В доме родимом бездетной, о муж мой, меня ты оставил -
Сын же меня не утешит! Уже никогда не увижу
Твоего возвращенья победного, острым железом
Сам себя умертвил ты, чтоб имя твое и потоку
Дали! О, на чужбине ты умер! Я ж именую
Мужем, лишившимся жизни, только лишь влагу Оронта!
Над обоими плачу, над Дериадеем с Оронтом,
120 [121]
Равная участь обоих постигла, ведь отчая влага
Дериадея укрыла, Оронта - струи речные!
Больше гораздо страдаю, чем матерь! Ведь Орсибоя
Пела брачные гимны дочек, она ведь супруга
Зрела Прото́нойи, мужа Оронта она привечала,
Ведь Хейробия имела непобедимого мужа,
Коего даже и Вакх страшился! Живым Хейробия
Видела мужа любимого, коего тирс и речные
Струи не победили; я ж мукой терзаюсь двойною,
Ибо и муж мой мертв, и погиб родитель мой милый!
130 [131]
Ах, кормилица, детку не утешай понапрасну,
Мужа верни - и не стану над родителем плакать,
Дай мне дитя, дабы в горе утешиться этом великом!
Кто меня к брегу проводит реки огромной, Гидаспа,
Дабы я поцелуем влаги медовой коснулась?
Кто меня к храму проводит, в долину священную Дафны?
Ах, обняла б я Оронта пылко и в струях прохладных!
Если б была я рекою или ключом родниковым,
Дабы слезою точиться бегущею неторопливо
К водам обильным потока, в который супруг обратился!
140 [141]
На Комайто́ на деву стала б тогда я похожа,
Ибо древле влюбилась в поток прекраснейший дева,
И испытала радость, Кидна сжимая в объятьях...
Так говорят (про это Моррей, мой родич, поведал!)
И до сих пор в народе про то на земле киликийской!
Я ведь не Перибойя-беглянка, и не забуду
Никогда я супруга, сладостного Оронта,
Бурнобегущей влаги вдали держаться не стану!
Если не даст судьбина смерти с Дафною рядом,
Я бы желала в водах отческих сгинуть Гидаспа,
150 [151]
Дабы атир рогатый не обнимал меня пылко,
Дабы не видеть фригийских плясок, не бить мне в кимвалы,
Не резвиться в веселых таинствах, дабы не видеть
Меонйи и Тмола, не ведать про домы Лиэя,
Тяжковыйного рабства не знать, дабы не говорили:
"Дочерь Дериадея-владыки, царя-копьеборца,
Ставшая в битве добычей, служит у Диониса!"
Так сказала, и жены жалобным разразились
Плачем по детям, по братьям и по родителям милым,
И по мужьям погибшим. Кудри рвала и терзала
160 [161]
Скорбная Хейробия, царапала в горе ланиты:
Мукой двойною терзалась не столько по батюшке, сколько
Против соложника, плача горько, она возмущалась,
Ибо слыхала о страсти Моррея великой и ярой,
И о лукавствах коварных девственной Халкомедейи!
Так причитала, вопя и одежды в клочки раздирая:
"Утешителем в битве, Морреем, отец мой погублен,
Так от кого же мести ждать? Ненавистною девон
Халкомедой пленился, с женами не воевал он,
Лишь помогал бассаридам! Молвите, Мойры богини:
170 [171]
Чья же зависть индийский город сгубила? Чья ревность
Дериадеевых дщерей в одночасье низвергла?
В поединке погибший, непогребенный воитель,
Муж Оронт вдовою бездетной Прото́нойю сделал,
От Хейробии при жизни неверный отрекся - и бросил1
Только страдаю больше сестры и от гибельных бедствий:
Муж Прото́нойи умер в битве за отчую землю,
Хейробии соложник предал свою отчизну,
Бесполезный воитель, споспешник Кинрогенейи,
Непостоянный, Лиэя стал он союзником верным!
180 [181]
Даже и свадьба стала предательством, ибо влюбленный
Слепо Моррей - пособник падения города индов,
Через измену супруга отец мой погиб! И стану,
Гордая некогда дева, владычица племени индов,
Стану одной из служанок, а может быть, и госпожою
Стану звать я смиренно рабыню Халкомедейю!
В индов краю обитаешь пока, Моррей, о неверный,
Завтра отправишься, может, ты в пределы лидийцев,
Из-за красы Халкомеды слуга при дворе Диониса!
Что же, супруг мой, не делай тайны из страсти к вакханке -
190 [191]
Нечего больше бояться мертвого Дериадея!
Прочь! Ступай за змеею, шипящей призывно о страсти,
Мысль эта силы лишила тебя и разум затмила!"
Так говорила, плача над участью горькою дева.
Зарыдала Прото́нойя; В скорби длани воздела
Матерь, и к дочерям обратилась, рыдая и плача:
"Па́ли нашей отчизны надежды, и не увижу
Мужа Дериадея и зятя Оронта вовеки!
Умер Дериадей, град индов теперь беззащитен,
Неприступные стены пали нашего края,
200 [201]
Если бы Вакх и меня убил с соложником вместе,
Если бы он и меня низвергнул в Гидасп быстроструйный!
Не хочу я земли! Да возьмет меня отчая влага,
Встречусь с Дериадеем в пучине и не увижу
Я Прото́нойи-девы за колесницей Лиэя,
И не услышу жалоб новых моей Хейробии,
Пленницы и рабыни, силой к любви принужденной!
