– Алекс, все мы с чего-то начинали. Многие из этих детей привыкли жить на всем готовеньком. Они забыли, каково добиваться желаемого. Ты же голодна, а я уважаю голод, – Бельбалм постучала двумя пальцами по столу. – Но к чему ты стремишься? Ты становишься лучше, я это вижу. Думаю, тебе помогают, и это хорошо. Ты явно умная девушка. Твой академический испытательный срок вызывает беспокойство, но еще больше меня беспокоит, что ты, похоже, выбираешь не самые интересные, а самые легкие предметы. Здесь ты не можешь просто пробавляться кое-как.
«Могу и перебьюсь», – подумала Алекс, но сказала только:
– Простите.
Она извинялась искренне. Бельбалм искала в ней какой-то скрытый потенциал, и Алекс предстояло ее разочаровать.
Бельбалм отмахнулась от ее извинений:
– Подумай, чего ты хочешь, Алекс. Возможно, ты не найдешь этого здесь. Но, если твои цели достижимы в пределах университета, я сделаю, что могу, чтобы помочь тебе остаться.
Алекс хотела этого: совершенного покоя этого кабинета, мягкого света, льющегося из окон, нежных листьев мяты, базилика, майорана.
– Ты уже думала о планах на лето? – спросила Бельбалм. – Ты не хотела бы остаться здесь? Поработать на меня?
Алекс вскинула голову:
– Но что я могу для вас сделать?
Бельбалм рассмеялась.
– Думаешь, Изабель и Колин выполняют сложные задания? Они ведут мой календарь, архив, организуют мою жизнь, чтобы этим не пришлось заниматься мне. Я не сомневаюсь, что с этим справишься и ты. У нас есть летний курс писательского мастерства, который, как мне кажется, поможет подтянуть твои навыки настолько, чтобы ты могла продолжить обучение здесь. Тебе нужно бы задуматься о будущей карьере. Алекс, я не хочу, чтобы ты осталась за бортом.
Целое лето на то, чтобы наверстать упущенное и перевести дух. Алекс умела здраво рассчитывать свои шансы. Иначе было нельзя. Прежде чем ввязаться в сделку, надо знать, что можешь благополучно ее завершить. И она знала: вероятность, что ей удастся всеми правдами и неправдами проучиться в Йеле четыре года, невелика. Когда рядом был Дарлингтон, все было по-другому. Благодаря его помощи у нее появлялось преимущество, эта жизнь становилась сносной, возможной. Но Дарлингтон исчез – кто знает, насколько, – а она так устала кое-как удерживаться на плаву.
Бельбалм предлагала ей три месяца, чтобы отдышаться, восстановиться, придумать план, собраться с силами, стать настоящей студенткой Йеля, а не притворщицей, играющей эту роль на бабки «Леты».
– И как это устроить? – спросила Алекс. Ей хотелось поставить свою чашку на стол, но у нее так дрожали руки, что она боялась звякнуть ей о блюдце.
– Покажи мне, что можешь продолжать совершенствоваться. Закончи год с хорошими оценками. И в следующий раз, когда я спрошу, чего ты хочешь, я ожидаю получить ответ. Ты знаешь о моем салоне? У меня был салон вчера, но будет еще один на следующей неделе. Можешь начать с того, что будешь его посещать.
– Это я могу, – безо всякой уверенности сказала Алекс. – Это я могу. Спасибо.
– Алекс, не благодари, – Бельбалм взглянула на нее из-за красного бортика своей чашки. – Просто делай, что необходимо.
Алекс выпорхнула из кабинета, помахала Колину, ощущая себя легкой как перышко, и вышла в тихий двор. Иногда такое случалось: все двери закрывались, никто не проходил мимо по пути на занятия или в столовую, все окна накрепко запирались от холода, и ты оставался в полной тишине. Безмолвие окутало Алекс. Она вообразила, что окружающие ее корпуса заброшены.
Каким станет кампус летом? Тихим, как сейчас? Влажным и безлюдным городом под стеклянным куполом? Зимние каникулы Алекс провела в Il Bastone. Она смотрела фильмы на купленном ей «Летой» ноутбуке, постоянно переживая, что придет Доуз. Она разговаривала по «Скайпу» с мамой и выходила только за пиццей и лапшой. Даже Серые исчезли, будто без студенческих волнений и тревог ничто не тянуло их в кампус.
Алекс представила себе безмятежность и поздние утра, которые могло принести лето. Она могла бы сидеть за тем же столом, что Колин и Изабель, заваривать чай, обновлять сайт Дж. Э., делать все, что необходимо; выбрать курсы – те, где учебный план особо не менялся; заранее прочесть книги из списка для чтения; пройти курс писательского мастерства, чтобы ей больше не пришлось постоянно полагаться на Мерси – если, конечно, Мерси захочет жить вместе и в следующем году.
В следующем году. Волшебные слова. Бельбалм построила для Алекс мост в возможное будущее. Ей оставалось только его перейти. Мать Алекс будет разочарована, если она не приедет домой в Калифорнию… Или нет? Может, так будет проще. Когда Алекс сказала матери, что уезжает в Йель, Мира посмотрела на нее с такой грустью, что Алекс не сразу сообразила: мать решила, что она под кайфом. Алекс виновато сделала фото пустого двора и послала маме с припиской: «Холодное утро!» Сообщение было бессмысленным, но свидетельствовало о том, что у нее все хорошо и она здесь. Доказательство жизни.
