Они долго описывали механику договора и сказали, что призыв должен сработать, если он был заключен с честными намерениями и его стороны были эмоционально связаны с соглашением.
Алекс и Доуз переглянулись. В этом они могли быть уверены: Дарлингтон любил «Черный вяз».
Бальный зал на втором этаже был освещен фонарями, развешанными по четырем сторонам света. Коврики для упражнений и снаряды Дарлингтона были убраны в угол.
– Хорошее место, – сказал Зелински, расстегивая рюкзак. Они с Амелией достали четыре завернутых в вату предмета.
– Разве нам не нужен кто-то, кто открыл бы портал? – прошептала Алекс Доуз, глядя, как Джош разворачивает огромный серебряный колокольчик.
– Если Сэндоу прав, и Дарлингтон просто застрял между мирами в каком-то карманном пространстве, то активация договора должна создать достаточную тягу, чтобы привести его к нам.
– А если ничего не выйдет?
– Тогда в следующее новолуние придется пригласить «Свиток и ключ».
Но что, если это Замочники создали в подвале портал той ночью? Что, если они хотели, чтобы Дарлингтон исчез навсегда?
– Алекс, – позвал Сэндоу, – пожалуйста, помоги мне начертить метки.
Алекс почувствовала себя странно, защищая круг: она словно перенеслась назад во времени и стала Данте Сэндоу.
– Северные врата мы оставим открытыми, – сказал он. – Пусть его приведет домой истинный север. Мне нужно, чтобы ты высматривала Серых самостоятельно. Я бы принял эликсир Хирама, но… В моем возрасте риск слишком велик, – его голос звучал смущенно.
– Я справлюсь, – сказала Алекс. – Кровь будет?
Если сюда ворвется войско Серых, она хотела по крайней мере быть к этому готова.
– Нет, – сказал Сэндоу. – Никакой крови. И Дарлингтон посадил по периметру «Черного вяза» защитные растения. Но, как ты знаешь, сильное желание может привлечь Серых, а нам потребуется сильное желание, чтобы его вернуть.
Алекс кивнула и встала на свое место на северной стороне. Сэндоу встал на юге; Доуз и Мишель Аламеддин встали друг напротив друга на востоке и на западе. При свете свечей бальный зал казался еще более просторным. Это была большая, холодная комната, созданная, чтобы впечатлить людей, которые давно на том свете.
Амелия и Джош встали в центре круга с кипой бумаг – договором о покупке «Черного вяза», – но, если заклинание Сэндоу не сработает, им будет нечем заняться.
– Мы готовы? – спросил он. Когда никто не ответил, Сэндоу начал ритуал, забормотав сначала по-английски, потом по-испански, а потом – на шепчущем языке, в котором Алекс узнала нидерландский. Что будет дальше, португальский? Дальше последовал мандаринский. Она поняла, что он говорит на языках, которые знал Дарлингтон.
Она не знала, то ли у нее разыгралось воображение, то ли она действительно слышит стук лап, пыхтение. Охотничье заклинание. Она подумала о гончих «Леты», об удивительно прекрасных шакалах, которых Дарлингтон натравил на нее в первый день в Il Bastone. «Я тебя прощаю, – подумала она. – Только вернись домой».
Она услышала неожиданный вой, а потом очень далекий лай.
Свечи ярко вспыхнули зеленым пламенем.
– Мы его нашли! – дрожащим голосом воскликнул Сэндоу. Его голос звучал почти испуганно. – Активируйте договор!
Амелия поднесла к лежащим в центре круга бумагам свечу. Вокруг стопки выросло зеленое пламя. Она бросила что-то в пламя, и оно вспыхнуло яркими искрами, как фейерверк.
«Железо», – поняла Алекс. Она видела такой же эксперимент на естествознании.
Под искрами металлической стружки слова словно парили в зеленом пламени над документом.
СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ
ЧТО
ВЫШЕУПОМЯНУТЫЙ ПРОДАВЕЦ
В ОБМЕН НА ЦЕННОЕ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ
ВСТРЕЧНОЕ ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ
ЦЕННОЕ
ЦЕННОЕ
Слова сворачивались, поднимаясь в огне и исчезая, как дым.
Пламя свеч взвилось еще выше, затем потухло. Покрывающий договор огонь резко погас. Они остались в темноте. А потом «Черный вяз» ожил. В одно мгновение бра на стене ярко вспыхнули, из колонок в углу донеслась громкая музыка, а где-то в доме включился телевизор, и в коридорах раздалось эхо позднего выпуска новостей.
– Кто, черт возьми, оставил весь свет включенным? – спросил пожилой человек, стоящий за пределами круга. Он был пугающе худым, с всклокоченными волосами, а под распахнутым халатом виднелась чахлая грудь и сморщенные гениталии. Изо рта у него свисала сигарета.
Он не был четким и ясным, какими Алекс обычно видела Серых; он выглядел… ну, серым. Она словно смотрела на него сквозь много слоев молочного шифона. Покров.
Она знала, что перед ней Дэниел Тэйбор Арлингтон Третий. Мгновение спустя он исчез.
– Работает! – закричал Джош.
– Воспользуйтесь колокольчиками! – воскликнула Амелия. – Призовите его домой!
Алекс подняла серебряный колокольчик, лежавший у ее ног, и увидела, что остальные сделали то же самое. Они зазвонили в колокола, и сладкий звон разнесся над кругом, перекрывая шум музыки и хаос дома.
