Вхоланцы привезли сюда кое-какую нехитрую утварь, но в зале сохранилась и часть первоначальной меблировки. Чейну стало не по себе после взгляда на нее. От высоты стола он почувствовал себя ребенком в стране взрослых, но контурные кресла к столу оказались слишком узкими даже для тощего зада Чейна. Поэтому неудивительно, что вхоланы привезли сюда даже собственные кресла.
Чейн увидел на креслах и столе гладко вытертые места, много других едва различимых свидетельств длительного использования. Тут сидели и работали кто-то или что-то, управляя каким-то встроенным механизмом с помощью кнопочной клавиатуры, которая была предназначена явно не для человеческих пальцев. Кнопки стерлись, стали светлыми, а сидения кресел, сделанные из неизвестного материала, глубоко продавились.
— Сколько времени?— спросил Чейн.— Я имею ввиду, сколько времени они могли провести на корабле.
— Неразумный вопрос,— резко ответил Лабдибдин.— А сколько длится время? Как считать: по их меркам или нашим? Годы или десятки лет, а может только месяцы? Хотел бы я знать. Как хотел бы знать! Посмотрите сюда.
Он встал перед какой-то довольно высокой тумбой, сделанной из бледно-золотистого металла. На ее фасаде имелась консоль со сложным переплетением кнопок.— У этой вещи имеется собственная энергетическая установка, независимая от корабля,— пояснил Лабдибдин и протянул руку к тумбочке.
Чейн положил свою руку сзади на шею вхолана и тихо сказал:
— Могу раздавить ее моими пальцами. Будьте осторожны.
— Ну, не будьте же столь глупыми,— вспыхнул гневом Лабдибдин.— Оружие, оружие! Вы такие же, как вхоланы — у вас на уме одно лишь оружие.
В воздухе над тумбой появилось мерцание. Лабдибдин повернулся к Дайльюлло:
— Разрешите продолжать?
Дайльюлло взирал на все это — на вхолана, на зал, на Чейна, на множество выстроившихся рядами предметов для изучения — но мыслью он уносился к тому, что происходило снаружи судна, рисуя себе неприятное зеленое небо и ожидая, когда в нем появятся крейсеры.
Его уши, казалось, слышали что-то еще помимо великой всепоглощающей тишины корабля.
Он подал знак Чейну, и тот отступил назад. Лабдибдин что-то проворчал, достал пару очень странных перчаток с торчащими из некоторых пальцев тонкими, длинными загнутыми стержнями. Одев перчатки, он начал стержнями деликатно, словно птица клювом, постукивать по кнопкам консольной клавиатуры.
В мерцавшем над тумбой воздухе появилось трехмерное изображение.
— Что это такое?— уставился Чейн.
— Вы землянин, и вы не знаете?— удивился Лабдибдин.— Это же с Земли.
— Да, это одна из разновидностей земных птиц,— сказал Дайльюлло.— Но что за цель этой демонстрации.
— Подтвердить фактами то, о чем я вам говорил,— огрызнулся Лабдибдин.— Крии никого не лишали жизни, никого. Они собирали только образы.
Он прошелся стрежнями по консоли. В быстрой последовательности, один за другим появлялись и исчезали образы... насекомых, рыб червей, пауков. Лабдибдин выключил аппарат, повернулся, снял и отшвырнул в сторону перчатки. Он бросил взгляд на Чейна и Дайльюлло, и те вдруг увидели, что под личиной надменного ученого скрывается измученный, опустошенный человек.
— Молю небо, что хоть кто-нибудь поверил мне. По-видимому, у криев была какая-то оборонительная система, возможно, мощный экран, который они могли использовать для защиты корабля. Мы не смогли ничего включить.
Дайльюлло покачал головой:
— Экран не смог бы здесь действовать, даже при наличии энергии. Экран действует в космосе, а не тогда, когда корабль посажен.... Энергия экрана мгновенно заземляется и рассеивается.
— Именно так утверждают наши специалисты,— согласился Лабдибдин.— Но что бы там ни было, бесспорно одно: крии не пользовались наступательным оружием!
— Это просто невозможно,— возразил Чейн.
— Я начинаю верить ему,— сказал Дайльюлло,— Крии, так вы их называете? Вы, разумеется расшифровали их записи.
— Некоторые,— признал Лабдибдин.— У меня здесь самые лучшие филологи Вхола, работающие самозабвенно. Скажу вам, начальство непрестанно так давило на нас, что все мы выбивались из сил; оно требовало от нас, чтобы мы исходили из его желания заполучить нечто такое, что могло бы разнести в куски любую планету. Если бы хоть половину своих усилий оно употребило на заботу о самом корабле... или на получение реальных знаний от корабля.
Лабдибдин нежно провел рукой по краю стола:
— Судно прибыло из другой галактики, другой вселенной. Там иная периодическая система элементов..., совершенно не свойственные нам формы жизни.., сколько всего могли бы мы узнать! А мы вынуждены
тратить время впустую на все эти исследования, направленные на поиск оружия, которое не существует. Сколько же мы теряем...
— Другая галактика, иная периодическая система элементов...,— сказал Дайльюлло.— Я так и догадывался. Что вам удалось узнать об этих, как их... криях?
— Они были одержимы пополнением знаний. Очевидно, они задались целью изучить все о мироздании... Можно предполагать, что аналогичные суда были посланы и в другие галактики с той же самой задачей сбора образцов. Технологический уровень криев без сомнения невероятно высок.
