Дейрах усмехнулся, но ничего не сказал. А госпожа тихо рассмеялась.
— Что до ублюдков и краткоживущих, то тут тебе нет равных. Потому-то ты и злобствуешь, светлый сид, благородный и мудрый волшебник Народа Холмов, чья мать была изнасилована пьяным краткоживущим северянином, возвращавшимся из набега, за год до твоего рождения — ведь ровно год жёны вашего народа вынашивают дитя. В твоих жилах течёт кровь смертных, чужаков, и ты бесплоден, а что до предательства… Ты не знаешь в этом толку. Ни в предательстве, ни в мести. За жалость не полагается благодарности. Только мщение.
— Я гляжу, ты никак не простишь сострадания, — холодно улыбнулся Корд'аэн. — Живёшь местью по сей день?
— Я не спрашиваю тебя, пасынок Флиннаха, чем живёшь ты, не так ли?
— А ты спроси — коль осмелишься.
Аллиэ вздрогнула. Страх и сострадание мелькнули в её взоре. Корд'аэн стоял, расправив плечи, опираясь на посох, не сводя с неё глаз. Он делал себе больно, он резал сердце воспоминаниями, он был готов убить нас всех, начиная с себя. Я боялся его. Боялся зелёных глаз Корд'аэна и Аллиэ, таких удивительно схожих, мягких, но со стальным отливом, лукавых и печальных, ярких и страшных, как бурное море.
— Спроси меня, чем я живу, и я отвечу тебе, что не только болью, но и радостью. Поверишь ли ты мне? Или твой бог, сотворенный из пепла, из ненависти, слишком крепко держит тебя за шею? Золотая омела проросла в самое сердце?..
— Точно, друид, — молчавший доселе Дейрах извлёк из-за пояса короткий жезл с круглым блоттастайном, Кровавым камнем в навершии. — В самое сердце этого лучшего из миров. Слышишь ли ты песню ветра? Это грядет великий ураган, что принесёт свободу, о которой ты даже не мечтал. Такие как ты роют норы, но не летают.
— Лучше рыть норы, — Корд'аэн даже не смотрел на Дейраха, — чем летать на крыльях нетопыря. Тебе не свобода нужна, а власть. Во тьме, над разрушенными городами, над безмолвными рабами, над теми, кто не даст сдачи, не ответит на силу даже состраданием.
— Хватит врать, — Аллиэ достала из волос длинный свёрнутый кнут и указала им на нас. — Власть нужна тебе и Золотому Совету. И вы не поделитесь ни каплей. Мы не хотели ничего, кроме свободы, и на наших землях был мир и достаток, и там уживались эриды и сиды, грэтхены и Лесной Народ, и еще многие…
— Да, вы приютили немало сброда, — улыбнулся друид. — Но когда стало горячо, ваши подданные вас благополучно покинули.
— Горячо стало, когда вы… когда ты выжег наш лес! — воскликнула Аллиэ, и в её глазах я видел зарева пожаров, людей и зверей, гибнущих в ревущем пламени, и птиц с горящими крыльями…
— Прекрати, — отмахнулся Корд'аэн. — На тунеядцев управа лишь одна. На волка и росомаху капкан, на бродягу верёвка, на плесень — огонь. Не хочу повторять простые вещи, ныне не место и не время, но кажется, вы забыли, где кончается свобода, и с чего она начинается.
— Свобода ветра и Дикой Охоты, — покачала головой Аллиэ. — Тебя хватит на этот путь? Пожалуйста, не брезгуй моим советом, ведь тебе известно, что не я самая глупая из женщин.
— Каков же будет твой совет?
— Следуй за ветром. Как подобает свободному человеку, каким ты был когда-то. И пусть твои спутники последуют за тобою.
— Хороший совет, — Корд'аэн веселился. — Благодарю. Нетрудно сделать, как ты говоришь. Мы идём за свободой. Там, — указал на замок, — наша свобода.
