До революции в мрачноватом комплексе зданий из коричневого кирпича располагалась крупная преуспевающая мануфактура. До сих пор ржавые останки огромного ткацкого станка, чудом уцелевшего во всех перипетиях XX века, остовом динозавра возвышались в бывшем цехе, переоборудованном под тренировочный зал. Послушники использовали их как снаряд для занятий по боевой подготовке.
Питерская Обитель была главной. Здесь юноши обучались оперативной работе. Было еще две: женская в Москве и смешанная – в Казани. Там готовили окраинных соработников: кому-то ведь нужно было обеспечивать деятельность тысяч агентов по всему миру, добывать для них деньги, подделывать документы, ремонтировать оружие, шить одежду. В конце концов, внедряться в органы власти для прикрытия Артели. Конечно, при этом в тёмную использовалось множество специалистов, но направлять их должны были посвящённые. Казань таких и готовила. «Питерские» и «москвичи» смотрели на «казанских» чуть свысока, те вели себя аналогично, полагая, что из них-то и рекрутируется всё артельное руководство.
Руслан появился здесь ровно год назад. Доехав от Пулково на автобусе, он спустился в метро, а потом долго плутал по незнакомым улицам, которые с раздражающей методичностью приводили его не туда. Обитель возникла прямо перед ним во время одной из таких топографических загогулин – словно по молитве. Он осторожно вошел в проходную. Апатичный часовой в неопределённой форме без слов освободил турникет, услышав: «Ставрос». Руслан вышел на плац, посыпанный искрящимся под последним летним солнцем белым песком. По краям плаца был газон, за которым темнели деревья – тополя, береёы, голубые ели и густой кустарник. Дальше просматривались коричневые стены корпусов.
Неведомо откуда не появился здоровенный парень, одетый, на взгляд Руслана, весьма причудливо: белая, подпоясанная красным поясом, косоворотка, в вышивке которой он не без удивления разглядел переплетение свастик, свободные суконные штаны, и – новенькие лапти. Не говоря ни слова, парень кивнул Руслану и жестом огромной руки пригласил идти за ним. При своих габаритах двигался он на удивление бесшумно и быстро, Руслан едва поспевал на недавно сросшихся ногах. Так они добрались до самого большого корпуса и вошли в никем, по первому впечатлению, не охраняемую дверь.
Долго шли длиннейшими коридорами, галереями, крутыми лестницами (Руслан даже не старался запомнить путь), встретив лишь несколько человек – юношей, одетых так же, как провожатый, и более зрелых людей, чьи косоворотки были коричневыми с золотой, а не красной вышивкой. Руслан совершенно правильно сообразил, что видит учеников и преподавателей. Наконец, вышли к тяжёлой двери, золотыми буквами на которой значилось: «Господинъ Старшiй Наставникъ Игуменъ». Провожатый указал Руслану на дверь, кивнул и исчез, как будто растворился среди блёклых стен. Юноша сделал шаг, готовясь толкать неподатливый массив потемневшего дерева, но дверь сама медленно распахнулась перед ним.
– Прошу вас, – раздался довольно приятный голос.
Игумен сидел в огромном кожаном кресле за старинным дубовым столом. Вообще кабинет производил впечатление музейной экспозиции, изображавшей обстановку российского присутственного места XIX – начала XX веков: потемневшие от времени конторки, уходящие под потолок шкафы со множеством ящичков, на стене – портрет последнего российского императора в тяжёлой золоченой раме, несколько икон в углу. Диссонировала с этим лишь причудливая техногенная конструкция на столе – что-то вроде маленького телевизора, на мутном экране которого застыл странный зелёный текст, а сам телевизор покоился на футуристического вида ящике с усеянным клавишами пультом. Руслан даже не пытался понять, что это такое, было ему не до того.
Старший наставник, благожелательно прищурившись, внимательно рассматривал юношу. Длинные, седые до серебристого сияния волосы и борода чуднО контрастировали с тёмным скуластым лицом среднеазиатского типа: крупный, горбатый нос, выпуклые карие глаза под набрякшими веками, глядящие из-под полукруглых очков, чувственные губы, грустно опущенные уголки которых лишь отчасти маскировали усы. Впрочем, в комплексе всё это производило впечатление, скорее, благоприятное. Лицо наставника выражало ум, неопределенное дружелюбие и, одновременно, незащищенность. Словно бы сразу предупреждало: «Вы можете обидеть меня в любой момент, но ни за что не услышите от меня злого слова».
– Значит, вы и есть Ставрос, – в голосе ощущались интонации тщательно образованного и весьма воспитанного человека.
Руслан молча кивнул.
– По артельным правилам вы должны были представиться первым, – мягко попенял Игумен. – Но поскольку вы тут новичок… Меня зовут Игумен. Я – Старший наставник этой Обители.
Он вздохнул, замолчал и быстро защёлкал клавишами своего аппарата. Пальцы его были аристократически длинные, но их портили расплющенные подушечки, вызывающие ассоциации с присосками геккона. Руслан вспомнил, что у его одноклассника, которого мамаша с пяти лет заставляла упражняться на пианино, были такие же.
Игумен молча уставился в появившийся на экране текст.
– Ак Дэ и Учитель, судя по всему, от вас в восторге, – сообщил он. – Соработник Учитель, при его ранге, мог бы быть, конечно, чуть скромнее…
Он опять вздохнул и взялся за трубку телефонного аппарата, стилизованного под начало века. Набрав номер, долго вслушивался в гудки, потом с легкой досадой осторожно положил ее.
