А впрочем, чего тут расстраиваться. Остальное-то цело.
Может оно и жечь, и замораживать, и резать, и растягивать, и шинковать.
По всей видимости, маршрут путешествия Джек придется теперь изменить. Она должна была посетить круг насилия, но его можно оставить напоследок.
Если на то пошло, когда он прикрепит к этому креслу ее саму, ходить-бродить она будет уже не в состоянии.
Джек
Я дошла до двери, набрала код. Когда отодвинулся засов, я потянула ее створки.
Черт.
Снаружи было уже темно. А внутри… внутри тьма была просто смоляная.
Из того, что просачивалось снаружи, я кое-как разглядела коридор.
Напольный линолеум в трещинах и вздутиях. Стены в разводах плесени.
Там, где отсутствуют потолочные панели, видна старая система воздуховодов.
И что-то буквально за порогом видимого света, чего я не могу толком распознать.
– Чего дожидаешься, Джек?
Я переступила через порог, но на входе задержалась.
– Лютер, здесь нет света.
– Никак боишься?
Усилием воли я сделала три решительных шага, пока видимость не пропала окончательно.
Тьма кромешная. И полная тишина.
– Лютер?
В ответ молчание.
– Лютер. Я ничего не вижу. Куда я должна двигаться?
Я ждала и того, что он откликнется, и когда мои глаза увидят хотя бы намек на свет. Но ничего не происходило.
Грудь мне начинала сдавливать теснота. Я погладила себе живот и мысленно произнесла: «Все хорошо. С нами все будет в порядке. Убивать нас он не собирается. Не хочет».
Не оставалось ничего иного, кроме как протискиваться вперед. Медленно, мучительно.
Шажок за шажком. Выставив руки, чтобы ни обо что не стукнуться и не споткнуться.
Через десять шагов левой рукой я царапнулась о стену и положила на нее ладонь, используя как ориентир.
– Лютер, что все это значит? – позвала я. – Чего ты хочешь?
В ответ лишь эхо моего голоса.
Лютер
Он следит за ней через проделанную в стене дыру. В очках ночного видения ее серо-зеленый образ слегка туманится.
Глаза искрятся, как изумруды.
В темноте приподнимается и опадает грудь.
Страх на ее лице глубок и одновременно прекрасен.
Одна из череды женщин, с которыми он это проделывал, просто упала, свернулась, как плод в утробе, и вопила до тех пор, пока не лишилась чувств.
Но Джек так не поступит.
Да, она боится, но контролирует свой страх.
Он снимает очки, кладет палец на выключатель и ждет.
Джек
Я остановилась.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
Пусть сердце слегка поуспокоится.
На месте мрака, где клубился ужас, я воссоздала родные лица Фина, Херба и Гарри. Представила, как Фин сидит наискосок от меня на краешке дивана, натирает мне разбухшие ноги и с озорным огоньком в глазах рассказывает что-то из своего прошлого; как он впервые на меня запал и не давал покоя, увивался за мной по вестибюлю бассейна. Увидела Херба с крошками от рогалика на седых моржовых усах, как он излагает мне постулаты своей новой и, по его словам, крайне действенной диеты. Как Гарри – мой безбашенный, дурашливый, запальчивый, расчудесный Гарри – пыжится приляпать моей дочурке какое-нибудь экзотичное модное ликеро-водочное имечко.
Пусть любовь и привязанность к моим мальчикам влекут меня и дальше.
Спустя два шага я обо что-то ударилась и отпрянула, сдавив в себе визг.
Нет, не обо что-то. Об кого-то.
Упругость кожи под тканью не спутаешь ни с чем.
– Лютер, это ты?
Все еще пятясь назад, я спохватилась, что рука у меня потеряла соприкосновение со стеной. Кружа, ворвалась дезориентация.
Чтобы не упасть, я хотела схватиться за пол, но кое-как устояла в согбенной позе.
– Кто здесь?
Никто не отозвался.
Какое-то время из-за барабанного гула сердца я ничего не слышала.
Попыталась двинуться, но столкнулась со стеной.
Повернулась. Снова тронулась вперед.
Я считала, что направляюсь обратно к дверям, но вместо этого ткнулась еще в кого-то, а когда вскрикнула, то получила от него удар.
Гниль разложения… О нет.
В следующую секунду коридор озарился синим лучиком стробоскопа, и ноги у меня подкосились от тошнотного ужаса. Подвешенные к потолку, в считаных сантиметрах от пола сонно покачивались пластиковые мешки с телами мужчин и женщин, общим числом с дюжину.
– Есть кто живой?
Ответа не последовало. А при следующей вспышке стробоскопа через пластик я различила следы их умерщвления: раны от пуль и ножей, размозженные головы. Местами из прорывов в пластике сочилась гнилая сукровица; линолеум непосредственно впереди меня был скользким от трупной жидкости.
Мне вступило в голову. Чувствовалось, что ум балансирует на грани бездонной пропасти безумия.
Нет. Нет! Нет!!!
Это как раз то, чего он хочет. Жаждет. Увидеть мой страх.
Чтобы сломить меня.
К черту с ним, а со страхом и подавно.
Нужно идти, вперед. Ради моих друзей. Для моего ребенка… Мертвых мне бояться нечего. Уж с ними я как-нибудь совладаю.
