– Ты прогибаешься под гнетом, корчишься на прокрустовом ложе общества, в котором ты альфа-хищник, и тебе нужно с этим порвать. Не хочешь ли ты хотя бы на время, хотя бы единожды испытать это блаженство? Спокойно спать, а не ворочаться всю ночь с боку на бок? У тебя есть воля, и чем скорее ты научишься следовать ей, тем быстрее ты достигнешь совершенства. Ну да хватит болтать. Давай начнем.
Лютер зашел за пульт и тронул ручки регуляторов.
– К сожалению, Фин с Гарри выжгли здесь функцию электрошока. Но ту сцену я записал на камеру и позднее тебе ее покажу. Досталось им вполне себе ничего. Хотя это действительно ничего в сравнении с тем, что я проделаю с тобой. К счастью, кресло, в котором сидишь ты, снабжено многими другими способами причинения боли. Что, если мы начнем, скажем… с трения?
– Гребаный говнюк. Я только что без всяких обезболивающих прошла через муки деторождения. И причинить мне боль ты не сможешь ничем.
Лютер осклабился своей гнилостной улыбкой:
– Ну почему не смогу? Смогу.
Я закрыла глаза.
Представила себе лицо Фина.
Мордашку моей дочери.
Мою жизнь.
Жизнь в целом была не райской. Можно сказать наверняка. Но весь этот словесный понос, излитый Лютером в попытке исподволь меня прощупать, с правдой не имел ничего общего. Лютер ошибался, и ошибался сильно.
Вообще-то, несчастной я себя признать могла. Как и то, что слишком много времени у меня уходило на работу, а на себя не оставалось. Но это был мой выбор. И мои ошибки. На которых я пусть медленно, но верно училась.
Такой, как Лютер, я никогда не стану.
Никогда.
Не важно, что он со мной сделает.
Подо мной внизу кресла начало что-то гудеть.
– Джек, ты готова?
Я открыла глаза. И полоснула его взглядом.
– Может, уже начнем? Или ты заболтаешь меня до смерти, тварь?
Фин
Вот уже и «180».
Ничего.
Может, Херб был все же не прав насчет веса женщины.
187…
192…
197…
Есть! Зеленый свет!
Засов бесшумно отомкнулся. Войдя в дверной проем и оглядев интерьер, Фин замер. Все в нем оборвалось. Медленно, благоговейно он приблизился к акушерскому креслу.
На нержавейке была кровь, а с пуповины свисала тягучая, липкая на вид масса последа. Фин оглядел путы, которыми при родах их дочери была связана его любимая женщина. Попытка представить эту сцену сменилась еще более отчаянной попыткой вытряхнуть это из головы. Ощущение взбухающей в нем ненависти было столь всепоглощающим, что того и гляди грозило его захлестнуть.
Он хотел одного: спасти Джек.
Спасти их с ней дочурку.
Но более всего, и прежде, ему жаждалось ощутить у себя в руках хруст шеи Лютера.
В насилии Фин знал и толк, и цену ему тоже знал. Оно нередко витало вокруг него, причем в обоих своих видах: и чинимое, и причиненное.
Но так он насилия еще не жаждал.
Этого сукина сына он готов был разодрать в клочья, с упоением на лице.
– Ох ты… Фин… Дружище, ты в порядке?
Гарри вошел в комнату следом, подпирая хромающего Херба. Фин их проигнорировал и с деловитостью на лице стал искать выход из комнаты. А найдя, перешел на бег, оставляя своих друзей позади. Ум горел в ожесточенной попытке разыскать Лютера.
Пробежав каким-то длинным сумрачным коридором, Фин ворвался в еще одну дверь с торца.
Здесь, привязанная к одному из тех пыточных кресел, сидела Джек.
А за пультом стоял Лютер.
Их с Фином взгляды встретились, и в глазах Лютера что-то продрожало – страх? Может быть. Но и что-то еще. Не то смирение, не то…
Фин рванулся к Лютеру, который выхватил и навел на него ствол.
Выстрел. Промах.
Фин был уже почти у цели.
Снова выстрел.
Плечо Фина дернуло, но набранная скорость влекла его вперед. Отмахнув руку, в которой Лютер сжимал пистолет, он сжал кулак и с отлета, изо всей силы двинул.
От удара нос Лютера брызнул красным, как лопнувший помидор. Свалив, Фин неистовым градом ударов придавил гада к полу.
Лютер пытался поднять ствол, но Фин, схватив ему запястье, впился в руку зубами, прокусив ее до самой кости.
Ствол выпал и отлетел в сторону.
Фин продолжил метелить его ударами.
– Фин, стой! Ты его убьешь!
– Джек, мне только этого и надо!
– Наша дочь, Фин! Он ее забрал!
Фин как раз заносил кулак для очередного удара (разбитые в кровь костяшки горели, физиономия Лютера в нескольких местах расквашена) и… разжал руку.
Дочь.
Убьешь Лютера – ничего не узнаешь. Фин обернулся и уставился на кресло, в котором сидела Джек. Ага. Вот это кресло его и разговорит.
Он начал слезать с Лютера и тут заметил, как тот вкрадчиво тянет руки себе к поясу. Фин моментально ее обездвижил и увидел, как вздутые губищи Лютера расползлись в улыбке.
Это был финт. Вторая рука Лютера вынырнула с ножом, серебристо сверкнувшим хищным кривым лезвием.
Нож он всадил в бок противнику, пронзив почку. От боли Фину перехватило дыхание.
