— Так куда путь держите? Не в столицу же? — Асклинг не хотел обсуждать законы Гланнлаген.
— Нет, не в столицу, — сказала Данна глухо, — к Локлин эйм Дуврос.
В изложении Данны, их история случилась так.
Йоанна влюбилась в ученика сельского колдуна. Любил ли он её — ведомо лишь богам. Они выглядели парой со стороны, ходили, держась за руки, плясали на вечерницах, целовались и любились на вспаханной земле. Но, видно, сердце ученика чародея принадлежало не миру живых, но Нижнему миру, где спят мертвецы. Правду говорят, что у колдунов по два сердца: одно бьётся для людей, другое — для духов, предков и чудищ. Однажды сердце для людей остановилось в груди юного ученика.
…Она не смогла отказать ему, ибо девичье сердце стало мягким воском. Не кому было предупредить молодую Янну, как её звали домашние, ибо мать умерла, отец же полагал, будто чародей — завидный жених. Сестру же Янна не слышала, не ставила ни во что, как это порой случается с юными, вкусившими от Древа познания. Янна слишком поздно заметила холод ладоней милого, сжимавших её сердце…
Они стояли на древнем кургане и смотрели в бездну. Они выкликали имена духов и начал, и проливали свою кровь в щербатую чашу, под ущербной луной… И тогда — внезапно, как гибель — луна стала полной, кровавой, и налетел из степи чёрный ветер, отнимающий разум, и бездна откликнулась на зов. Да, дети смотрели в могилу — но и могила глядела в них, хоть они и не ведали о том.
Впрочем, незнание не освобождает от ночных кошмаров.
И кошмары пришли. Ночью тени входили в её сны, их прикосновения обжигали холодом, горький дым стлался по земле, и бродили в тумане больные, храпящие лошади. И ночь стала временем ужаса. А день — порой тоски и безразличия. Янна уже не разговаривала с людьми, не здоровалась, никого не узнавала. Куры и гуси, овцы и козы в страхе бежали от неё, собаки неистово лаяли, а кошки шипели, оскалившись. Солнце оставляло на её коже ожоги, солнце слепило её, ибо ненавидело, и Янна в страхе пряталась от света, и её глаза привыкли видеть тьму…
Однажды произошло нечто, после чего им пришлось бежать.
Вдвоем они обошли всю долину Итлен-реки. Им повстречался Радек, вольный стрелок из Воллингена, и Вульк-чародей. Это Вульк направил их в Лагендейл, и дал талисман — золотую фигурку птицы на цепочке. Советовал показать, когда прибудут к Лок-на-Дуврос.
К Роднику Древа Мудрости.
Ибо знание без мудрости немногого стоит.
Дувросом звалась волшебная яблоня, что росла недалеко от столицы Лагендейла, на берегу пруда, звавшегося Родником, ибо питал его родник в корнях Дувроса. Это место защищали чары друидов, так что все знали, как идти к Дувросу, но мало кто мог похвастать, что видел Древо Мудрости своими глазами.
Вульк сказал, что Йоанне надо совершить омовение в водах родника. Тогда её разорванная душа вновь обретёт единство.
Однако следовало спешить, ибо их преследовали.
Крестьяне наняли вольга — охотника за головами, чтобы он выследил и убил Янну. Вольги — потомки легендарного Вольгаста, Волка-чародея, — были воинским братством. Три ветви их было тогда: межевые витязи, охранявшие заставы на Болотищах, стрелки Воллингена, воевавшие против всех понемногу, принимавшие в свои ряды почти кого угодно, и собственно охотники. Эти странствовали по миру в поисках работы для мечей, раз в год, зимой, собираясь в своей цитадели на острове Лёссе.
Как раз такой их и преследовал.
Но был ещё один, вызванный из древней каменной могилы. В ту самую ночь, когда горе-чародеи поплатились за любопытство. Мертвец убил парня простым касанием, и тот сошёл в небытие счастливым. Йоанна тоже хотела умереть так — но и боялась. Старый колдун отогнал мертвеца от села, но Янна его притягивала, ибо желала небытия.
Всё это путники рассказывали Асклингу долгой дорогой, а тот поведал им свою историю. Они и правда вроде как подружились. Янна иногда выныривала из безумия, обычно на рассвете или на закате. И выглядела веселой бойкой девчонкой. А вот по ночам её связывали и заставляли смотреть на пламя.
Ведь скаттах, тень, боится пламени.
Их настигли ночью, совсем недалеко от Дувроса.
По ночам дежурил Асклинг, предоставляя путникам отсыпаться. Ему, как бочке, сон не требовался. В ту ночь он сидел и смотрел на огонь, думая о том, как славно быть таким вот маленьким огоньком, как весело, должно быть, прыгать с одного прутика на другой, вместе с дюжинами таких же крохотных озорников…
Раздался свист, потом — стук. Асклинг заметил, что рядом с глазом у него из головы торчит стрела. Он закричал, одновременно перекатываясь к связанной Йоанне и закрывая от следующих стрел.
Радек тут же вскочил и выпустил во мрак стрелу.
— Бегите! — приказал он. — Аск, выводи их!
— А договориться с ним нельзя? — спросил Асклинг.
— Договориться с волком, идущим по следу?! — усмехнулся Радек. — Бегите!
— А ты? — голос Данны дрогнул.
— Я — последний.
На миг Асклингу показалось, что в серых глазах Данны сверкнули слёзы.