— Ты говоришь чужими словами, точно ешь с помойки, — поморщилась Аллиэ. — Эти слова недожевал почтенный Флиннах? Или быть может престарелый Брендах из Тар Друид? Он ведь, кстати, тоже из нас, из краткоживущих чужаков, лизоблюд, холуй своего совета… И ты ничем не лучше его, коль скоро выполняешь поручения тех, кого презираешь. Ты ведь презираешь нас, эридов и хлордов, людей Севера и Юга, Востока и Запада?..
— Я презираю фальшь и ложь, — чеканно ответил друид. — А вы увязли в этом по уши. Вы извратили и оплевали древний обряд Золотой Ветви, и на подобной лжи, на забвении обычаев и слов хотите строить дорогу в будущее, в мир свободы?.. Мы идём в Девятый Замок. Мы идём.
— Мы пройдём в Девятый Замок, пройдём по трупам! — гаркнул Асклинг, и Дэор уважительно кивнул. Кордовы знакомцы явно не собирались нас пускать. Я плохо понимал, почему, но с другой стороны — в эту бочку соваться было без толку. Слишком крутое там было варево…
— И ты тут, пустой бочонок? — Аллиэ тоже узнала Асклинга. — Хорошо. Сварим всех зайцев в одном котле.
— Скажи-ка, Аллиэ, — ухмыльнулся Тидрек, — зачем тебе все-таки та чаша? Что ты туда собираешь? Или уже нечего, а?
Мы все дружно захохотали. Шутка была дурацкая и смердящая, но иначе было нельзя. Закат окрасил лица наших врагов в алое, стыд или гнев, или просто холодная кровь — как знать. Но они встали между нами и вратами Девятого Замка. Тем самым прося их уничтожить.
— К оружию! — приказал Рольф сквозь смех.
— БАРРАХ!!! — в два голоса зарычали жрецы Золотой Ветви.
И когда Дети Змея, люди пустыни, устремились к нам, подняв глефы, окружая и дико вопя, — мы всё ещё смеялись…
Звонко смеялся Корд'аэн, отражая посохом град ударов. Ревел и хохотал обоерукий Дэор, сея смерть мечем и топором. Хрипло смеялся молодой светловолосый Рольф, и его сияющий двуручник бесшумно рассекал плоть, и нас уже забрызгала тёмная кровь. Я шёл справа от Рольфа и прикрывал его щитом. Тем самым круглым щитом-подарком Эльри. Сам Эльри шёл рядом с Дэором и принимал на себя удары, прикрывая неистового хлорда, отражая вражью сталь секирой. Славная секира, двойная, круглые лезвия, рукоять полтора альна, перехваченная кольцами железа. Кроме того, у Эльри был острый шлем с наносником и кольчужный доспех на шею и плечи, которые хорошо держали удары. Борин же, Тидрек и Дарин шли за Кордом и били тех, кого тот отвлекал на себя. Звучал голос Борин Хёльтурунга:
Со славой умрём
Сегодня иль завтра —
Никто не избегнет
Судьбы приговора!
Древний меч громко спорил с лезвиями пустыни. Надо мной взметнулась тень, я поднял щит, а потом был удар, и щит раскололся, и левая рука онемела. Орминг улыбнулся удаче и вновь поднял глефу. Я был быстрее — всадил топор ему прямо между ног. Тот заверещал, выронил оружие и медленно осел.
Я не успел вытащить секиру. Но горевать не стал, а вонзил нож-скрамасакс в живот ближайшего врага. Словно выпотрошил рыбу.
Асклинг отошёл от побоища. Дарин крикнул: "Трусливый ублюдок!", но зря: тот разбежался и завалился набок. Врезался в толпу, сбил нескольких с ног, двух задавил насмерть, уселся на третьем и руками сломал ему шею…
Трубный рёв обрушился на нас, словно все тролли этих гор одновременно зарычали. Асклинг отлетел прочь, как мяч для игры, и рухнул с дырой в боку. Гнутые рейки торчали поломанными рёбрами.
Сверху заметались тени, хлопали крылья, воздух резал писк. Напрасно я подумал, что Кордовы знакомцы не вступили в схватку, ибо то они колдовали, вызывая на битву духов и чудовищ. Крылья ударили прямо над головой, Рольф едва не упал, но извернулся. Треснула ткань, громадная летучая мышь удалялась, унося в когтях кусок его плаща. Её сестрицы кружили над нами, выбирая миг для нападения.
