Слишком ранней любимца... Вот дщери бегущего вечно
Их отца Лика́банта с резвобурной стопою,
К дому Гелия вышли, румяноланитные Хоры.
Вот одна, с лицом, затененным снежною тучей,
Нежный свет посылает сквозь темномрачнеющий облак,
Хладны стопы, и плесница плещет градом и снегом,
Слиплись волны волос вокруг главы ее влажной,
500 [489]
И вкруг чела обвилась повязка, что ливни рождает,
Ярко-зеленый венок виски обхватил, а груди
Круглые поддержала она снежно-белой повязкой.
Вот другая: дохнула ветром, что радует смертных,
Ласточек нам возвращающим, Зефир чело ей ласкает,
Волосы благоухают росой изобильной весенней,
Сладостный смех раздается из уст, от одежды струится
Запах роз, что с зарею готовы раскрыться побольше,
Песнь хвалебную кличет Адонису и Киферейе.
Сестрам вслед выступает Хора жатвы и сбора,
510 [499]
Связку выносит в деснице с зерном тяжелым колосьев,
Держит и серп изострый с блестящим лезвием гнутым,
Вестника жатвы, и тело этой закутано девы
В тонко льняные полотна; в пляске она выступает -
Сквозь прозрачные ткани бедра манят, мерцая,
Увлажнены ланиты росою пота обильной,
От лучей Фаэтонта жарких вкруг лика бегущих!
Вот и четвертая - пашни благой она правит порядком,
Ветвью венчает оливы виски прохладные дева,
Орошенной обильной водой семиустого Нила,
520 [509]
Волос ее так скуден на голове невеликой.
Клонится хрупкое тело, когда встает она в небе,
Листья рвет ветер с деревьев, власы чащоб подрезает,
Нет ничего у нее за душою, ни гроздей душистых
Над затылком не виснет, плетей золотистых побегов
Нет, и влаги маронской темно-пурпурною погреб
Не наполняется духом, и пены нет над амфо́рой...
И не виснут побеги плюща, сплетенного с гроздью!
В час предреченный приходит она и сестрами правит:
В домы Гелия спешно тогда возвращаются Хоры!
Песнь XII
В песне двенадцатой скажем о новом цветочке эротов,
Ампелос возродится в гроздьях лозы виноградной!
Хоры ночь проводили за прибрежьем песчаным
Западного океана, родимого Гелия в домах,
Их при въезде встречала звезда вечерняя, Веспер;
Вышед навстречу из дому, вновь явленная в небе,
Правящая повозкой бычьей сияла Селена.
Зоркое око узрев плодоносного Хениохея,
Быстрый шаг укрощали, он же, бег завершая,
С неба домой возвращался, к вознице с огненным зраком
Светлолучистый Фосфорос шел, на ярой четверке
10
Коней ярмо разрешал и бич откладывал звездный,
После в потоке соседнем и бурном купал Океана,
Пот омывая и пену с коней огнеядущих.
Бурно они колебали влажные выи и гривы,
Прядая наземь, били копытом лучистые ясли.
Вкруг огневейного трона бога дочери встали
Рядом совсем с неустанным возницею Хениохеем,
Все двенадцать, привет четырем посылаючи Хорам.
Гелия все - служанки, при огненной колеснице
Жрицы Лики́банта девы при этом. И пред древнейшим
20
Пастырем мира склоняют безропотно рабские выи.
Вот виноградновласой Хоры слышатся речи,
Так, моля, она молвит, на пряди перстом указуя:
"Гелий, жизнеподатель, и трав и плодов ты владыка,
Срок созревания грозди когда, укажи нам, настанет?
Время придет ли о даре бессмертных Блаженных напомнить?
Не укрывай, умоляю, от дщери родимой подарка,
Ибо одна я осталась без оного, нет мне ни жатвы,
Ни снопа, ни травинки, ни Зевсом дарованных ливней!"
Так молила. Надежду на щедрообильные сборы
30
Дал ей Гелий, перстом же прямым указует он деве
Прямо на стену, на бег годов и часов круговратный,
Изображенный на досках двойных Гармони́и, где видны
Все пророчества в мире, когда бы ни явлены были
Фанеса дланию, бога древлерожденной вселенной,
И на досточке каждой рисунки к буквам теснятся!
Так показал и молвил ключник огня, Гипери́он:
"Тут, на досточке третьей, когда будет время для сбора,
Сведаешь, в области Девы и Льва, на доске же четвертой
Сам владыка гроздовий изображен, и нектар
40
Ганимед на пиру подает нам сладостный в чаше!"
Так объяснил Бессмертный. Гроздолюбивая дева
Подошла и на кладке пророческой вдруг увидала
Первую доску (стара, как всей вселенной начала),
Изображала она, что свершил владыка Офи́он
Некогда, также деянья древнего Крона являла;
Как детородный орган отца отрезал, как кровью
Дщереродное море, как семенем древле, кропилось,
Как он глотку отверзнул, камень глотая огромный,
Думая, что пообедал собственным сыном, Зевесом!
50
Как потом этот камень (как повитуха!) всех прочих
Из утробы отчей извергнуть помог младенцев!
