Несколько минут они молча курили, наблюдая за очередной атакой на крепость.
– Сейчас они сдадутся, – предположил Сахиб, глядя на разгорающееся над стенами пламя.
– Мы всю ночь думали так же, – пожал плечами командир.
Президент Клаба внимательно поглядел на него.
– Профессор, вы уверены, что за ночь из крепости никто не выскользнул?
– Это было бы невероятно, – заверил моджахед.
– А сообщение они не передавали?
– Мы успели разбить радиостанцию – один из пленных предупредил охрану о восстании.
– Это хорошо… – задумчиво протянул Сахиб. – Скажите, уважаемый, много ли на складе снарядов?
– Более чем достаточно для того, чтобы превратить весь Бадабер в ад. Мы не используем артиллерию, чтобы не попасть в арсенал.
– А я как раз хочу, чтобы вы туда попали, – ровно произнес Сахиб.
Моджахед вскинул на него удивленный взгляд.
– Но тогда там все погибнут, – тихо сказал он. – И ваш человек…
Сахиб устремил рассеянный взгляд куда-то в бок. Казалось, он забыл о собеседнике. Слова его словно были обращены к кому-то невидимому.
– Для меня он лучше мертвый, чем на свободе…
– Он никогда не выберется оттуда, – нервно бросил командир.
– Вы не знаете, с кем имеете дело.
Сахиб снова был сосредоточен на моменте. Кажется, решение придало ему сил.
– Начинайте интенсивный артобстрел, – приказал он.
– Слушаю, господин.
И этот штурм был отбит, но большая часть повстанцев была мертва, а остальные едва держались на ногах из-за многочисленных ран. Лишь Руслана, словно заговоренного, обходили жужжащие тучи свинца и стали. Но и он устал смертельно.
– Ну что, Алишер, п…ц пришел? – прохрипел Абдулла.
Полковник тяжело опирался на сдвоенный пулемет, всю ночь проработавший безупречно.
– П…ц, командир, – согласился Руслан, высматривая, куда сел только что прилетевший вертолет.
Почувствовав некую особенность в молчании Казакова, Руслан повернулся к нему. Тот глядел пристально и как-то оценивающе.
– Есть идея? – быстро спросил юноша.
– Есть, – кивнул Казаков.
Он вытащил сигарету из изъятой у мёртвого охранника пачки и прикурил.
Руслан глядел на него без выражения.
– В командирском доме, в лагере, – заговорил Казаков, докурив до трети, – там ещё одна радиостанция.
– И?..
– Ты сможешь передать сообщение?
После минутного молчания Руслан мрачно кивнул.
– А вы?
Юноша испытующе посмотрел в лицо человеку, которого когда-то хотел убить.
– А мы будем держаться. Сколько сможем.
Руслан закинул за спину автомат и выдохнул:
– Есть, командир.
Хотел развернуться и идти, но Казаков неожиданно удержал его за плечо.
– Слушай, если что со мной…
Он помолчал и вдруг принялся выстреливать из себя слова, отрывисто, с лихорадочными интонациями, как будто хотел выговориться на грани жизни и смерти.
– Я ведь тебя узнал, сразу узнал… Я тебя видел тогда, в Доме писателей, в Ленинграде.
Руслан слушал с каменным лицом.
– И я знаю, что это ты с ней…
Полковник застонал, словно от невыносимой боли, но быстро справился со слабостью.
– Я хотел тебя убить… Тогда. Сейчас нет уже. Сейчас мне всё по х… Только она не по х… И тебе тоже, я знаю.
Он схватил Руслан за плечи и почти проорал ему в лицо:
– Ведь да?!
Глядя прямо в глаза Казакову, Руслан кивнул. Иначе не мог.
Полковник отпустил его и облегченно вздохнул.
– Мне до п…ы, в какой ты там хрЕновой конторе работаешь, знаю, что не наша, и не ГРУ. И х… с ними со всеми. Но ты обещай, обещай…
Похоже было, что он не сможет продолжить. Просто не в силах произнести невыразимое. Но смог.
– Обещай, что найдешь её и сделаешь счастливой!
По-прежнему глядя сопернику в глаза, Руслан тихо произнес:
– Будь спокоен, командир.
Развернулся и мгновенно исчез с башни, словно растворился в мутном предутреннем бреду.
Коротко и страшно матюгнувшись в сияющие лица звезд чужого неба, полковник Казаков вновь взялся за пулемет.
…Из зарослей на невысоком холме человек через прибор ночного видения следил, как моджахеды и пакистанцы оттягивались от осажденной крепости. Зрелище ему совсем не нравилось, поскольку он никак не мог понять смысл их действий. По его прикидкам, кольцо блокады ни в коем случае не должно было слабеть. Это противоречило логике, а логику человек почитал высшим способом мышления, с презрением относясь ко всякого рода интуиции. Правда, надо сказать, изощренность его логики иногда соседствовала с самым махровым мистицизмом. Иначе откуда бы он сейчас ясно понял, что командир осаждающих принял страшное решение? Словно в ответ на его прозрение пространство оглушительно лопнуло от одновременно заработавших систем залпового огня, орудий и минометов…
Покинуть крепость было легко, во всяком случае, Руслан на это надеялся. И надежда не обманула – лаз был цел. Это была та самая дыра, через которую пленные в хорошие времена выбирались из крепости – замаскированный старыми ящиками подкоп сквозь ослабевший за столетия фундамент глинобитной стены. Когда режим в Бадабере был ещё человеческим, охранники смотрели на «самоволки» сквозь пальцы, а когда стали закручивать гайки, про то, что лаз следует заделать, никто, по азиатскому разгильдяйству, не вспомнил.
