Что за зверя, потомка Эхи́она, нашего внука...
Посмотри же на гла́ву этого льва, что подъемлешь
Дланью и хвалишься коей пред родителем Кадмом!
Посмотри же на главу этого льва - Гармония
Оную в люльке качала и к груди прижимала!
Ты ведь сама вскормила сию добычу ловитвы,
Что зовется Пенфеем, добычу, что ныне подъемлешь!
250 [251]
Разве дитя не узнала собственное убийца?
О, взгляни же на зверя - ведь это сын твой родимый!
О Дионис, как прекрасна награда усердию Кадма!
Дар мне Кронион прекрасный брачный дал - Гармони́ю!
Дар, достойный Арея и Афродиты небесной!
В море Ино́, Семелу спалил Кронион Перуном,
Погребла Автоноя роголобого сына,
Горе теперь и Агаву горькое, матерь, настигло!
А Полидор злосчастный ныне беглец и изгнанник!
Горе! Один я остался как мертвый! Куда же
260 [261]
Скрыться, коль умер Пенфей и нет со мной Полидора?
Град какой меня примет? Будь, Киферон, ты проклят!
Старость ты обездолил Кадмову, внуков обоих
Ты убил: и Пенфея, и сгинувшего Актеона!"
Молвил Кадм свое слово. И слезами залился
Киферон почтенный всех ручьев и истоков!
Застонали дубравы и нимфы-наяды зашлися
В плаче, и пред седою главою горькою Кадма
Дионис устыдился! Мешая слезы с улыбкой
Божество беспечальное возвращает Агаве
270 [271]
Разум утерянный, дабы плакать могла над Пенфеем
Вот и увидела матерь собственными глазами
Жертву, и будто не веря, оцепенела от горя!
Вот увидела гла́ву растерзанного Пенфея -
Пала злосчастная наземь, забилась и заметалась,
Кудри в скорби глубокой осыпала пылью и прахом,
Бросила прочь небриду косматую с плеч, зарыдала;
Утварь священная Бромия выпала из бессильных
Рук, а перси нагие в кровь разодрала Агава:
Вот она сына целует в восковые ланиты
280 [281]
И в прекрасные кудри окровавленной гла́вы,
Жалобно причитает, слово слезное молвит:
"О Дионис жестокий, казнитель ненасытимый,
Возврати мне безумье, ибо в дарованном здравье
Худшее помраченье гораздо, с ума меня снова
Боже, сведи, дабы зверем сына я называла!
Думала, зверя низвергла - вместо же львиной гривы
Главу сына Пенфея воздымала во длани!
Счастлива сколь Автоноя в горе своем, ибо сына
Актеона оплакав, она его не убивала!
290 [291]
Детоубийца одна я! Ино́ своего Меликерта
Не терзала, изгнанница, не убивала Леарха,
Только отца погубила! О горе мне, горе злосчастной -
Зевс сочетался с Семелой, чтоб плакала я по Пенфею!
Зевс породил Диониса из собственной лядвеи, дабы
Кадмово все семейство до конца уничтожить...
(Кадмово семя убил ты - сжалишься ли надо мною?)
Ране на свадьбе великой за трапезой боги сидели,
Праздновал Кадм единенье в любви с Гармони́ей своею,
Сам Аполлон-песнопевец ныне лишь может прославить
300 [301]
Древней кифарою горе Агавы и Автонои,
Горькую участь Пенфея, злосчастную - Актеона!
Где ж, ненаглядный мой мальчик, от скорби искать исцеленья?
Нет, не держать пред покоем твоим мне свадебный светоч,
Нет, не услышать вовеки песен желанных эротов!
Кто из внуков утешит - пусть другая вакханка
Растерзала бы сына, не горькая матерь Агава!
Не проклинай же безумной родительницы, злосчастный -
Вакха, Пенфей, проклятью предай - Агава невинна!
310
Руки мои, сыночек, омочены кровью родимой
Выи, от главы единой кровь, истекшая щедро,
В пурпур окрасила яркий материнское платье...
Бромия чашу подайте, молю вас, но только не влагой
Винною я возлияю Вакху - ах, кровью Пенфея!
Я, многослезная матерь, о слишком рано умерший,
Собственными руками твое безглавое тело
Прахом укрою и так надпишу на сыновней гробнице:
"Странник, Пенфей упокоен в этой могиле, Агавы
Лоно его породило - погиб он от длани Агавы!"
Так безумица речи здравые говорила.
320 [321]
Тут принялась Автоноя ее утешать средь злосчастий:
"Горе твое внушает зависть! Хотела б того же
Я, ибо можешь в уста целовать Пенфея, в ланиты,
Или в милые очи, и волосы гладить густые!
Сколь ты блаженна, сестра - как матерь ты сына убила!
Вместо же Актеона, изменившего облик,
Плакала я над оленем, вместо главы сыновней
Хоронила лишь тушу в венце из рогов ветвистых!
Есть у тебя утешенье, ты видишь родимого сына,
А не обличье чужое, не тушу оленью хоронишь,
330 [331]
И ни копыт, ни ветвистых рогов пред собою не видишь!
Я же дитя не узнала, плакала над пятнистым
Мехом и грубою шкурой, не слышала глас человечий,
Матерью ставши оленя, не матерью человека!
