С брачной сирингой смешалась песнь аонийских авлосов.
Так совершался брак Аристея и Автонои,
Породивший на свет Актеона. Потомок Агрея,
Отдал он сердце охоте, как и отец его славный,
290
Он служил Артемиде скитаясь в горах. Не мщенье ль
Зверя лесного настигло злосчастного Актеона?
Ведь он младший потомок львов убийцы, Кирены!
Разве спасся горный медведь от него? Устрашал ли
Львицу с детенышем гибель несущий взор Актеона?
Сколько раз пантера прыжком внезапным бросалась -
Ниспровергнута наземь была, и Пан изумленный,
Пастырь заботливый, часто охотника-юношу видел
Вслед за быстрым оленем бегущего быстро в погоню!
Только ни резвоногость не помогла, и ни стрелы
300
Не защитили, ни меткость дротов, ни хитрость в охоте...
Мойра его погубила, растерзанного борзыми,
Ставшего быстрым оленем после с индами битвы,
Дышащего еще, когда сквозь ясеня крону
Он омовение плоти Лучницы грозной увидел!
Созерцатель, не должный чего созерцать и не должно,
Тело пречистое он неневестной девы увидел
В святотатственной бли́зи. Да только глядящего тайно
На госпожу нагую случайно нагая наяда,
Некая нимфа, вдруг увидала издали оком:
310
Крикнула громко со страху, плакаться стала богине
На нечестивого мужа влюбленного, на святотатство.
Вмиг Артемида схватила повязки и одеянья,
Платьем девичьим груди пречистые сразу прикрыла
И погрузившись стыдливо в волны бегущие речки,
Юная дева мгновенно спряталась в водных глубинах...
Актеон! О, злосчастный! Мгновенно ты человечий
Облик утратил, четыре ноги копыта одели,
Щеки округлые стали костистыми челюстями,
Бедра вдруг искривились, рогов ветвистых взметнулась
320
Над твоими висками пара, чуть удлиненных.
Образ чужой расцветает странными пятнами зверя,
Тело стало косматым, и в быстром как ветер олене
Только лишь ум человечий! Прыжками дикими быстро
Ты понесся по скалам чуждым резвым копытом -
Ловчий, трепещущий ловчих! И прежнего господина
Не признали собаки, ведь он изменился! И в скорби
Лучница, стонам не внемля, в неистовстве полном, пускает
Их по ложному следу, ярых от гнева богини.
Псы же грызутся, оскалив зубы, сулящие лани
330
Смерть, обмануты видом хозяина в стати оленьей -
Псы пятнистую шкуру мнимого зверя терзают.
Казнь и другую богиня замыслила: песьи уж медлят
Пасти, дабы подольше заживо рвать Актеона,
Дабы он чувствовал сердцем более муки и боли,
В горьком страданье! Томимый, как человек, непомерной
Пыткой, жалобно плачет над роком, к собакам взывает:
"О, блаженный Тиресий! Ты видел нагую Афину
Против воли ее - милосердная не погубила!
Ты не умер, оленем не стал! Над твоими висками
340
Нет и рогов ветвистых, сомкнувшихся сводом высоким!
Жив ты, хоть очи твои и погибли для света, но в разум
Свет осиянный глаз вложила богиня Афина!
Лучница гневалась злее Тритогенейи бессмертной!
Ах, когда б мне такое ж страданье ниспослано было,
Если б мои зеницы дева взяла как Афина!
Если б и ум изменила как тело! Но преобразилась
Плоть, звериною ставши - людским мой разум остался!
Разве звери лесные оплакивать могут погибель?
Разум им не присущ - умрут они и не заметят!
350
Я же разум свой горький храню и в облике зверя,
Плачу, на самом же деле как человек умираю!
Ах, как вы стали жестоки, борзые! На львов не бросались
Вы с такою безумной яростью на охоте!
Милые горы! Звучите плачем по Актеону!
Звери, вам я подобен - о том же вас умоляю!
О, Киферон! Автоное скажи, что видел! Слезами
Каменными Аристею о смерти жестокой поведай,
О безумстве свирепом псов... О, рок мой жестокий!
Собственными руками убийц своих я взлелеял!
360
Лучше б смирил меня горный лев, да лучше 6 я барсом
Быстрым с мехом пятнистым был на части растерзан!
Лучше б медведь свирепый кривыми когтями вцепился
Мне в загривок олений, тело терзая клыками -
Но не охотничьи псы, с которыми всем я делился!
Псы не признали речи иноголосой и лика!"
Так он стенал, умирая, и так умолял он свирепых
Псов, глухих к слезам и жалобным мыкам оленя.
Мнилось ему, он разумной речью корил их, но вместо
Речи из уст его стоны невнятные слышались только.
370
Вот над горной грядою молва-самоучка уж плещет,
И кричит Автоное о сыне, затравленном псами,
Но не сказала, что образ оленя косматого придан,
Молвила только, что умер. И нежно любившая сына
Матерь, застигнута горем, раздета и босонога,
Рвет уж кудри густые, хитона ткань разрывает,
В скорби великой ногтями в кровь раздирает ланиты
Нежные, по обнаженной груди, что помнила сына,
Бьет кулаками, ибо ею вспитала-вскормила
Некогда матерь младенца... Неиссякаемо слезы
380
Лик ее орошают и увлажняют одежды.