Так же над бурным Дием огнелучистую Нику
В распре разбитого Крона с его и снегом и градом
Резвоногая зрела Хора, раба Фаэтонта,
На картине соседней. А дале видела сосны,
Вместе с племенем смертных мучились равно деревья:
Ибо ствол вдруг разбился, и без семени в мире
(Только лишь собственной силой!) человек появился;
Как Зевес ливненосный низверг на горные выси
60
Влаги обильной потоки, весь мир тотчас затопившей,
Как и Нот, и Борей, и Либ, и Эвр бичевали
Девкалиона ковчег скитальческий с Меной плывущий
Вровень по волнам безбрежным, где гавани не было видно!
А приблизившись к третьей скрижали быстрой стопою,
Жрица Ликабанта, дева, такое потом увидала:
Много пророчеств различных, назначенных миру судьбою,
Светло-лучистые знаки червленой писаны краской,
Все, что начальная мудрость взяла из пестрых сказаний...
Вот что сведала дева из пророчеств скрижалей:
70
"Аргус, тот быкопас, что Герой назначен, павлином
Станет с тысячью ярких глазков. И ждет превращенье
Харпалику, бесстыдным отцом приведенную к ложу,
(Сына убила, отцу его предложила на ужин!)
В быструю мощную птицу, крылами гребущую воздух
В небе высоко Ткачиха некогда, Филомела,
Станет ласточкой легкой, с пестрою шейкою птицей
(Так же она щебечет, как безъязыкая дева,
Что на одежде знаки сумела тайные выткать).
Также Ниоба, на склонах скалистых высей Сипила
80
Превращенная в камень, прольет и слезы из камня,
Детям погибшим надгробье плачевное. Встал чуть не рядом
Пирр похотливый, камень фригийский, ибо он к Рейе
Вожделел, нечестивый, гнусного брака желая!
Тисба вместе с Пирамом рекою одной, однолетки,
Страстно желая друг друга, слились... И в Милакс влюбленный,
В деву, отрок прекрасный - цветком эротов стал Крокус!
По состязании в беге, где свадьба была бы наградой,
И после яблок Пафийки разгневанная богиня
90 [89]
Артемида львицей сделает Атаданту!"
Все пробежала глазами пророчества быстрая Хора,
До возвращенья туда, где пламенный Гиперион
Знаки указывал деве, стремительной, словно ветер...
Зрит она изображенье Льва лучистого, тут же
Девы образ звездный написан был преискусно,
Гроздь держащей во длани, рожденной осенью ранней.
Здесь же прочла оракул Хроноса быстрая дочерь:
"Станет Киссос, сей отрок милый, плющом, ползущим
Вверх обильным побегом; Каламос, отрок прекрасный,
100 [99]
Тростниковым стеблем гибким под ласковым ветром,
Стройным побегом, растущим из лона земли плодоносной,
Стойкой опоры гроздей... Станет гибкой лозою
Ампелос, даст свое имя грозди, что виснет средь листьев!"
После того, как оракул прочла плодосбора богиня,
Быстро прошла к той скрижали, где был нарисован искус:
Ганимед, сей отрок, в полный рост, что на пире
Нектара влагу в чаше златой подает, наклонившись.
Здесь предвещанье судьбы сведено в четыре лишь строчки
Дальше счастливая дева, горлиц подруга, спешила,
110 [109]
Для плющевого Лиэя знаменье найдя таковое:
"Фебу даровано Зевсом носить ветвь вещего лавра.
Яркие розы присущи яркой Кипрогенейе.
Ветви зеленых олив - Афинайе зеленоглазой.
Сноп колосьев - Деметре, а гроздь лозы - Дионису!"
Все прочитала буквы чтившая Эвия дева,
После идти собралась с сестрами милыми вместе
К струям и токам восточным старца, реки Океана,
За Фаэтонта четверкой конной... Целенья Лиэю
Нет от скорби по другу погибшему, даже о пляске
120 [119]
Не вспоминал он. Терзаем памятью по любимом,
Горько стенал и плакал... Диски медные богу
Уж и ненадобны боле, не хочет он медного звона,
Не услаждает пектида, нет на лике улыбки
Боле, лишь боль и печаль у влюбленного Диониса...
Не журчит уж лидийский Герм в берегах тростниковых,
Что, подгоняемый ветром шумным, по склонам катился,
Боле течь он не хочет... С сокровищницею в пучине
Златопенный Пактол замедлил скорбящую влагу,
Словно по мертвому плача... И в честь погибшего воды,
Бьющие над землею, вспять повернул под землю
130
Ток фригийский, Сангарий. Окаменевшая матерь,
Влажная Танталида, немая, зашлась, исторгая
Слезы в рыданье двойном: сострадает она Дионису!
И сосна с однолеткой пинией горестно плачет,
Что-то шепча еле слышно. И лавр, древо бога с густыми
Кудрями Феба, роняет листву свою в горестном ветре
Вещую... Даже олива блестящие листья на землю
Сбрасывает, хоть она Афины древо святое!
Вот Дионис, бесслезный прежде, слезами исходит,
140 [139]
Плача над отрока смертью - нитью, разорванной Мойрой;
Видя скорбь Диониса, сочувствуя горести бога,
Атропос из состраданья слово божие молвит:
"Жив, Дионис, твой отрок! Он ведь горестной влаги