И снова отец поднял шляпу, когда, улыбаясь, она отправилась к дверям. Отец с сыном обменялись раздосадованными взглядами, затем отец, этот милейший человек, похлопал сына по коленке. Оба знали: ничто на свете не способно их рассорить.
На вокзале в Покипси оказалось чуть более шумно и многолюдно, чем на остальных, но все равно это был загородный вокзал. Отец знал дорогу. Маленькая кирпичная церковь уже заполнялась как будто бы самыми старыми жителями города. Седые старики и сгорбленные старухи, заметавшие юбками пол. Нафталиновый запах «зимней спячки» от их одежды. Самыми молодыми тут были те, кто нес гроб (а он был из поблескивающего красного дерева), но даже они были с животиками. Патрик слышал их пыхтенье, пока они, шаркая, шагали по проходу. За ними следовали всего двое скорбящих. Одной оказалась крошечная женщина, улыбавшаяся под черной вуалью как невеста, а рядом с ней медленно, с заученным терпением опирался на костыль одноногий мужчина, пустой рукав на месте отсутствующей руки у него был аккуратно приколот к плечу. Волосы у него были бледно-оранжевые, как у того, кто когда-то был рыжим, а справа, над шишковатым серебристым шрамом, над исковерканным куском кожи на месте уха – белая отметина.
– Тетя Роуз, – шепнул за спиной у Патрика отец. – Сестра моего отца. И Рыжий Уилен. Он пошел на войну вместо моего отца.
После похоронной службы Майкла Тирни окликнул в неторопливой толпе раскрасневшийся толстяк, друг юности. Он предложил подвезти их на кладбище в открытом автомобиле, что стало приключением для Патрика, ведь в Бруклине не было смысла иметь автомобиль. На заднем сиденье Патрик растянулся на кожаной обивке. День становился все более ясным, потеплело, зеленый пейзаж – поля, лужайки и распускающиеся деревья – раскинулся, на его взгляд горожанина, разноцветной картинкой из книжки: красный сарай, смешные черно-белые коровы, карикатурная силосная башня. За рычанием мотора и скрежетом рессор он разобрал слова отца:
– …и вижу, старина Рыжий еще с нами.
– Он крепкий орешек! – последовал ответ. Отцовский друг юности придерживал соломенную шляпу, почти такую же, как у самого Патрика. – Но не такой, как Роуз. Она все еще его сиделка.
Отец повернулся к Патрику с переднего сиденья.
– Рыжий Уилен… – начал он, но автомобиль вильнул, огибая выбоину на дороге, и по лицу отца скользнула тень раздражения – такая же мимолетная, как солнечный зайчик. Он начал снова: – Рыжий Уилен служил в армии Севера, чтобы моему отцу не пришлось идти на войну. Он спас моему старику шкуру. Позволил мне появиться на свет.
Друг юности за рулем коротко рассмеялся, потом кивнул, точно сопоставление фактов застало его врасплох.
– Ну надо же! – воскликнул он и добавил уже более торжественно: – В жизни не слышал столь правдивых слов. – Он будто оправдывался за свое изумление.
Майкл Тирни забросил руку на спинку кресла, чтобы лучше видеть сына, раскинувшегося на широком заднем сиденье щегольского автомобиля. И нацелив палец в грудь мальчика, добавил:
– Иными словами, ты сам появился на свет благодаря Рыжему Уилену.
Патрик сел прямо, точно его отругали. Но все вокруг было словно ненастоящим, несерьезным: слишком много зелени лугов, бирюзовости неба и красивости ферм. Автомобиль пыхтел и попискивал, как некое существо в цирке. Окружающие прелести, этот разговор о прошлом, сам день – все было как из юмористического воскресного приложения. Патрик ничего не воспринял всерьез.
Кряжистый друг отца крикнул ему, поймав его взгляд в зеркале заднего вида:
– Подумай об этом, мой мальчик. Ты, возможно, вообще не родился бы. Ты! – выкрикнул он. – Первенец!
Патрик подавил импульс его поправить: первенцем был Том.
– Прекраснейший плод жертвы Рыжего, – продолжал мужчина, явно наслаждаясь звуками своего голоса. – Ты. Босоногий мальчишка с задорным загаром[15]. Ты здесь только по милости старого Рыжего Уилена.
На лицо отца опустилась все та же тень раздражения. Возможно, он вспомнил, что этот друг юности ему не слишком-то и нравился.
– Нельзя сказать наверняка, – попробовал он унять толстяка. – Отец мог пережить войну без единой царапины, пойди он служить. Если бы Рыжий Уилен не заменил его, он, возможно, все равно уцелел бы. Никто не знает. – Он отвернулся к лобовому стеклу, потом, поразмыслив несколько секунд, снова обратился лицом к сыну. – Хотя, полагаю, тебе стоит сказать ему спасибо. Если представится шанс.
У могилы Рыжий Уилен сидел. Он был настолько старый и худой, что словно потерялся в собственной одежде. В своей военной форме. Теперь, на ярком свету, Патрик заметил выцветшую полоску вдоль штанины на вытянутой ноге. Солнечный свет отразился от золотых пуговиц на куртке и медали на груди старика. Из-за широкого лица и густых волос казалось, что голова его парит над узкими плечами как огромный воздушный шар. Она даже будто приподняла его со стула, когда служба закончилась и гроб (без флага, потому что служил-то Рыжий Уилен) опустили в недавно вырытую яму. Но на самом деле встать ему помогла маленькая женщина, тетя отца по имени Роуз, она же вложила ему в руку костыль, которым было удобно пользоваться, двигаясь по мягкой и неровной травянистой земле. Как бы он ни горбился, она все равно доходила ему только до плеча. Его сиделка.