Так что юноша оказался за стенами через пятнадцать минут после разговора с Казаковым. Машинально, не думая, он применял вдолбленные в него приёмы скрытного передвижения, мыслями всё ещё пребывая на башне, где он услышал страшные слова оставшегося на смерть мужа Инги.
Так значит, полковник знал всё с начала. Открытие для Руслана было невероятным. Никак не мог представить, что этот докучливый супруг, которого он считал недалеким служакой, мог проявить такую проницательность и выдержку. Очевидно, любовь утончает человека. А ему, Руслану, многое ещё предстоит узнать о жизни души…
Но одно он знал точно: если выживет, исполнит то, что обещал полковнику – сделает Ингу счастливой. Во всяком случае, попытается.
Скользнув за торчавший неподалеку полуобгоревший куст, он оценивал лежащее между ним и его целью открытое пространство. И тут его впервые поразила тишина. За всю ночь не было такого затишья – даже между атаками трещали выстрелы и раздавался вой духов. А теперь нет.
С изумлением он понял, что враги отошли от крепости. Это было невероятной удачей: он готовился пройти сквозь расположение неприятеля, что вряд ли удалось бы без боя. Теперь ему оставалось только скрытно спуститься в долину, что было для него детской игрой, найти знакомый дом комсостава, проникнуть туда и задействовать наверняка готовую к работе рацию. О том, что будет после того, как он передаст сообщение, не думал – это было вредно.
Вгляделся в начинающуюся рассеиваться тьму. Духи копошились где-то далеко за лагерем. Его сознание уже готово было к очередному рывку, когда рев канонады обрушился на него и придавил к земле.
Проследив траекторию ракет, он ясно и обречено понял замысел противника. Его тело само бросилось под защиту большого валуна. Оно ещё было в воздухе, когда на месте крепости возник огненный хаос, как будто из недр земли прорвался яростный вулкан. Тьма накрыла юношу до того, как он успел осознать всеподавляющий грохот, с которым и крепость, и лагерь, и сам кишлак Бадабер прекратили свое существование.
Единица хранения № 028-11267
Совершенно секретно, выдается артельщикам не ниже V ранга.
Письмо Отрока X (гобоиста Преображенского полка Алексея Петрова) Купцу, (Савве Рагузинскому-Владиславичу) Батырю батырей (генералиссимусу) Артели. Августа 22-го 1721 года Р.Х.
Светлейший господин мой достославной Артели генералиссимус.
Алексейка Петров, Преображенскаго полку сиповщик, челом тебе бьёт. Известно тебе, господин и названный отец мой, что родом я, нижайший, из Африки, тамошнего знатного дворянства, родился во владении отца моего, в городе Логоне. И что отец мой отправил меня с братом моим молодшим Абрамкой аманатами ко двору султана в Цареград, откуда ты, нашею с братом волею, в малых летах и привез нас в Москву, в дом Его Царского Величества Государя Петра Алексеича. И крещены были мы в православную, греческого исповедания веру; а восприемником присутствовать изволил Его Величество высочайшею персоною. И от того времени брат мой был при Его Величестве неотлучно, я же определен был в Преображенский полк сиповщиком, сиречь гобоистом.
Известно тебе, светлейший генералиссимус, что я, по воле Господа нашего, возвещённой явленным мне Архистратигом Божиим Михаилом Архангелом, есть Отрок и повеление от Бога имею взять Истинный Крест Господень и передать Его в руки некоего достославного владыки во славу Божию и в посрамление врагов. И было мне это видение в вечер после вечной славы виктории Полтавской июня 27 дня года 709.
В скором же времени явлено мне было, что Древо сие Честное сокрыто в Святой Троицкой обители, куда и пошёл я паломником, испросив у Его Величества позволения. И было так, что жил я при обители трудником три месяца неотлучно, неся все послушания. Открыто мне было, что лежит Крест в раке самого Преподобнаго Сергия, под Святыми его мощами, но добыть его оттуда никакой возможности не было. Много молитв вознёс я ко Господу, Святому Его Архистратигу и Святому Сергию, чтобы позволено было мне совершить Деяние. И вот в одну ночь случился в обители сильный пожар, во время которого мощи Преподобнаго из Троицкаго собора вынесены были и оставлены на горе именем Красной. И пока братия пожар тушила, я, недостойный, исполняя верно рабскую мою службу, тайно приблизился ко гробу Святаго, да топорком его открыл. Узрел я старца, во гробе лежащего, подобно живому. И почудилось, что велит он мне, не мешкая, делать своё дело. С трепетом приподнял я Святое тело и обрёл под ним Крест Честный – самое Его перекрестье с перекладиной. И возложив Его на рамена, удалился в лес вольно. Только ещё почудилось, что благословил меня Старец, после же чего тело его на глазах моих в прах рассыпалось.