Я немного воспряла духом и начала пробираться между подвешенными на цепях трупами, которые, стоило их ненароком задеть, приходили во флегматичное кружение. Тем не менее я шла, огибая лужи натекшей крови и стараясь не вдыхать трупное зловоние.
Наконец мерзостная сцена оказалась позади. Стоило мне свернуть за угол, как стробоскоп погас. Вытянув руки, я заковыляла быстрее, стремясь по возможности отдалиться от тех…
Колени стукнулись обо что-то еще. Оно шевельнулось и жалобно вскрикнуло. Вместе с тем я содрогнулась от ударившего по ушам железного грохота.
Наверху замелькал прямоугольник мягкого синеватого света.
Я находилась в бетонном боксе размером с санузел. Источник света – светодиодная панель – находился над головой как минимум метрах в трех, а бетонные стены поднимались выше и растворялись во мраке.
За мной замкнулась черная металлическая дверь. Ни ручки, ни клавиатуры.
У моих ног корчилась пожилая женщина в золотистом халате в блестках, как слезы переливающихся на неярком свету.
Первое, что бросалось в глаза, это что ее пальцы на руках и ногах сплошь, впритирку унизаны перстнями.
Шея, запястья и предплечья без зазоров укрыты золотыми браслетами – не женщина, а живая инкрустация.
Она ежилась на каменном полу, усыпанном медяками.
На моих глазах женщина попыталась подняться, но стоять могла лишь в согбенной позе. Цепной ошейник прихватывал ее к чугунному ядру размером с арбуз, на одной стороне которого виднелось трафаретное «50 КГ», а на другой «МУЖ № 6».
Чтобы заглянуть ей в глаза, мне пришлось опуститься на корточки.
Уже в годах, но красивая. Лицо в корке обильной, проточенной слезами косметики.
– Меня зовут Джек Дэниэлс, – тихо сказала я. – А вас?
– Амина, – прошелестела та тихим, будто сорванным воплями голосом.
– Упрятал Лютер?
– Имени не знаю.
– Брюнет с длинными волосами?
– Да.
Я оглядела бокс, ища, чем можно разделать цепь, но на гладких бетонных стенах, разумеется, ничего не было.
Даже таблички, что почему-то настораживало.
– Для чего он это делает? – спросила Амина.
– Больной на всю голову, спускает пар, – ответила я, зная, что он наверняка подслушивает.
Я еще раз, внимательней, оглядела стены. Только что толку. Выхода отсюда, по всей видимости, действительно не было.
Погоди-ка. А это что, наверху?
В неярком свете панели я пропустила проем на трехметровой высоте. Отсюда, снизу, он смотрелся как вентиляционный ход.
Только как туда, черт возьми, влезть?
– Ты должна меня отсюда вытащить! – крикнула во все горло женщина.
– Я пытаюсь, – отозвалась я. – Дайте только секунду подумать.
Может, встать ей на плечи и так дотянуться до воздуховода? Нет, в таком случае ей надо было стоять прямо, да и то вопрос, не раздавлю ли я ее своим брюхом.
А приделана эта дама крепко-накрепко к ядру из чугуна, чтобы не сдвинулась.
Нагнувшись, я потрогала эту штуку – вес солидный.
Попытка потянуть за цепь увенчалась тем, что у меня хрупнуло в спине. Толкать ядро в моем беременном состоянии было небезопасно, да и что это даст, кроме считаных сантиметров.
– Отсюда есть выход? – спросила Амина.
– Есть воздуховод в трех метрах от пола. Может, внутри лежит пульт или какая-нибудь клавиатура, через которую открывается дверь.
– Ну так полезай.
– Дотянуться не могу.
– Подлая тварь, выручай меня!
Меня что-то стукнуло сверху по макушке; стукнуло, отскочило и покатилось по полу. Что это, град? Его здесь не изобразишь, даже имея семь пядей во лбу. Тогда что это? И какого черта?
Я поглядела наверх, и в этот момент меня снова шмякнуло что-то мелкое и тоже отлетело.
– Ой! – возопила Амина.
Еще один мелкий удар, на этот раз по руке, и когда эта штучка упала и покатилась, я поняла, что это… медяки.
Сверху градом сыпались одноцентовые монеты.
– Что это? – заполошно и растерянно спрашивала Амина. – Я без очков. Не вижу.
– Мелочь, – ответила я.
– Что?
– Центы. Монетки.
– Откуда они?
– Не знаю. Откуда-то сверху.
Монеты теперь падали чаще – стучали мне по макушке, приставали к одежде и заполняли бетонный бокс уже не только своим звонким шумом, но и присущей монетам вонью.
Смесью ржавчины и крови.
Каменный пол был уже покрыт ковром из денег, а они валились все гуще, заполоняя воздух.
Амина что-то кричала, но я ее не слышала из-за оглушительного, растущего с каждой секундой шума.
– Что мне делать, Лютер? – вопила я, но он если и отвечал, то я его вряд ли слышала.
А слышала только усиливающийся шум дождя из одноцентовых монет.
– Манна небесная в виде денег, Джек, – проворковал мне на ухо Лютер.
И тут небеса разверзлись.
Монеты сыпанули так, что их массу я ощутила спиной, головой, плечами. Мои кеды скрылись среди них за полминуты, и я, оцепенев, стояла в них по щиколотку, а затем уже и по голень, толком не соображая, что происходит и что мне делать.