Все это – картинки моего уплывающего за далекий горизонт детства.
И вот однажды, напротив нашей деревни, стал на якорь военный корабль.
Стояло лето, не помню, какого года, мне было тогда десять или одиннадцать лет, и я был вполне сформировавшимся молодым человеком, способным на дерзкие поступки.
По какой-то мальчишеской надобности я вышел в тот день на морской берег и увидел форменное чудо.
В солнечной дорожке, длинным-предлинным треугольником разбросанной в колыхании мелких синих волн, на дальнем ее конце я увидел очертания боевого корабля.
Какая картина может быть милее и желаннее для любого мальчика, чем вид корабельных надстроек военного судна? Эти строгие и точные линии хищного морского охотника, эти пушки, и пулеметы, эти рубки и флаги!
Корабль стоял совсем недалеко, может быть, в километре от берега, торжественный и надменный, натянутый в линию южным ветром, и блики солнечной дорожки, казалось мне, плясали по его неотразимым серо-голубым формам.
Не знаю, какая сила толкнула меня на этот шаг, но я подошел к заплестку, где стоял слегка затянутый носом на песок, и лениво булькался кормой в мелкой волне карбасок соседа – Николая Семеновича. Добрейший сосед никогда не бранил меня за то, что я пользовался его карбаском, потому что всегда возвращал его на место. А еще потакал мне сосед за то, что я каждый день, увидев его около дома, кричал на всю деревню:
– Здравствуй-ко, дядя Коля!
А жене его кричал:
– Здравствуй-ко, тетушка Афия!
Они шутейно кланялись мне и отвечали:
– Здравствуй-ко, Павлушко!
И радостны были мне эти незатейливые соседские величания.
Я поднял с берега якорь-кошку, смотал цепь и аккуратно уложил их в нос карбаса. Затем веслом оттолкнулся от берега, закрепил кочетья и на веслах пошел к кораблю.
Плыл я долго. Карбас шел медленно, так как слабых моих силенок не хватало для упругих гребков. И, похоже, на корабле мою лодку никто не заметил. Я часто оглядывался, чтобы плыть точно.
И вот передо мной свинцово-стальная громада. Я сложил весла и уцепился за толстый канат, висящий вдоль борта.
– Эй, на судне! – крикнул я громко.
Сверху на меня никто не смотрел.
– Эй-е-ей! – прокричал погромче. Ответа не было. На меня не обращали внимания. Пустой какой-то корабль.
Тогда я поднял со дна карбаса плицу, которой вычерпывают воду, и стал стучать ею о железный борт.
Через некоторое время наверху показалось заспанное, молодое, веснушчатое лицо в бескозырке.
– Ты кто? – спросило меня лицо вполне серьезно.
Я замялся, чего тут скажешь.
– Да я вот из деревни, – сказал я.
Тот в бескозырке замахал руками и шепотом прокричал:
– Дуй обратно в свою деревню! А то мне влетит сейчас из-за тебя. Как же это я тебя проморгал-то?
Не ждал я такого приема. Я ведь с дружбой, с миром.
Я понял, что этот краснофлотец меня сейчас точно прогонит, потому что он часовой, а меня вместе с карбасом он прозевал и сейчас хочет скрыть следы своего разгильдяйского отношения к боевой службе.
– Давай-давай, отчаливай, – стал вполголоса стращать меня матрос. – А то сейчас багром оттолкну. Разъездились тут! Это тебе, парень, военный корабль, а не пассажирское корыто.
Мне терять было нечего. Плыть домой, несолоно хлебавши, не хотелось.
– Вот что, – сказал я громко и твердо, – давай мне командира, с ним и буду разговаривать. А с тобой только время теряю.
Матрос прямо захлебнулся от возмущения.
– Чего ты орешь? – зашептал он сипло. – Сейчас я тебе дам командира, такого командира я тебе сейчас дам. Отчаливай немедленно!
Он стал зыркать по сторонам, ища какой-нибудь тяжелый предмет на палубе.
– Я сейчас ведро на твою башку сброшу, – пообещал он вполне свирепо.
Вдруг послышалось на палубе какое-то шебуршание, а потом голос:
– Коробицын, что там у тебя?
– Из деревни какой-то дурак приплыл на лодке. Я его гоню, а он не отчаливает. Может, в него ведро швырнуть, а товарищ старший лейтенант?
– Ну и где этот дурак? – спросил голос. И тут же показалась вторая голова в морской офицерской фуражке. Вполне симпатичная голова.
– Ты чего тут делаешь, мальчик? – поинтересовался старший лейтенант.
– Военный корабль хочу посмотреть. Вот и пришел к вам.
– А на флоте служить хочешь?
– Хочу, – твердо ответил я. Честное слово, я совсем не врал.
– Ну, тогда подожди, сейчас тебя поднимем, – заулыбался офицер и приказал мне: – Сдвинься по ходу вдоль борта на пять метров.
Не понял я для чего это, но команду выполнил, протащил карбас вперед, держась за канат. Там меня уже ждал Коробицын, который спустил ко мне веревочную лестницу с деревянными ступеньками. Старший лейтенант дал команду:
– Закрепи лодку и поднимайся.