По пути назад в город друг юности был исполнен сожаления (цокал языком при каждой фразе) из-за потерянных лет, утраченных лет их общей юности. Не поинтересовавшись планами Патрика и его отца, он отвез их в семейный дом в Покипси на ленч. Дом оказался красивым: высоким и узким, со светло-красной черепицей и белыми наличниками. Маленькая веранда, раскидистый дуб, отцветающие нарциссы, поникшие головками, еще не расцветшая сирень в палисаднике, эркер с кружевными занавесками.
Гости парковали машины по всей тенистой улице или подходили по тротуару, пока отец с сыном и цокающий языком друг шли по вымощенной плитами дорожке. Как раз когда они подошли к белым, крашеным ступеням террасы, на разбитую подъездную дорожку свернула черная машина похоронного бюро. Водитель открыл дверь для тети Роуз, а та в свою очередь помогла выйти Рыжему Уилену. Вместе они медленно пересекли лужайку.
Приветствуя их, друг отца сказал:
– Мисс Тирни, Рыжий. – И отступил на шаг, позволяя им увидеть Патрика.
Сорвав с головы соломенную шляпу, мальчик прижал ее к сердцу, ожидая, что его представят этому немощному мужчине, который когда-то был солдатом. Но никто не сказал ни слова. Его отец отошел, уже поднялся на несколько ступенек и теперь стоял у входной двери, прижимая котелок к груди. Он открыл перед стариками дверь и посторонился, придерживая сетчатый экран. Тучный друг его юности хмыкал, но так тихо, что казалось, звук исходил от птиц, чирикавших на дереве.
Тетя Роуз улыбнулась, поддерживая под локоть Рыжего Уилена. За черной вуалью сверкали только ее глаза и зубы. Поскольку никто никого никому не представил, Патрик сказал просто:
– Здравствуйте. Как поживаете?
Рыжий Уилен сосредоточился на медленном продвижении костыля, который он перетаскивал с лужайки на синеватый сланец дорожки. С близкого расстояния Патрик различил, что расчертивший его кожу, лишивший уха и выбеливший с одной стороны волосы шрам лишь делает более заметной красноту, которой наделила его кожу природа, и разрушительную работу времени на его изборожденном морщинами старческом лице, шее и единственной, почти высохшей руке.
– Я – Патрик Тирни, – сказал наш будущий отец, обратившись к старику. Тот откинул назад голову. – Вы пошли на войну за моего дедушку. Вы пошли вместо него.
И не понимая почему, ведь он знать не знал своего деда, своего тезку, он внезапно испытал потрясение. Почувствовал, что щеки у него вспыхнули, а в горле возник ком подступивших слез. Внезапно он ощутил всю боль, от которой захотелось оскалиться (исковерканная плоть, грязь и вой крови), которую, наверное, вынес этот человек. Страдание.
– Я – Патрик Тирни, – повторил он уже смелее. – Я – внук.
Тетя Роуз похлопала его по плечу выходного пиджака.
– Так и есть, – сказала она, точно за что-то хвалила.
Но Рыжий Уилен промолчал. Маленькие глаза на широком лице на мгновение поднялись, прошлись по Патрику и снова опустились к насадке на костыле. Он перенес костыль на другую плиту, прыгнул на одной ноге: одинокий ботинок – широкий и поношенный, дыхание – натужное. Тетя Роуз поддерживала его под локоть. От одежды Рыжего Уилена, когда он протискивался мимо, повеяло нафталином.
Они поднялись по ступенькам – тетя Роуз шла рядом со стариком, обхватив его рукой за спину. Рыжий Уилен не обратил внимания и на мужчину в дверях. Склонив голову, сгорбив спину, он проследовал в темные недра дома, его медаль (ведь это действительно была медаль на засаленной ленточке, хотя, по словам нашего отца, кто знал, откуда она взялась и кому принадлежала) елозила по потертой ткани солдатской куртки.
Ни один из них – ни отец, ни сын (красивый плод жертвы Рыжего Уилена) – не представляли ни малейшего интереса для старика, не стоили того, чтобы отвлекаться на них от намерения попасть внутрь и получить свой ленч.
У двери тетя Роуз кивнула Майклу Тирни, который придерживал экран, и вошла в дом со своим подопечным. Друг-толстяк тоже вошел. И Патрик поднялся по ступенькам, собираясь последовать за ними, но отец, ухватив его за рукав, велел подождать. Вместе отец и сын стояли у открытой двери, пока входили гости, и Майкл приветствовал каждого. «Добрый день». «Отличная погода». Одни узнавали его и выражали соболезнования. Другие опирались на сопровождающих и, даже переступая порог, спрашивали, кто это. Когда вошел последний и никаких машин больше не подъехало, Майкл Тирни тихонько закрыл дверь и снова надел свой красивый котелок, лихо подвинув его, как любил это делать, двумя пальцами.
– Пошли, – сказал он.
Не успели они спуститься с лестницы, как послышался женский голос с сильным ирландским акцентом: