60 [61]
Чашу ему подносила, дабы испил родитель.
Вот он приободрился, из многочисленных кубков
Вин отведав, и сразу принялся, пьяный, ногами
Пляску выписывать резво, раскачиваясь на месте,
И запел славословье в честь Эвия и Загрея!
И сему садоводу являет бог виноградный
Виноградные ветви, дары, угодные Вакху,
Учит его бог Эвий, как выращивать лозы,
Как обрезать их, и землю рыхлить, сажая их в ямки,
И другим земледельцам виноградарь умелый
70 [71]
Передает дар Вакха, лоз виноградных отростки,
Учит, как надо возделать грозд овие Диониса:
Из своего кратера льет он сок благовонный
В деревенские кружки из глины преизобильно,
И пируют крестьяне, чаши опустошая.
Вот, насладившись влагой из благоуханного меха,
Благодарит Эригоны отца один из пришедших:
"Молви нам, старче, откуда добыл ты нектар небесный?
Не с берегов Кефиса золотистая влага,
Нет, не подарок наяды медовосладкий напиток,
80 [81]
Медоточивые струи не из источников наших,
Илиссос ведь не может окраситься влагой пурпурной!
Это питье невозможно пчеле прилежной сготовить,
Насыщающей смертных Это что-то другое,
Только меда послаще, слаще воды самой лучшей...
Нет, не напиток это, добытый с оливы аттидской!
Лучше, чем млеко напиток твой, его не сравню я
С ним, даже с медом смешавши, дух несущим и сладость!
Коль розоперстые Хоры в наших садах научили
Добывать сей напиток из всех растений для смертных,
90 [91]
То от Адониса это дар и от Киферейи -
Благоуханная влага, роса от роз благовонных!
Изгоняет печали питье это странное, наши
Горести и заботы развеивает по ветру!
Не подношенье ли это небесной Гебы всевечной?
Не подарила ли это державная дева, Афина?
Кто же похитил с неба кратер, из коего в чаши
Зевсу и всем Бессмертным Ганимед возливает?
Сча́стливей ты Келея гостеприимного, коли
Ты принимал под кровлей одного из Блаженных!
100 [101]
Мыслю, что бог какой-то пришел к тебе гостем желанным
И за пиром приятным это питье тебе подал,
Дар, что колос аттидский богини Део превосходит!"
Молвил гость, изумленный сладким напитком, от уст же
Сладостно песнь излилася крестьянская радостно, громко!
Чашу за чашею пили хмелеющие земледельцы,
Помрачаясь рассудком, в неистовство приходили -
Вот уж глаза помутнели, вином окрашены чистым,
Щеки зардели ярко, забилось бешенно сердце,
И в висках застучало, гла́вы бессильно поникли,
110 [111]
Кровь побежала сильнее по жилам, мозг распухает...
Им, опьяненным, казалось: лоно колеблется тверди,
Пляшут окрест деревья, закружились отроги!
Вот уже, непривычный к стольким чашам напитка,
Некий муж покатился по земле в опьяненье,
Вот уж толпа деревенщин, охвачена подозреньем
И безумьем, на старца Икария устремилась,
Мысля, что некиим зельем он отравить их пытался -
Этот секирой железной, а тот, сжимая во дланях
Заступ... Вооружился третий серпом изострым,
120 [121]
Коим жал он колосья; камень припрятал четвертый,
Пятый посох пастуший схватил возмущенною пястью!
Так вот и навалились. Один же из них в безумье
Стариковское тело бичом избивал беспощадно!
Виноградарь искусный, старец злосчастный, на землю
Повалился от страшных ударов, под стол покатился,
Посбивал все кратеры и замер уже, полумертвый,
В луже пу́рпурной влаги... Из головы разбитой
Крови потоки лилися под ударами пьяниц,
И кровавые струи смешались с влагою винной!
130 [131]
И, в Аид отлетая, молвил он слово такое:
"Бромия-гостя напиток, утешающий в скорби,
Сладостный, оказался мне горек... Радовал сердце
Всем, лишь Икарию-старцу дал печальную участь...
Сладостный, он Эригоне желчь, Дионис бесслезный,
Дочери нашей дарует, слез горчайших потоки!"
Но не закончил он речи, судьбина слово прервала...
Вот и лежит он, мертвый, глаза его полуоткрыты,
Дочери милой не видит - на голой земле, по соседству,
Спать повалились убийцы опьяненные старца,
140 [141]
Точно трупы недвижны... А поутру, пробудившись,
Стали плакать над мертвым, кого во хмелю погубили.
Разум вернулся к ним, и взваливши тело на плечи,
Понесли его в чащу ближайшую и в истоке
Горном, в струях прозрачных, страшные раны омыли;
Тело, растерзанное в неистовстве опьяненья,
Собственными руками схоронили убийцы.
Дух Икария, дыму подобный, направился к дому
Отчему, к Эригоне, явился в смертном обличье,
Призрачным сновиденьем, тенью неясною, смутной,
В образе человека, недавно убитого, в платье
150 [152]
Изобличавшем удары ненайденного убийцы,
Кровию обагренном, осыпанном пылью и прахом,
В платье, висящем клочками, изорванном страшным железом.