Вот и псы Актеона, с гор прибежавшие, тоже
Скорбную весть подтвердили, их слезы безмолвные ясно
Юноши показали безвременную кончину.
Видя как свора скулит, удвоила матерь рыданья.
Старец Кадм обрезал с чела свои пряди седые,
Плач подняла Гармония, жалобы горькие женщин
Дом весь заполонили, слившись во плач погребальный.
Автоноя с супругом милым своим, Аристеем,
Кинулась в горы, искать рассеянные останки.
390
Мать дитя увидала - и не узнала, ведь облик
С пестрою шкурой оленя не юноши милого образ!
Много раз миновала она останки оленя,
Что на земле простерлись, не узнав, ведь искала
Сына погибшего тело, лик его жаждала видеть.
Нет, не виню Автоною злосчастную! Ведь измененным
Видела труп она сына, пред нею образ олений
Лишь находился, не взоры родимого были пред нею!
Пальцы рога́ осязали, не голову милого сына,
Зрела оленьи копыта, ступне́й родных не узнала,
400
Видела сухожилья, не Актеона плесницы!
Нет, не виню Автоною злосчастную! Смертным взором
Сына ушедшего матерь искала, о лике зверином
Не помышляла и горла не зрела с первой брадою,
Что первоцветом пресветлым юноши кожу покрыла!
Шагом неверным блуждая по горным взлобьям лесистым,
Топчет она глухие нехоженые чащобы,
В платье рваном, босая. После скорбных блужданий
По ущельям, домой приходит. Скорбит, что напрасно
Сына искала, не может заснуть она подле супруга.
410
Вот они оба смыкают очи и тайно приходит
Сон под крылом соловьиным, насколько певцы дозволяют.
Юноши дух явился отцу, сраженному горем,
Обликом он - со шкурой пестрой олень, из глаз же
Слезы струятся и молвит он голосом человечьим:
"Отче, спишь и не знаешь моей ты горькой судьбины!
Так пробудись и изведай: мой облик звериный, он ложен!
О, пробудись и притронься ко лбу оленьему сына
Милого, о поцелуй же лона плод Автонои!
Сына видишь, тобою взращенного! Видишь и слышишь
420
Облик и речь Актеона, да, одного Актеона!
Хочешь ладони и пальцы потрогать милого сына,
В ноги оленьи всмотрись - увидишь сыновние руки,
Голову видеть желаешь - вглядися в облик олений,
Жаждешь узреть ты тело - в рога ветвистые вникни,
Ступни же Актеона - задние ноги марала,
Шкурой изюбра косматой и жесткой стала одежда!
Отче, узнай же сына, не спас Аполлон его жизни,
Сына оплакивай, отче, не спас его бог Киферона,
Ты превращенное тело дитяти предай погребенью,
430
Ты не оставь без последних почестей зверя родного,
Да не введет в заблужденье тебя мой облик обманный!
Ах, отец, от охоты почто ты меня не отвадил?
Мне бы за одинокой Лучницей не хотелось,
За богиней Олимпа, подсматривать... Я бы любовью
К деве смертной пылал... Но краткую страсть я оставил
К смертных жёнам другим и только к бессмертной богине
Воспылал я любовью и в гневе великом богиня,
Отче, меня достояньем сделала псов, и отроги
Горные видели это! Если же скалам не веришь,
440
Дев наяд вопроси, и гамадриады всё знают,
Мне подобных оленей расспрашивай, горных
Пастухов (я их звал!). Окажи мне последнюю почесть,
Отче! И несмотря на кручину отчую, тварей
Не убивай, истерзавших сына в облике зверя,
Ибо собаки не знали, кого они убивают!
Разве щадят борзые оленя на травле? Охотник
Станет ли гневаться, если зверь затравлен? И сколько
Времени бедная свора носилась по горным отрогам,
Следа жертвы взыскуя! Из глаз их обильным потоком
450
Слезы печали струились, псы лапами истоптали
Все силки и наметы, как будто в приливе горячей
Верной любви к господину (и люди так в горе страдают),
Как же они скулили над ложем моим из праха...
Не убивай, умоляю, тварей разумных! Олений
Облик один лишь косматый видели эти собаки -
Вот мольбам и не вняли, вот потому и сомкнули
Пасти на горле моем, что мык лишь олений слыхали!
Ибо они вопрошали о роке моем даже камни:
"Где ж Актеон наш сегодня сокрылся? Скажите нам, скалы!
460
Где на ланей устроил облаву? Скажите нам, нимфы!"
Свора так вопрошала, гора же так отвечала:
"Разве будет собрата олень преследовать горный?
Я не слыхала о звере таком! Актеон превратился,
Облик свой изменив, и стал оленем разумным!
Стал охотник дичиной! Сородник героя Агрея
Мужеубийцей-богиней, Лучницей ярой затравлен!"
Так скулящим собакам гора в ответ возопила.
Артемида же псу, убийце невольному, часто
Речь бросала: "Не рыскай, злосчастный, в поисках следа!
Актеона ты ищешь? В брюхо, пес, загляни-ка!
470 [471]
Актеона ты ищешь, сожранного тобою?
На луговине кости хозяина можешь увидеть!"