— Однако, они не смогли здесь сесть. Разбились.
— Не совсем так. Скорее это аварийная посадка... и, конечно, корабль никогда не предназначался для посадки. Что-то случилось. Жизненно важные части корабля сильно разрушены, и записи, относящиеся к крушению, естественно, очень коротки, сделаны наспех, но кажется очевидным, что в одном из энергоблоков произошел взрыв, который так сильно повредил систему жизнеобеспечения, что не осталось никакой надежды на возвращение домой. Конечно, наша галактика ничем не могла им помочь — ни запасными частями, ни восстановительными работами. Надо полагать, они обдуманно избрали эту планету: она изолирована и необитаема, хорошо спрятана в туманности..., и только по чистейшей случайности корабль был обнаружен вхоланским геологом, занимавшимся поиском редких металлов.
— Местечко, подходящее для кладбища,— заметил Дайльюлло.— Нашли ли вы какие-нибудь тела криев в развалинах корабля?
— О, да. Мы действительно нашли и немало,— ответил Лабдибдин и, тревожно посмотрев на Дайльюлло, добавил:
— Только дело в том, что... они, кажется, не мертвы.
Глубоко, в самом центре корабля они шагали по длинному коридору. Металлический пол издавал гулкий звук, отражавшийся позади эхом и терявшийся в тишине. Лампочки здесь висели редко, через большие тусклые промежутки.
— Мы не очень часто сюда приходим,— заметил Лабдибдин.
Говорил он вполголоса, словно боялся, как бы помимо двух землян его не послушал кто-то или что-то. Это вхолан, проявивший вначале острую враждебность, до удивления смягчился.
Он затюканный человек, подумал Дайльюлло. Для него облегчение поговорить с кем-нибудь, даже с нами..., разорвать удушающие оковы секретности. Он слишком долго пребывает в здешнем плену, замурован по существу в этом корабле со... со всем тем, что мне предстоит увидеть, а этого достаточно, чтобы опустились у него плечи и подкашивались ноги. Не удивительно, что он того гляди сломится.
Шаги, казалось Дайльюлло, были неприлично громкими, чем-то опасными. Он физически ощущал окружавшую тишину и огромную темную массу корабля. Он чувствовал себя необыкновенно крохотным существом, этаким насекомым, нахально позволяющим себе распоряжаться чужой собственностью.
Хотелось бы знать, о чем думает сейчас Чейн. Дайльюлло видел, что тот не очень-то выдает себя. Яркие черные глаза варновца, казалось, всегда были неизменными, готовыми к любой неожиданности, любопытными ко всему, но никогда не показывающими внутренних переживаний. Наверное, это лучший вариант жизни принимать ежедневно, ежеминутно все так, как есть, никогда не стремиться докапываться до сути явлений. Явления тогда становятся сложными, когда ты начинаешь размышлять о них.
А может быть, Чейн действительно сухой, лишенный фантазии человек, каким всегда кажется? Дайльюлло вдруг усомнился в этом.
Лабдибдин поднял руку.
— Мы почти прибыли,— прошептал он.— Идите осторожно, пожалуйста. Смотрите под ноги.
Гладкий пол и обшивка коридора сменились здесь плитами внахлест, выглядевшими словно рыбья чешуя.
— Для того, чтобы лучше противостоять ударам,— пояснил Лабдибдин, помогая жестами рук.— Этот зал смонтирован в паутине гибких опор, и его почти ничто не может повредить, разве только полное уничтожение корабля.
Дайльюлло шагал осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться.
Впереди показалась открытая дверь и за нею очередной ряд тусклых лампочек, повешенных вхоланами. Дверной проем был непривычно высоким и узким. Протискиваясь через него, Дайльюлло поцарапал себе оба плеча.
У Дайльюлло уже сложилось некоторое представление о том, что предстояло увидеть. И все же он оказался совершенно неподготовленным к тому, что предстало глазам.
Стоявший рядом Чейн крепко выругался по-варновски и инстинктивно положил руку на станнер.
Будь он и в самом деле волком, подумал Дайльюлло, наверное, зарычал бы, прижав уши, вздыбив шерсть и убрав под брюхо хвост. Вот именно так я себя сейчас чувствую..., а точнее, чувствую себя подобно старой деве, пришедшей на первое ночное свидание и дрожащей от Страха.
Здесь и был Страх. Но не тот рациональный страх, что способствует выживанию. Нет. Это был слепой, бессмысленный, сковывающий тело страх; это было ксенофобное сжатие протоплазмы в результате воздействия на нее чего-то совершенно чуждого, непривычного.
Теперь Дайльюлло понимал, почему вхоланы нечасто приходили сюда на встречу с криями.
Криев здесь было около сотни. Они сидели стройными рядами, каждый в высоком, узком кресле, с прямой, словно у древнеегипетских фараонов, осанкой: их нижние конечности были сомкнуты, а верхние, с длинными, изящными отростками, служившими как пальцы, покоились на подлокотниках кресел. Вся одежда состояла из простой накидки. Их тела походили на темный янтарь не только по цвету, но и по веществу, а по форме могли быть приняты или за животных, или за растения, или за сочетание тех и других, или, наконец, за что-то другое, не поддающееся осмыслению в рамках понятий терминологии нашей галактики. Они были очень высокими, очень гибкими, по-видимому, лишенными суставов и мускулов, и действующими всем своим телом, словно колеблющиеся ленточные водоросли в застойной воде.