухколесный?
— Тот самый, — с довольной улыбкой подтвердил мужчина.
— Где вы его купили?
— Здесь рядом, в «Детском мире».
— Народу много? — спросил Вано, а про себя подумал: «Если купить такой моему сыну, он, наверно, с ума сойдет от радости. Мальчик давно мечтает, а я все достать не мог…»
— Не очень, — сказал мужчина с брюшком, — если вы поторопитесь, то, наверное, успеете.
В тот вечер сынишка Вано не слезал с велосипеда. Носился по балкону и с гордостью всем сообщал: «Когда я вырасту, папа сделает мне из него двухколесный».