Кроме Дериадея, мужа иного не будет!
Стану подобна наядам, ведь и сама Левкотея
Взята с земли в супруги богом лазурнокудрявым!
210 [211]
Назовуся одною из нереид и влажной
Стану Ино, только смуглой, не белобедрою девой!"
Молвила так - и жёны длинноодетые снова
Разрыдались среди городских укреплений и башен.
Кро́талами возгремели неистовые вакханки,
Празднуя окончанье похода, вопили все вместе:
"Мы одержали победу! Индов низвергнут владыка!"
Радостный Дионис с вакханками веселится,
Освободившись от ратных трудов и кровавых сражений,
Сразу же он исполняет долг относительно павших:
220 [221]
Соорудил погребальный костер он вместе со всеми
В сто локтей шириною, на погребенье звучала
Мигдонийская флейта ладом унылым, плачливым,
Авлетеры фригийские мужественно подпевали
В скорбной песне, в печальном шествии шли вакханки,
Погребальную песнь эвийным гласом Гани́ктор
Распевал, и Клеоха авлос двойной берекинтский
Причитаньем ливийским стенал - Стенно́ с Эвриалой
Некогда так разразились плачем многоголосым,
Обезглавленную Медусу оплакав в стенаньях,
230 [231]
Вместе с ними и змеи бесчисленные вопили -
Вот от них-то, шипящих и плачущих над погибшей
Девой Медусой, и лад зовется теперь "многоглавый"!
Скорби обряды исполнив, плоть омывает он влагой,
После же назначает новым владыкою индов
Богобоязненного Модея, и с Вакховым войском
Пиршеством окончанье празднует враждованья,
Золотистую влагу винной реки возливая.
Вот зачинают пляску: бесчисленные бассариды
В хороводе топочут, пьяны священным безумьем,
240 [241]
Сатиров толпы скачут, землю всю сотрясая,
Кувыркаются резво, в пляске буйной споткнувшись,
Виснут на шеях вакханок неистовых в хороводе!
Ратники Бромия пляшут, потрясая щитами,
Подражая походке воинственной корибантов,
В полном вооруженье подпрыгивают и кружатся!
Конное войско в шлемах высокогривастых гарцует,
Полную славя победу над недругом Диониса!
Нет, в стороне не остался никто, и согласные вопли
В небо семипоясное возносятся отзвуком звонким.
250 [251]
После того, как окончил празднование победы
Бог и собрал добычу после сражения с индом,
Вспомнил Бромий о древних краях далекой отчизны,
Завершив семилетний поход на индов успешно.
Долю богатства каждый вражьего получает:
Кто-то индийскую яшму, кто-то сапфир, Аполлона
Камень, а кто изумруд, сияющий светом зеленым;
Тот от подножья отрогов поднебесных Имая
Тянет слонов боевых, зверей с прямыми ногами,
Этот от Хемодоя, хребта с пещерами в недрах,
260 [261]
Тащит с собой, торжествуя, львов индийских с повозкой,
Сей, ухватившись покрепче за цепь железную, еле
За собою пантеру ведет ко брегам мигдонийским.
Вот некий сатир гонит посохом густолистным
Тигра с пестрою шкурой, его беспощадно бичуя,
Вот иной воротился с даром невесте фригийской:
Благоухающим стеблем, растущим у самого моря,
И жемчужиной круглой, славою вод эритрейских...
Многих дев смуглокожих повытащили из горниц,
Будущих брачных подруг, за черные косы густые,
270 [271]
Руки им рабским игом сведя за выей девичьей.
Возвращались, наполнив длани добычей обильной,
Девы святые, вакханки, ко Тмола родимым отрогам,
Славя в шествии пышном возвращение Вакха!
Так Дионис добычей щедрой по окончанье
Долгой с индами распри оделил ратоборцев,
С ним деливших труды. Поспешали народы в обратный
Путь, погрузивши дары сияющие восточных
Волн и птиц всевозможных, и возвращаясь в отчизну,
Славили громко в дороге непобедимого Вакха
290 [281]
В плясках и хороводах неистовых, память оставив
О войне беспощадной развеять ветру Борею.
Каждому удалося, хоть поздно, быть может, вернуться
В отчие домы с военной добычей. Один лишь единый
Воин Астерий только на родину не воротился,
Жить стал у Фасиса устья, под Арктом, страждущим вечно
У массагетов, у хладных вод, под снежным копытом
Деда Тельца, чей образ гордо сияет на небе.
В Кносс он уже не вернулся, к родичам мужеска пола,
Миноса и Пасифаю ненавидящий страстно,
300 [291]
Скифию отчему краю предпочел. И с одними
Сатирами Лиэй и вакханками, индов разбивших,
Выдержав бой у реки амазонок в кавказских отрогах,
Вновь пришел в Араби́ю и сделал там остановку,
Научив неумевших ходить за лозою арабов
Трость святую растить, венчая нисийские холмы
Плодоносной лозою с зеленолистным гроздовьем.
Вот, покинув пределы обширных лесов арабийских,
Тронулся пеший Бромий к ассирийскому краю,
Алча узреть тирийцев землю, Кадма отчизну.
310 [301]
Там оставался, тканям различным дивясь и одеждам,