Он свалился с Лютера, а мир вокруг закружился воронкой и стал таять.
Лютер
С кряхтением взгромождаясь на четвереньки, он напряженно высматривает, куда улетел «глок». Вон он, в нескольких метрах отсюда.
Первым делом надо добить Фина, если тот еще сам не околел. По крайней мере, обездвижить.
Но получается, если сбежал Фин, то мог сбежать и Гарри. Подонки.
Лютер встряхивает головой, роняя носом кровь и сопли. От боли череп тупо пульсирует, но сейчас не до этого.
Джек что-то орет, причитая по своему ненаглядному.
Надо бы срочно…
В комнату врывается Гарри, а с ним – невероятно – Херб; но сейчас даже не до удивления.
Всё в Лютере – весь его мир, жизнь – сосредоточено на возвращении пистолета. Есть ствол, будет и контроль.
Тогда игру можно будет продолжить.
А она должна продолжаться.
Это же труд его жизни. Его шедевр.
Как же не довершить задуманное.
Снова вопли.
На него кто-то несется. Но Лютер уже нагибается за «глоком», и улыбка в момент обретения ствола возвращается на его расквашенные губы.
Вот он оборачивается и начинает суматошно палить с одной руки, а другой размахивает своим неразлучным клювастым ножом.
Джек
Это было хуже всего того, что со мной намеревался проделать Лютер, усаживая в кресло. Видеть, как падают мои друзья – сначала Фин, затем под градом пуль Гарри, а следом рухнувший на колени Херб.
Все это было выше моих сил. Я орала, тщетно силясь вырваться из пут. У Лютера в итоге кончились патроны, и он, сунув «глок» себе за пояс, начал подбираться к Гарри. Со своим ножом.
– Макглэйд, черт тебя дери! Поднимайся! – надрывалась я. Но Гарри не шевелился.
Между тем Лютеру оставалось до него каких-то три метра. Затем два.
Он подбирался неторопливо. С улыбочкой.
Ему это доставляло удовольствие.
– Гарри!!!
– Джек…
Шепот, совсем рядом. Я обернулась: возле кресла сидел Фин. По полу следом стелился кровавый след.
Он подобрался к пульту и нажал на кнопку. Руки-ноги у меня в секунду оказались свободны.
– А ну покажи себя, – тихо сказал он мне.
У меня буквально чесались руки. Прямо с кресла я плюхнулась на четвереньки, выискивая, чем бы вооружиться.
А вот и оружие, под стулом. Пустая бутылка из-под пива.
«Сэм Адамс Черри Уит». Самое то.
Ухватив бутылку за горлышко, я двинулась крадучись.
Лютер уже сгибался над Макглэйдом. Но я его все же опередила.
В удар, какими бьют гольфисты, я вложила все. Весь свой страх. Всю боль. Весь гнев.
И не только.
У Лютера я кое-чему научилась. Хотя и не тому, что хотел преподать мне он.
Для того, чтобы знать, как нужно ценить своих друзей, в Лютере я не нуждалась. Как и для того, чтобы повысить свою самооценку. Или для того, чтобы стать хорошей матерью. Он меня не сломил. А просто научил тому, что до него уже знал Ницще.
То, что нас не убивает, делает нас сильней.
Бутылка треснула по харе не хуже биты заправского бейсболиста.
Битое стекло так и хряснуло. Вместе с зубами.
Он кулем завалился набок. Я выхватила у него нож. И сверху уперлась ему коленом в грудь.
– Сделай это, – вяло выговорил он. Там, где у него раньше жили зубы, теперь сидели осколки бурого стекла. – Вот ты и стала, как я, Джек. Убей меня.
Меня изнутри бередил гнев. Убей? Вот так возьми и отпусти на тот свет? А те люди, которых ты, изверг, бессчетно прикончил? А мои друзья и то, что ты с ними учинил? Ну уж нет.
Стиснув зубы, с предельно напряженными мышцами, я поднесла нож ему к горлу.
Когда-то, целую жизнь назад, у меня был шанс убить опаснейшую психопатку, но вместо этого я ее арестовала. Надела наручники. Звали ее Алекс Корк. За свое великодушие я тогда дорого заплатила: она сбежала и разразилась еще одной чередой убийств.
Но я не сожалела. Я не такая, как Алекс. Или Лютер.
Я не убийца.
– Не была такой, как ты, и не собираюсь, – сказала я, откидывая нож. А затем схватила его за волосы и как следует припечатала мордой о бетонный пол.
– Убивать я тебя, Лютер, не буду, – сказала я ему, повторяя целебную процедуру, – а вот где мой ребенок, ты мне расскажешь.
В третий раз я шибанула его так, что у него глаза полезли на лоб, а зрачки закатились к макушке.
Затем я сверху подошвой притоптала его к полу, а обыскав, нашла у него в карманах несколько пластиковых завязок – весьма кстати. Ими я связала закрученные за спину руки. Крепко. Для верности тремя такими штуковинами. А еще четырьмя прикрепила ноги к металлической ножке того самого кресла для пыток.
Вот так-то. Чтобы этот психопат меня больше не донимал. Теперь донимать его буду я, пока он не отдаст мне мое дитя.
Я подковыляла к Гарри. Пощупала ему пульс: уверенный.
Осмотрела на предмет повреждений и увидела, что у него кровоточит голова.
Опасаясь худшего, я раздвинула ему колтун волос на макушке. Пуля ее царапнула, оставив борозду. Еще бы миллиметр, и… Но она отскочила от толстенной черепушки.