Пясти тень простирает и подходит поближе,
Приоткрывает раны ужасные перед девой.
Ужасается дочерь страшному сновиденью,
Кровоточащие язвы узрев на главе отцовой,
Исходящие кровью ужасные раны на вые
Призрачный же родитель молвит дочери скорбной:
"Встань, злосчастная дочерь, отца поищи родного!
160 [162]
Встань! По следам опьяненных убийц иди неустанно!
Да, это я, твой родитель замученный, коего после
Чаши вина невежды убили железом изострым!
Счастлива ты, дитя - ведь ты убиенного гла́вы
Не видала пробитой, не слышала страшных ударов,
Ты седин не узрела, забрызганных грязью кровавой,
Как полумертв, обескровлен, он корчился только во прахе,
Ты не зрела дубинок отцеубийных, ведь боги
Уберегли твои очи от зрелища тела отцова,
Тело растерзанное увидеть не попустили!
170 [172]
Ныне смотри на одежды в пурпурных подтеках и пятнах,
Ибо вчера до беспамятства люд деревенский упился,
Непривычною влагой Вакха смутился их разум -
И на меня напали, и острым железом пронзили,
Я овчаров напрасно звал, никто не услышал,
Лишь запоздалоголосой Эхо клик отозвался,
Жалобное отраженье стенаний и жалоб отцовых!
Более ты не поднимешь посоха на луговине,
Более трав и цветов искать не пойдешь ты средь пастбищ,
Стад не узреть тебе, супруга в доме не видеть,
180 [182]
Более ты за ручку мотыги уже не возьмешься
В благородя́щий сад провести орошенье благое!
Медоточивого тока винных струй не испивши,
Плачь над отцом убиенным, отныне сирая дочерь,
Вижу, что жизнь провести тебе неневестной придется!"
Так он изрек и сокрылся, пернатый призрак, во мраке.
Пробудилася дева, румяные стала ланиты
Раздирать и в скорби терзать упругие перси,
Стала рвать она пряди из кудрей густых от мучений,
После взглянув на стадо быков на склонах скалистых,
190 [192]
Скорбная вопияла в слезах и отчаянье дева:
"Молвите, милые выси, где труп Ика́рия спрятан?
Участь знакомого вам пастуха, быки, расскажите!
Что за люди убили родителя милого в чаще?
Где мой отец благонравный? Учит, как прежде, соседа
Плод возделывать новый? Странствует по земледельцам?
Иль наставляет в искусстве выращиванья грозд овья?
Иль пастуха с огородником празднество разделяет?
Молвите мне, злосчастной - сколь можно, его подожду я!
Коли в живых родитель остался, то жить как и прежде
200 [202]
Стану, в саду копаться, свои цветы поливая;
Коли родитель умер, к чему и цветы, и деревья,
Лишь над телом родимым принять смерть пожелаю!"
Так восстенав, устремилась в чащи горного леса,
В поисках милого тела отца, убиенного только
Ни козопас невинный, ни гуртовщик, пасущий
Скот на всех перегонах, иль быкопас - не могут
Деве помочь или даже на след навести недавний,
Место ей указать, где убили Икария-старца.
Долго она понапрасну блуждала, пока ей садовник
210 [212]
Некий о том злодействе правды всей не поведал,
Не показал могилы недавно убитого старца!
Только узнав об этом, впала дева в безумье
Скорбное, срезала кудри она над милой могилой
И, босоногая дочерь, слез оросила потоком
Неиссякаемым землю, хитон и пеплос девичьи...
Онемевшие губы замкнула после в молчанье...
Пес же, сопровождавший Эригону, разумный,
Спутник в поисках тела, заскулил и заплакал,
Скорбь разделяя скорбящей. И вот, в помрачении горя,
220 [222]
Подбежала ко древу огромному дева и сделав
Крепкую петлю, выю в силок удушающий вдела,
Жизни себя лишила, на ветви высокой повиснув,
Пляску погибели страшной стопы ее заплясали...
Так умерла, доброхотно приявши погибель, а рядом
Пес ее горестным воем оповестил о деянье
Скорбном, и слезы струились из глаз бессловесной твари...
Нет, этот пес не оставил одну, без охраны, хозяйку,
Он близ древа остался, диких зверей отгоняя,
Горных львов, леопардов, когда же прошли мимо древа
330 [232]
Путники, он показал им место сие, бессловесный,
Где на ветвях высоких в петле хозяйка висела.
Сжалились перехожие странники, видя такое,
Подошедши поближе, они с ветвей ее сняли,
Густолистного древа, выкопали могилу
Заступами, схоронили тело в земле девичье...
Пес же как будто бы ведал, что делают люди и всем им
Помогал, сострадая, рыть могилу когтями,
Будто бы всё разумел он, землю могильную роя.
Так они и схоронили недавно умершую деву,
340 [242]
После, печалуясь горько по безвременной смерти,
Прочь поспешили из леса каждый по собственным нуждам,
Только вот пес у могилы один на страже остался
Лишь по собственной воле - он ведь любил хозяйку!
Сжалился Зевс всевышний, в круге созвездий небесных