Окна распахнулись. Алекс услышала внизу скрип шин и звуки столкновения. Она увидела вокруг себя танцующих людей; мимо парил молодой человек с большими усами, отчетливо напоминающий Дарлингтона и одетый в костюм, который выглядел так, будто ему самое место в музее.
– Остановитесь! – закричал Сэндоу. – Что-то не так! Перестаньте звонить!
Алекс схватила колокол за язык, пытаясь его заткнуть, и увидела, что остальные поступили так же. Но колокола не переставали звонить. Она по-прежнему чувствовала, как колокол вибрирует у нее в руке, словно сам по себе, слышала, как перезвон становится все громче.
Алекс почувствовала, что у нее горят щеки. Всего несколько секунд назад в комнате было холодно, но теперь она потела. Воздух наполнила вонь серы. Она услышала стон, который словно доносился сквозь пол, – глубокое низкое хрипение. Она вспомнила крокодилов, перекликивающихся с берегов реки в пограничной области. Что бы ни таилось здесь, что бы ни проникло в комнату, оно было больше. Намного, намного больше. И, похоже, проголодалось.
Колокола кричали. Они звучали, как озлобленная толпа, народ, готовый прибегнуть к насилию. От вибраций у Алекс гудели ладони.
Бум. Здание тряхнуло.
Бум. Амелия не устояла на ногах, схватилась за Зелински, чтобы не упасть. Колокол выпал у нее из рук, продолжая звонить. Бум. Тот же звук Алекс слышала в ту ночь на предсказании – звук чего-то, что пыталось прорваться в круг, прорваться в их мир. Той ночью Серые в анатомическом театре проникли сквозь Покров, сломали перила. Она думала, что они пытались уничтожить защиту круга, но что, если они просто пытались войти в него? Что, если они боялись того, что устремилось туда? Этот низкий грохот снова сотряс комнату. Он звучал, как со скрипом открывающиеся челюсти древнего существа. Алекс ощутила рвотные позывы и сложилась пополам. Запах серы был таким сильным, что она чувствовала во рту ее гнилой вкус. Убийство. Колокола перекрыл резкий и громкий голос – голос Дарлингтона, но ниже, презрительней. Злей. Убийство, – сказал он.
Вот дерьмо. А она-то надеялась, что он будет держать рот на замке.
А потом она увидела его. Оно нависало над кругом так, словно не существовало ни потолка, ни третьего этажа, ни дома вообще. Это было чудовище – другого слова не подобрать – рогатое, зубастое, такое большое, что его огромное тело заслоняло ночное небо. Кабан. Баран. Вздыбившееся членистое тело скорпиона. Ее разум перепрыгивал от одного кошмара к другому, не в состоянии осмыслить увиденное.
Алекс осознала, что кричит. Кричали все. Казалось, стены освещены огнем.
Алекс чувствовала жар на щеках, поднимающий волоски на руках.
Сэндоу широким шагом вошел в центр круга. Отбросив свой колокол, он взревел:
– Lapidea est lingua vestra! – он развел руки так, будто дирижировал оркестром. В свете пламени его лицо казалось золотым. Он выглядел молодо. Он выглядел незнакомо. – Silentium domus vacuae audito! Nemo gratus accipietur!
Окна бального зала разбились, и осколки полетели внутрь. Алекс упала на колени, закрыв голову руками.
Она ждала, и сердце дико колотилось у нее в груди. Только тогда она заметила, что колокола перестали звонить.
Тишина казалась ватой у нее в ушах. Когда Алекс открыла глаза, она увидела, что свечи снова загорелись, окутав все мягким мерцанием. Как будто ничего не произошло, как будто все это было великой иллюзией – только крошки разбитого стекла лежали на полу.
И Амелия, и Джош стояли на коленях и всхлипывали. Доуз свернулась калачиком на полу, прижимая ладони ко рту. Мишель Аламеддин мерила комнату шагами, бормоча:
– Срань господня. Срань господня. Срань господня.
В разбитые окна задувал ветер, ночной воздух был холодным и сладким после резкой серной вони. Сэндоу стоял и смотрел туда, где только что был зверь. Его рубашка насквозь промокла от пота.
Алекс заставила себя встать и, хрустя ботинками по стеклу, подошла к Доуз.
– Доуз? – сказала она, сев на корточки и положив руку ей на плечо. – Пэмми?
Доуз плакала. Слезы медленно, безмолвно стекали по ее щекам.
– Его нет, – сказала она. – Его действительно больше нет.
– Но я его слышала, – сказала Алекс. Или что-то, что звучало очень похоже на него.
– Ты не понимаешь, – сказала Доуз. – Эта тварь…
– Это было исчадие ада, – сказала Мишель. – Оно говорило его голосом. Это значит, что оно его поглотило. Кто-то впустил его в наш мир. Оставил его, как пещеру, чтобы он вошел в нее.
– Кто? – спросила Доуз, вытирая слезы. – Как?
Сэндоу обнял ее.
– Я не знаю. Но мы это выясним.
– Но, если он умер, то должен быть на той стороне, – сказала Алекс. – А его там нет. Он…
– Алекс, он мертв, – сказала Мишель. Ее голос был суровым. – Он не на другой стороне. Он не за Покровом. Его сожрали вместе с душой.