— А сам-то ты кто таков?
— Асклинг, следопыт из Альвинмарка.
— Ну проходи, Асклинг…
Он не назвал ни рода своего, ни отчества, ни даже откуда сам. Альвинмарк — большой. И что-то я не слышал, будто двергов брали в следопыты. Его кожа как-то странно блестела в свете заходящего солнца, словно ошкуренная доска, да и глаза не вращались в глазницах. Слепой? И тут я заметил на его желтоватом лице трещину. Не морщину, не шрам — ТРЕЩИНУ! От уха до подбородка. Борода же его словно приросла к шее…
— Сдается мне, что ты — не из народа Двергар, — сообщил я ему, выуживая из-за спины топор-подарок Эльри. Я теперь не расставался с этим топором. Легче от этого не было, но я и не хотел, чтобы было легче. Наоборот. Я не имел права на облегчение. И дело не в совести.
— А я и не говорил, что я из народа Двергар, — отозвался меж тем гость. — Я — бочка!
— Хо-хо. Очень приятно, — пробормотал я. — Хм, вроде не пил сегодня…
— А есть желание? — участливо спросил Асклинг.
— Теперь — пожалуй, есть…
…Асклинг — вполне пристойный парень, коль не смотреть, что бочка, рассказывал свою историю, солнце почти скрылось за вершинами Хвитасфьёлля, я напился и разомлел, и тут снова постучали.
— Это, верно, вторая бочка! — предположил я и пошёл открывать.
Однако на пороге стоял не бочонок, а молодой сид в зелёном плаще и улыбчивой тайной в глубине больших глаз цвета неспелых яблок. В руках — красивый резной посох. Некогда я знал его. Некогда он был мне другом.
— Ну? Чего надобно, благодетель? — проворчал я.
"Благодетель" вздохнул.
Я зло бросил:
— Не вздыхай, Корд'аэн, сын Флиннаха, ибо мне нет дела до твоих скорбей!
— Асклинг уже пришёл?
— Бочка? Вон там сидит. Могли бы назначить друг другу любовную встречу в ином месте. Может, вам ещё ужин при свечах устроить, хэ?
— Снорри, нам надо поговорить. Нам всем.
Я ещё никогда не видел его таким печальным, встревоженным и уставшим. Раньше я проявил бы участие — ведь он был мне другом. Ранее. Смерть назад.
Дверь захрипела, впуская волшебника из сидов.
— Пива хочешь? — предложил я друиду.
— А чаю можно? — попросил тот, выискивая взглядом, куда бы примостить седалище.
— Можно. Но нету.
— Даже мятного? — сид нашёл колченогий стул, повесил плащ на спинку и осторожно присел.
— Погоди, я наполню большой чайник.
— Это верно, Снорри. Чем больше, тем лучше. Это будет самая долгая ночь в твоей жизни.
— Не самая. Самая долгая была тогда, когда ты предал меня.
Я взглянул ему в глаза, но он отвёл взгляд.
Лицемерный ублюдок! О, не чаем бы тебя потчевать, а чёрной, круто заваренной ненавистью!
Впрочем, нет. Меня не хватает на ненависть.
Равнодушие.
Спасибо тебе за это, мой безбородый женовидный дружок…
Наполнив громадный пузатый чайник, я повесил его над очагом и подбросил в огонь поленьев. После чего уселся в отцовское кресло-качалку и сказал:
— А теперь, господа мои, потрудитесь объяснить, что тут происходит? То есть, мне, конечно, всё равно, но потом могут возникнуть некоторые трудности…
И дверь содрогнулась от грохота.
— Или Эльри снова напился, или Маркенвальд-ётун к нам пожаловал. Право, не знаю, кто из них хуже…
Гора косматых шкур ростом в два меня. Оружие — на поясе, как положено. Голова — над дверью. Прекрасно. Дикарь из Верольд. Пришелец наклонился, и я рассмотрел его лицо. Белая кожа, обветренная, длинные светлые волосы, прямо-таки кабанья щетина, нос скошенный… Только почему он так странно наклонил голову? Правая половина лица скрылась в меховом воротнике, только глаз видно…
— Ты — Снорри, добрый хозяин? — спросил гость.
— Да, он же — безумец и пивовар.
— Не подскажешь, как найти Корд'аэна из сидов?
— А вон он, сидит. Проходи, странник, снимай одежду и вешай, где хочешь, — сказал я ему и крикнул Корду, — к тебе тут ещё пришли!
Очередной гость согнулся, переступая порог, едва не оступился, потом снял серый плащ, постелил на полу и там же уселся. Он был увешан оружием, словно Старый Балин на Йолль — дарами. На широком поясе — меч, кинжал и секира, за плечами — тул со стрелами, на бедре — лук. Без верхней одежды он словно уменьшился в размере, усох, как сельдь на солнце. Спутавшиеся светло-желтые пряди местами серебрились сединой, молодое лицо отмечено морщинами, и шрам, страшный, уродливый, поросший странными серыми волосками, вспахал правую щёку тремя бороздами.
И печать тайны, скорби и гнева в синих глазах.
— Ты — поэт? — спросил Корд.
Не назвал бы я разумным тот вопрос.
— Коль скоро охота и война сродни поэзии, — хриплым голосом ответил пришелец, — тогда я — поэт. Простите, что не представился. Я — Дэор Хьёринсон из Эоргарда, что в восточном Хлордире, скиталец и охотник.
— Забыл сказать — изгнанник, — безжалостно добавил Корд. — И отчаянный храбрец, если осмелился сражаться с Банаг-дион, чёрным оборотнем Гнилых гор.