Ныне я умоляю, о чистая дочерь Зевеса,
В честь Аполлона, отца моего Аристея-супруга,
Облик мой человечий преобрази ты в олений,
Милость подай Аполлону, дай злосчастнейшей следом
За Актеоном быть жертвой той же охотничьей своры
Или твоих ищеек... Пусть Киферон увидит,
340 [341]
Как после сына и мать на ловитве растерзана псами!
Только, коль превращуся я в роголобого зверя,
Не запрягай в повозку, бичом меня не погоняй ты!
Древо Пенфея, прощай! Прощай, Киферон жестокий!
Тирсы и жезлы Лизя, мрачащие разум, прощайте!
Счастлив будь, Фаэтонт, о радость для смертных, сияй же
Над горами, сияй Летоиде и Дионису!
Коли ты смертных умеешь губить своими лучами,
Чистым огнем низвергни Агаву и Автоною!
Мстителем за Пасифаю стань, срази же насмешкой
350 [351]
Афродиту-богиню, чтоб плакала мать Гармонии!"
Так рекла, но Агава-детоубийца взрыдала
Горше еще и тело, скорбная мать, схоронила,
Из очей изливая потоки слез изобильных...
Граждане Фив воздвигли Пенфею благую гробницу.
Сестры горько стенали, и скорбь безграничную видя,
Вакх, милосердный владыка, почуял к ним состраданье,
Жалостью побежденный, и каждой поочередно
Наливает напитка, вина медового с травкой,
Зелья, целящего скорби А болящего Кадма
360 [361]
Горе смягчает словами, полными утешенья...
В сон тотчас погрузились Агава и Автоноя,
И во сне увидали оракул, надежду сулящий:
На земле иллирийской, у дальних вод гесперийских,
Гармония-изгнанница вместе с ровесником Кадмом
Странствовать будут; и только исполнятся времени сроки,
Превратившись в утесы, змеиные примут обличья!
Взяв с собою и панов, и сатиров, и погоняя
Рысей повозки, в Афины Вакх удалился державный.
Песнь XLVII
В сорок седьмом песнопенье - Персея и Икария гибель
Злая, и Ариадна в пышнотканом хитоне!
Вот уж мало-помалу по градам молва полетела,
Весть сообщая повсюду о шествии Диониса
Пышногроздного в землях Аттики. Пляски и песни
Зазвучали в Афинах в честь бессонного Вакха;
Празднество пышно справляли: жители шумной толпою
Вышли на улицы, город украсив листвой и коврами,
В честь благогроздного Вакха граждане увенчались
Листьями и гроздовьем его лозы благодатной;
Как украшенье, жены к персям своим подвязали
Чаши железные, таинств и празднеств вакхических знаки,
10 [11]
Девушки в хороводы соединились, венками
Плющевыми венчая свои аттидские кудри;
Илиссос, прославляя Бромия, заплескался
Бурно, Эвия песню затянули единым
Гласом, в пляске сойдяся, кефисидские камни!
Травы с цветами пустились в рост, и из лона земного
Выросли сами собою лозы, полные сладких
Ягод, масличные рощи багрянцем одев Марафона!
Залепетали дубравы, и луговые Хоры
Вырастили в долинах речных двухцветные розы!
20 [21]
Сами собою взрастают лилии с длинным стеблем!
Вторит авлос Афины вослед фригийским авлосам,
И тростники ахарнян песнью двойной зазвучали,
Управляемы пястью искусной, из глоток согласных
Звонкая песнь зазвенела юницы с брегов мигдонийских
И вакханки шумливой, тихо обнявшей за плечи
Девушку с берегов пактолидских, поющую с ними!
Вот уж идут хороводы и светоч двойной загорелся
(Древле Загрей родился - потом появился и Бромий!)...
Помнящая об Итиле, о Филомеле-ткачихе,
30 [31]
Песня аттидская льется жалобой соловьиной,
Зефира певчая птица защебетала под кровлей,
Мысль о Терее далеко в ветре воздушном развеяв...
Нет, никто не остался вне хоровода во граде!
Вакх приветственный входит в домы Икария. Старец
Отличался искусством в насажденье деревьев!
Вот попытался хозяин старый в честь гостя пляску
Изобразить, Диониса встречая - за стол приглашает
Бога лозы виноградной, яством скромным накрытый:
Подает Эригона напиток из козьего млека,
40 [41]
Остановил ее Бромий и плясолюбивому старцу
Мех протянул с напитком, разрешающим скорби,
Он с вином благовонным подал сосуд десницей
Старцу Икарию, молвя ласковые реченья:
"Старче, прими подношенье, незнаемое в Афинах!
Осчастливлю тебя я, сограждане старца прославят
И навсегда превозмогут славою превеликой
Старец Икарий - Келея, Метанейру - Эригона!
Матери древней Деметры ныне и я соперник,
Колос Део изобильный землепашцу дарила -
50 [51]
Триптолем собирал пшеницу, сберешь ты - гроздовье!
Горнему Ганимеду станешь соперник единый,
Превзойдешь Триптолема, ведь полевые колосья
Не утоляют печали, сие вину лишь возможно,
Лишь лозовое гроздовье в горестях смертных утешит!"
Молвил он слово такое гостеприимному старцу,
Чашу сладким наполнив вином, бодрящим и терпким!
Пил вино постепенно старик, виноградарь искусный,
Жаждою распаляясь ко влаге сей благородной.
Дочерь уж не подавала млека отцу, но за чашей