– Не берут, – пожаловался он. – Хотел попросить скинуть на модем дополнительную информацию…
Руслан никак не отреагировал на это странное заявление – скромно молчал. Его не удивило, что Игумен не упомянул об Отроке – судя по всему, Старший наставник не входил в тот узкий круг посвящённых, о котором говорил Ак Дервиш.
– Хорошо, новопослушник Ставрос, – очередной раз вздохнув, проговорил Игумен. – Циркуляром Совета вам назначена общая подготовка с углубленными индивидуальными занятиями по истории и философии Игры, этнографии, этнологии и этикету, инфильтрации, эксфильтрации и ликвидации. Занятия с завтрашнего дня. Вас проводят в вашу келью и ознакомят с уставом Обители.
Он открыл панель на столе и нажал одну из кнопок скрывавшегося там пульта. В дверях бесшумно возник давешний послушник и низко поклонился Игумену.
– Вы свободны, Ставрос. Да пребудет с тобой… Тьфу, то есть: тяжко учиться – весело играть!
Послушник был так же молчалив, а переходы такие же длинные. Руслан прикинул, что они уже давно вышли из здания и попали в другой корпус. Наконец оказались в длинном прямом коридоре, куда выходило множество узких белых дверей, между которыми висели картины аллегорического и религиозного содержания. Коридор был ярко освещен люминесцентными лампами, но совсем пуст, и все двери закрыты. Кроме одной. Именно туда подошел провожатый, и Руслан впервые услышал его голос:
– Ваша келья, – пробасил он, кивнув на распахнутую дверь.
В скудно обставленной комнатке – узкий одр, столик и стул, умывальник, полка с несколькими книгами, радиодинамик, пара икон в углу – оказалось несколько юношей. Вошедший вслед за Русланом послушник тщательно прикрыл дверь.
Руслан сразу всё понял. Сознавая неизбежность формальностей первого знакомства, молча посмотрел на собрание, стараясь, однако, чтобы это не приняли за агрессию.
– Звать как? – неожиданно спросил один из парней, черноволосый и черноглазый, похожий на цыгана.
– Ставрос.
– А по-настоящему? – голос был настойчив.
– Ставрос, – упрямо отвечал Руслан.
– Ставрос – для Игры. А для мира как? – подключился другой, беленький, хрупкий, со слегка женственным лицом, выражавшим сплошное лукавство.
Руслан молчал, пытаясь понять правильный ответ.
– Мира больше нет… – проговорил, наконец, горячо надеясь, что попал в точку.
Парни переглянулись.
– Почти не ошибся, – пробасил недавний провожатый.
Чернявый пожал плечами:
– Почти не считается… Эй, Ставрос, отвечать надо: «Нет мира, помимо Игры». Усвоил?
Руслан молча кивнул.
– Пять нагаек для памяти, – решил чернявый, похоже, лидер.
– ЦЫган, – вступился провожатый, – ты бы это… Полегше бы…
– Легко отделался – другим и десять навешиваем, – высокомерно ответил Цыган.
Впрочем, помолчав, махнул рукой.
– Ладно, три… А там посмотрим.
Руслан не сопротивлялся, ибо знал, что это бесполезно. Тем не менее, его схватили двое и бросили ничком на узкую койку. В руке хрупкого послушника неведомо откуда появилась короткая кожаная плеть с утолщением на конце. Он крутанул её достаточно, как показалось Руслану, умело. На лице его застыла хищная улыбка. Один парень держал Руслана за плечи, другой – за ноги. Задрали рубашку. Как хрупкий подошел к нему, он не видел. Спину обожгло. Ещё и ещё раз. Выступили слезы, но он не издал ни звука.
Плеть свистнула снова, но боли не было.
– Хватит уж, Ангелок, – раздался басок провожатого.
Руслана отпустили.
Он одёрнул рубашку и огляделся. В комнате уже не было никого, кроме большого послушника.
– Меня зовут Ведмед, – сказал он и протянул руку.
Руслан пожал ее.
– Ты не обижайся, – продолжал Ведмед. – Со всеми малятами так.
– Я не обижаюсь, – ответил Руслан.
Спину нестерпимо щипало.
– Вот и хорошо, – солидно кивнул Ведмед.
– Что дальше? – спросил Руслан.
– Справу получишь у наставника-эконома этажом ниже. Коловраты на рубахе крупные – мелкие для старшИх. Оденешься, возвращайся, я тебе из устава прочитаю. Сегодня до отбоя делай, что душе угодно. Потом молишься и спать. Завтра – на занятия. Тяжко учиться – весело играть!
Первые месяцы обучение слились для Руслана в непрерывный кошмар. Не раз, и не десяток раз проклял он момент своего вступления в Игру. Лучше бы, право, пошёл в Советскую Армию… Больше всего утомлял диссонирующий контраст между огромной работой, которую следовало выполнять послушникам, и степенью свободы, которой они пользовались. Им ничего не стоило даже самовольно покинуть Обитель: существовало несколько «официальных» выходов и энное количество тайных лазов, в которые просачивались послушники высших уровней, уходя в город (хотя постороннему проникнуть в Обитель было просто невозможно). На эти проказы начальство, казалось, не обращало внимания. Но стоило кому-нибудь в самоволке провиниться более серьёзно, например, связаться с милицией, наказание было неотвратимо. Вернее, оно следовало, если парень сам не находил способов избавиться от беды и не появлялся в Обители, не оставив в ми