— Мною убиты пятеро варгов, это верно, — кивнул Дэор, — но случилось то не в Гнилых горах, а южнее, в Альвинмарке.
— Оборотни в Альвинмарке!? — воскликнул Асклинг. — Куда смотрят Стражи Границы?
— Мне и самому любопытно, — сказал охотник. — Меня они тоже не заметили.
— Ты, северянин, браконьерствовал в Альвинмарке?! — вскричал Асклинг, готовый броситься на Дэора и раздавить мерзкого осквернителя.
О, как я его понимал!
Когда-то. Смерть назад.
— А ты, прости, кто таков? — с улыбкой осведомился охотник.
— Я — следопыт Асклинг, уполномоченный Его Величеством, королем Лагендейла…
— А как по мне, так ты просто болтливый бочонок.
— Господа, нельзя ли попросить вас перенести выяснение отношений на более поздний срок, — миролюбиво воздел руки Корд. — Времени и так осталось совсем немного.
Брови Дэора прыгнули вверх от изумления.
— Так ты знаешь о моём деле, почтенный волшебник?
— Тебя это удивит, певец меча и стрел, — печально улыбнулся Корд, — но это наше общее дело.
Я хотел было отпустить едкое замечание, но меня перебил очередной стук в дверь.
Вежливый стук.
На пороге стоял дверг в желтой тирольке и плаще, заляпанном грязью и увешанном еловыми иглами. В руках держал грозного вида трость-клевец. Не успел он и слова молвить, как я раскланялся, словно был рад его видеть.
— Снорри, сын Турлога, пивовар. Проходи, добрый человек, тебя, верно, уже ждут, — сказал я, улыбаясь.
И втайне обрадовался, когда тот замешкался от удивления и споткнулся.
— Осторожно, там ступенька. Надеюсь, не ушибся?
Тот фыркнул что-то вежливое, однако его заглушил утробный вопль Асклинга:
— Тидрек! Тидрек сын Хильда!
— О, и ты тут! — прохрипел он в объятиях старого друга.
Затем Дэор представился Тидреку. Тот высвободился из Асклинговых объятий и поклонился ему, не забыв предложить свои услуги, после чего снял помятые плащ и шапку и повесил на гвоздь у окошка. Сел на пустой ящик из-под яблок и вздохнул, вертя в руках трость-клевец.
— Сразу видно, добрый человек, что ты из Хвитасфьёлля. Не умеете вы, горцы, по лесу ходить. Вон сколько всего насобирал на плаще! — заметил я.
— Я гордый сольф, ювелир-мастер, глава артели! — обиделся Тидрек. — А не безродный бродяга, которому больше нет дел, кроме как по лесам шастать, распевая дурацкие песенки!
Хм… а голос-то дрожит, мастер Тидрек. Воспоминания и тебе не дают покоя?..
Дэор хмыкнул, рассматривая Тидрека. Тот был ещё не старым, но чёрные волосы уже отметила изрядная проседь. Борода вилась, напоминая волны. На бархатном кафтане блестели серебром пуговицы и какие-то крючочки, на брюках и сапогах налипла грязь.
И, видно, немало горя повидали его угрюмые серые глаза. Уставшие и светлые-светлые, несмотря на насупленные брови.
И этот свет был печален.
— Признаться, тебя, мастер Тидрек, я не ожидал увидеть, — сказал Корд.
— Кто-нибудь мне объяснит, в чём дело? — я сердито оглядел собрание. — Ты вот, чародей, хотел со мной поговорить? Ну так говори!
— Поддерживаю! Когда выступаем, господин чародей?
— Выступаем?..
Я почувствовал себя голым.
— До Безмолвных гор путь неблизкий, — вставил Дэор.
— Куда? — тупо спросил я.
— В Девятый Замок, в горах Безмолвия, на Западе, — отвечал Дэор. — Морского пути туда дней на пятнадцать, самое меньшее. Это коль скоро нам повезет.
— Должно повезти, — сказал Тидрек уверенно. — Зря, что ли, колдуна этого с собой берем?
— Так ты все же возьмешь меня в путь, о мастер Тидрек? — насмешливо бросил Корд. — Велика моя удача! Кому расскажу — не поверят…
И снова раздался стук.
На сей раз гостей оказалось трое. Все — из двергов. Одного я даже знал, ибо то был Эльри. Двое других представились как Борин, сын Торина, и Дарин, сын Фундина.
Первым прошёл назвавшийся Дарином. На вид он был моложе меня, совсем ещё ребёнок. И тоже, видимо, из горцев: его дорогой алый плащ, отороченный золотом, также был заляпан грязью, а навершие трости напоминало кирку. Дарин обвёл прихожую скромным взглядом. И враз переменился — подтянулся, в глазах вспыхнуло надменное пламя, взор королей древности. Словно ожил кто-то из великих героев седой старины.
Хоть идол для святилища с него режь…
Бороды, правда, не хватает.
Дарин снял плащ и начал оглядываться — очевидно, в поисках слуги или дворецкого. Я молча принял у него одежду и повесил рядом с жёлтым плащом Тидрека. Потом прошёл за стулом для их величества, а когда вернулся, обнаружил, что Дарин уселся в моё любимое кресло. Блеснула в полумраке секира, и я подумал, что хочу отрубить ему голову. Потому что он был цвергом. Осквернителем. Они все были цвергами. Только переоделись. Сменили облик. Они вернулись мстить. Мстить за поражение у стен борга, за смерть маленькой девочки в горах, за своё уродство. Они ждут…
О, сколь сладок яд злобы! Как горек яд злобы… как дикий мёд первого поцелуя, без любви…