Янне разрезали верёвку на ногах, и девушки, пригнувшись, скрылись в зарослях. Асклинг бежал за ними, указывая путь и прикрывая от свистящей смерти. В его спине сидели четыре стрелы, вызывая противный зуд, когда кусты захрустели, ломаясь под копытами. Враг бросился наперерез.
— На землю! — крикнул Асклинг, и девушки упали, а над их головами пронеслись две стрелы. Ночь прорезало жалобно ржание, переходящее в хрип, и перед ними свалился всадник. Его конь бился в предсмертных судорогах, сокрушая копытами кустарник. Из его глаза торчала стрела Радека.
Всадник откатился назад, вскочил, выхватывая саблю, бросился к лежащей Янне, но Асклинг оттолкнул его, и сталь рухнула ему на шею. Человек упал бы с разрезанным горлом. Асклинг лишь сдавленно пискнул.
И ударил врага кулаком в пах.
В тот миг луна осветила его лицо. Морщины вокруг блестящих глаз, седые вислые усы, какой-то знак на бритом черепе — и ухмылка сухих губ. Очень похожая на холодную улыбку, что исказила серебряный лик луны.
И ответный удар.
Небольшая булава-пернач с гулом врезалась в голову Асклинга, обрушив на него водопад боли. И не вольг-охотник стоял ныне перед ним, но Тидрек Хильдарсон, и вся его ненависть, весь его страх, и горечь, и зависть — это было слишком для Асклинга. Руны, резанные на его лице, зажглись огнем, а взор почернел. Идол остался идолом, но не почтение дало ему жизнь и имя, а злоба. Несколько мгновений Асклинг видел перед собой лишь прутик, что выпал из костра. Пламя на кончике прута несмело ткнулось в ночь, отпрянуло, изогнулось, свернулось и угасло. Тысячи крошечных созданий света испустили вопль, горький от обиды за неоправданные надежды…
"Надежда, вера, любовь — о, это великие чудовища мира смертных!" — подумал следопыт.
Охотник не глядел на добычу: он отбивал саблей стрелы, которые посылал из темноты Радек. Одновременно он прорубался сквозь кусты к стрелку. Когда он отошёл и растворился во тьме, Данна вздохнула и твердо потребовала:
— Веди!
Асклинг повел. Подальше от этого страшного воина, убийцы с глазами полной луны. Второго такого удара он мог и не пережить. Они бежали втроём, а ветви хлестали их по щекам, деревья корнями подсекали ноги, кричали над головами совы, тявкали лисы… Данна падала, разбивая в кровь колени, и Йоанна валилась вместе с ней, начинала корчиться, извиваться, шипеть и орать. Трава вокруг неё жухла и рассыпалась пылью, но сестра не боялась прикасаться к безумной.
И они бежали дальше…
Пока Асклинг не понял, что не знает, куда идти.
— Как это — ты не знаешь?! — закричала Данна. — Ты следопыт или пустой бочонок?!
— Нас не пустят. Мы — чужие…
— Чужие? Даже ты?! — Данна не скрывала отчаяния.
— Особенно я. Ведь я проклят.
— Значит, это червивая яблоня может быть в двух шагах, а мы её не увидим? Так, да?!
Ей ответил далекий крик:
— Смерть и воля!
— Радек… — всхлипнула Данна. Не идти им рука об руку, не вести стрельцу красной девицы к алтарю, не тешиться им на ложе брачном, не нянчить младенцев. Доля поднесла полную чашу горького яда, но привкус его неуловимо сладок, словно запах мертвеца.
Асклинг молчал. Стрелок пал смертью храбрых. Слава героев во век не померкнет!
Но когда тот же клич исторг хриплым голосом охотник, Данна вскрикнула. И Асклинг ужаснулся догадке.
— Покажи амулет! — прошептал он. — Покажи птицу!
Данна не слышала. Она сломалась. Она кричала, заливалась слезами, давилась горем и страхом. Асклинг оказался меж двух безумных…
Тогда он снял сорвал с шеи Данны кулон и поднес его к небу со словами:
— Смотрите! Вы должны узнать! Впустите!…
Но кулон рассыпался в труху. Увидев это, Данна смолкла, упала на колени, закрыла лицо руками.
— Да пустите же! Друиды… твари! Гниды вы все поганые, а не друиды!
Призрачное сияние разлилось по земле. Над кустами появилась лошадиная голова с торчащей в глазу стрелой. Мёртвый конь охотника неслышно ступал сквозь заросли, грустно глядя в ночь.
За ним шли двое: Радек с длинным кинжалом и вольг с булавой. Они улыбались, будто их кожу стянули на затылках, а в глазницах не было глаз.
Вместо них — кровоточащие чёрные ямы…
Данна сидела, сжавшись в комочек, не разгибаясь.
Янна же улыбалась уродливо и пускала слюни. Мычала что-то, стараясь подняться. Крутила головой, выискивая кого-то взглядом во тьме…
…Он пришёл со свитой из трёх мертвецов и сонма теней. Великий вождь давно исчезнувшего народа, что кочевал верхом и на колесницах, на восток, вслед за солнцем. Не осталось от того народа ни памяти, ни имен, ни песен. Лишь курганы по всему Югу чернеют средь ковылей… Когда-то он вёл свой народ за солнцем. Теперь он вернулся: без памяти, без войска, без стремительной колесницы и тройки вороных… Его позвали из чёрного сна, его дерзко разбудили, ради забавы, проверить, выйдет иль нет?..