— Хельсвельг! — обрадовался Рольф. — Живой хельсвельг! Да, кажется, с дружками! Давно хотел добыть хоть одного…
Хельсвельг, Адская птица, оказалась тёмно-серым чешуйчатым уродцем с мощными задними лапами, со страшными когтищами, и головой недоношенного младенца. У нашего колдуна Ругина из Норгарда была такая сушёная голова. Суп он из неё варил, что ли?..
Рёв повторился. Утенгеманов осталось не так много, чтобы нас окружить, и они расступились, заходя двумя кучками с боков. Мы оказались в проходе из глеф. Рядом с Асклингом упал Корд'аэн, выронив посох. Он был весь в крови. Наши фюльгъи-хранители издевались над нами. Навстречу нам двигалась туша пяти альнов росту, похожая на медведя и бугая одновременно. Однако держался великан на задних ногах. И пусть тело его облегал доспех бурого меха, пусть на голове торчали рогами спутанные волосы, но глаза его были глазами человека. Страшная смесь — печаль и ярость. Он был проклят и уродлив и знал о том. И желал только крови, будто она могла утолить жажду сердца.
— Таурсен, — Эльри улыбался уголком рта, как будто узнал давнего знакомого. — В древние времена их выводили на Юге для сражений на площадях, на потеху добрым людям. Только берсерк может сразить таурсена. Снорри, ты часом не берсерк?
Я не ответил: орминги бросились к павшему друиду, словно псы на падаль, но мы стали кругом, стали над телом вождя, и были готовы умереть под звонкую песнь клинков.
Палица таурсена взметнулась над моей головой, я зажмурился, понимая, что шлем не спасёт, но удар пришёлся мимо. Это Дэор с криком "Хэй-я!" разрубил топором лапу, а потом завертел мечом, обходя с боку, полосуя шерсть и плоть. Таурсен взрыкнул, дёрнулся, и Дэор отлетел прочь, упал под ноги ормингам…
— Крооовь! — заорал я и воткнул скрамасакс чудовищу в зад.
Выше просто не достал.
Хватило пинка, чтобы я валялся, безоружный, с дикой, слепящей болью в голове. Таурсен метался, кровь хлестала из обрубка, и орминги бежали прочь от его гнева. Наши тоже бежали. Только Рольф Ингварсон пришёл на помощь земляку, походя убивая врагов. На бегу пригнулся, нырнул под слепой удар лапы, и на излете рубанул бурого. Синее пламя вспахало глубокую борозду в живой плоти. Следующий удар — в полную силу — снял голову таурсена.
В его мёртвых глазах сияло облегчение, почти счастье.
И тут наши крылатые друзья решили, что настало время убивать.
— Рольф! Сзади! Хельсвельг! — закричал я, но было поздно.
Нетопыри бросились на Рольфа скопом, запуская когти под лопатки и ключицы, рвали лицо и шею, пытались укусить. Одному он отсёк лапы, другому — крыло, но все же рухнул рядом с Дэором, истекая кровью.
Адские птицы радостно заверещали, но тут Дэор нашёл силы подняться, да и другие уже спешили на помощь. Хельсвельги взмыли обратно в небо, но Дэор, улыбаясь окровавленным ртом, неспешно приладил на лук тетиву, извлек длинную красную стрелу и пустил её в крупную тварь. Хельсвельг вскрикнул, и тут произошло нежданное, невероятное: прогремел гром, отражённый горами, молнии расчертили небосвод, и завыл, запел и заплакал Западный ветер, скорбя по павшему побратиму. Ветер накинулся на хельсвельгов, оглушая их сильными ударами крыл, разрывая горестными порывами, уничтожая одиноким напевом волынки. Ветер поверг наземь ормингов, и чародеи не могли его утихомирить. Неукротимый в любви, гневе и свободе, ветер пожаров и молний, ветер бурь и волн, вечный скиталец, он пришёл отомстить за брата и проститься с ним. Совершив месть, он умчался за пределы мира, оставив нам клочья крылатых уродцев. И мир мгновение пребывал в тишине.