Перед тем, как отправиться на занятия, она заглянула в ванную, провела пальцами по волосам. Они с Хелли обожали краситься, спускали изредка появлявшиеся деньги на подводку с блестками и блеск для губ. Иногда она по всему этому скучала. Здесь макияж значил нечто иное; он говорил о том, что девушка слишком старается привлечь внимание.
Алекс высидела час на испанском – это было скучно, но сносно, потому что от нее требовалось только запоминать. Все обсуждали Тару Хатчинс, хотя никто не называл ее по имени. Она была погибшей девушкой, жертвой преступления, городской, которую пырнули ножом. Люди говорили о телефонах доверия и психологической поддержке для тех, кого потрясло это событие. Аспирант, который вел у нее испанский, напомнил им, что после заката следует пользоваться предоставляемыми на территории кампуса услугами провожатого. Я была совсем рядом. Я была там от силы за час до того, как все произошло. Я прохожу мимо каждый день. Эти фразы Алекс слышала снова и снова. В словах звенели волнение и неловкость, в очередной раз доказывающие, что, сколько бы сетевых магазинов здесь ни открылось, Нью-Хейвену никогда не стать Кембриджем. Но по-настоящему напуганным никто не казался. Потому что Тара не была одной из вас, подумала Алекс, собирая сумку. Вы-то по-прежнему чувствуете себя в безопасности.
У Алекс было два свободных часа после пары, и она хотела провести их в своей комнате в общежитии. Она собиралась перекусить заранее припасенными сэндвичами, написать отчет для Сэндоу, проспать отходняк после белладонны и пойти на лекцию по литературе.
Вместо этого ноги сами понесли ее в спорткомплекс Пейна Уитни. Перекресток больше не был огорожен, и толпа рассеялась, но треугольный участок земли напротив комплекса по-прежнему опоясывала полицейская лента. Прохожие украдкой косились на место преступления и торопливо шли дальше, словно стыдясь, что кто-то заметит, как они разглядывают это жуткое место в холодном хмуром свете дня. Рядом была припаркована частично заехавшая на тротуар патрульная машина, а на другой стороне улицы стоял фургон службы новостей.
Алекс невольно подумала, что декан Сэндоу и другие члены йельской администрации сейчас наверняка проводят срочные совещания на тему минимизации ущерба. Раньше она не понимала, чем Йель отличается от Принстона и Гарварда и в чем разница между городами, где они расположены. Каждый из них казался фантастическим местом в воображаемом городе. Но по тому, как Лорен и Мерси прикалывались над Нью-Хейвеном, становилось ясно, что этот город и университет считаются чуть менее престижными, чем другие. И убийство, произошедшее так близко к кампусу, – хоть жертва и не была студенткой – не будет для них хорошим пиаром.
Алекс гадала, убили ли Тару здесь или ее тело просто бросили перед спорткомплексом. Надо было спросить коронера, пока он находился под воздействием чар монеты. Сама Алекс склонялась к первому варианту. Если хочешь избавиться от тела, не будешь бросать его посреди людного перекрестка.
В памяти всплыла туфля Хелли – розовая пластиковая сандалия, соскользнувшая с ее ноги с накрашенными ногтями. Единственной некрасивой частью Хелли были ее широкие ступни с жавшимися друг к другу пальцами и толстой, огрубелой кожей.
Что я здесь делаю? Алекс не хотелось приближаться к месту, где еще недавно лежало тело. Это был ее парень. Так сказал ей коронер. Он был торговцем наркотиками. Они из-за чего-то поругались. Раны были глубокими, но, если он был под кайфом, кто знает, что творилось у него в голове?
И все-таки что-то здесь ее тревожило. Ночью она пришла со стороны Гров-стрит, но сейчас стояла на другой стороне перекрестка, прямо напротив общежитий Бейкер-холл и пустого, ледяного участка земли, где нашли Тару. С этого ракурса в том, как все выглядело, было что-то знакомое: две улицы, колы, воткнутые в землю там, где умерла или была брошена Тара. Может, зрелище кажется иным только потому, что сейчас она смотрит на него при дневном свете и вокруг нет толпы? Ложное дежа-вю? А может, с ней играет шутки остаточный эффект белладонны? В дневниках «Леты» было полно предостережений о том, что ее действие бывает сильным.
Алекс вспомнила, как туфля Хелли, секунду покачавшись на ее большом пальце, со стуком упала на пол квартиры. Лен повернулся к Алекс, с трудом удерживая обмякшее тело Хелли под мышками. Бузила прижимал колени Хелли к своему бедру, они словно танцевали свинг. «Ну же, – сказал Лен. – Открой дверь, Алекс. Выпусти нас».
Выпусти нас.
Она отогнала это воспоминание подальше и взглянула на группу Серых перед спорткомплексом. Сегодня их стало меньше, а их настроение – если у них действительно было настроение – пришло в норму. Но Жених был по-прежнему здесь. Как бы Алекс ни пыталась его игнорировать, взгляд невольно задерживался на этом призраке: брюки со стрелками, начищенные ботинки, красивое лицо, напоминающее актера из какого-нибудь старого кино, большие темные глаза и черные волосы, зачесанные назад со лба мягкой волной. Впечатление портила только большая кровавая оспина огнестрельного ранения на груди.