Ну, насчет лодки я и без него знал. Крепко привязал конец к канату и полез наверх. Неустойчивая лестница качалась, и я маленько струхнул: все же борт довольно высокий. На самом верху Коробицын и офицер подхватили меня за шиворот, и в их сильных руках я перелетел через край борта и оказался на палубе.
Старший лейтенант приказал мне стоять на месте, поправил повязку дежурного и пошел на доклад к начальству.
А Коробицын у меня спросил:
– У вас все в деревне такие придурки? Надрать бы тебе сейчас задницу…
Я не стал огрызаться. Я понимал, что матрос, в общем-то, прав. Да и вообще следует себя культурно вести на чужой территории.
Старший лейтенант вернулся не один. С ним пришел какой-то важный офицер. К тому времени отец уже научил меня различать погоны и понял: передо мной капитан третьего ранга.
– Как тебя зовут, – спросил он.
Я ответил. Потом старший поинтересовался:
– Ну что, правда, хочешь служить на флоте?
– Так точно, товарищ капитан третьего ранга.
Ответ мой, вероятно, ошеломил офицера. Он заулыбался, посмотрел на старшего лейтенанта.
– Да, парень уже к службе готов. Даже звания знает. Давай, Михалыч, показывай матросу корабль.
И старший лейтенант повел меня в долгий поход по палубе, по отсекам, каютам и кубрикам боевого корабля. Впервые в жизни я потрогал руками холодную и волнующую сталь корабельных пушек, пулеметов, снарядов, в первый раз так близко соприкоснулся с людьми, которые несут реальную военно-морскую службу.
Везде на пути стояли матросы, все они улыбались, тормошили меня, о чем-то спрашивали. Честно говоря, от множества впечатлений, от обилия увиденного я, деревенский мальчишка, крепко волновался.
Потом меня отвели на камбуз – так называлась корабельная кухня, и розовощекий белобрысый повар накормил меня соленой селедкой, макаронами по-флотски и напоил чаем.
Чего-чего, а селедку я едал изрядно, но вот макароны, фаршированные мясом, произвели такое впечатление, что я до сих пор обожаю это блюдо. Чай тоже оказался необычайно вкусным.
Затем я попал в большое помещение, где был посажен за огромный стол. Помещение, как мне сказали, называлось кают-компанией. Оно вмиг оказалось набитым целой толпой матросов. Многие уселись за стол, многие стояли вокруг. Все смотрели на меня, вытаращив глаза, и от этого я нервничал. Соскучились, наверно, по гражданскому населению.
Посыпались вопросы: кто я, откуда, как меня зовут, сколько человек в семье, кто родители, как я учусь?
Ну, на этот вопрос отвечать было приятно. Третий класс я закончил даже без четверок, на одни пятерки.
Много вопросов было о нашей деревне: сколько людей живет, сколько домов, чем занимается население, богатый ли у нас колхоз?
Но больше всего вопросов было о наших девушках: сколько их? Какие они? Как выглядят? Есть ли длинноногие?
– А рыжие имеются? – громко интересовался матрос с одной лычкой на погоне.
– Была одна, да в город уехала учиться, – сказал я с сожалением.
– Эх, жалко, а то я бы с тобой вместе на берег поехал.
– Я тебе поеду, размечтался тут! – возразил матрос с двумя лычками – видно, его командир.
– А грудастые девушки есть в наличие?
Это был вопрос от маленького, худенького и лысоватого матросика, у которого совсем не было лычек.
Честно говоря, я мало тогда что понимал в женской красоте и крепко путался в ответах на такие вопросы, но грудастую от не грудастой в самом деле различить уже мог.
– Клавка есть Федотова, груди уже огромные, – восхищенно сказал я.
Лысоватый вытаращил глаза, запричмокивал и стал просить:
– А какие у нее груди? Размер какой? Покажи, а, Паша!
Я выставил вперед треугольниками локти:
– Во такие!
Матросик вытянул и без того длинноватое лицо и прошептал:
– То, что надо! А рост у нее какой?
Мне не с чем было сравнить рост Клавки, и я попросил:
– А ты встань, и я скажу.
Худенький матросик под общие смешки поднялся.
Рост у него был невелик.
– Ты ей примерно до носа будешь.
Под общий хохот матрос схватился за сердце и воскликнул:
– Клава Федотова – это мой идеал! Это любовь на всю жизнь! Ребята, дайте бумагу, я буду писать ей письмо.
Он и впрямь двинулся на выход.
А потом я набрался храбрости и тоже задал вопрос, который очень хотел задать:
– Я бы тоже хотел на флоте служить. Как к вам на службу попасть? – сказал я и крепко смутился. – К вам, наверно, только отличников учебы берут…
Кто-то захихикал, но матрос с тремя лычками шикнул на него, и, сделав серьезное лицо, сказал мне и всем:
– А как ты думал, Павел? Конечно, на флот призывают только отличников, причем круглых. Здесь, к примеру, одни отличники сидят. Круглые.
Кают-компания грохнула и зашлась в безудержном смехе.
Я понял: матросы шутят. Наверно, среди них есть и те, кто имел по одной-две четверки в школе. Но моего отношения к советскому флоту и, конкретно, к эскадренному кораблю «Стремительный» – это совсем не испортило. Я понимал: шутки шутками, а боевую технику в самом деле могут обслуживать только очень грамотные люди.
Тот, с тремя лычками, мне так и сказал: