Крепкие винные струи врагов допьяна напоили -
Вот уж некий индиец, разум теряя от хмеля,
Устремляется к стаду, прямо в заросль густую,
Там быка он хватает свирепого, тянет упрямо
За изогнутоострую пару рогов, пригибает
30
Дерзкой к земле рукою: бога рогатого, мыслит,
Диониса уводит в подъяремное рабство!
Лезвием острым кривого меча еще один воин
Горло козочки режет, любящей прыгать по склонам,
Ятаганом изострым и искривленным ей выю
Рвет, полагая, что пана рогатого убивает!
Третий рог твердоватый бычий срезает и мыслит:
Сатиров быкообразных сбирает обильную жатву!
Тот преследует племя изящнорогих оленей,
40 [39]
Видя шкуру оленью светлую в пятнышках пестрых,
Думает, что убивает Бассарид быстроногих!
Взор же его обманут сходством с небрид узорочьем!
Крови обильным потоком убитых животных окрашен
Панцырь смуглого инда, пятна повсюду алеют...
С грозным воплем воин к соседнему древу стремится,
Рубит побеги, заметив, что ветер весенний колышет
Листьев убор курчавый кроны округловетвистой,
И поражает дротом верхушку с плотной листвою,
Хворост и поросль сухую крушит и кромсает свирепо,
Мысля, что Диониса пряди густые срезает -
50
Бьется ж на самом деле не с сатирами, а с ветвями,
Наслаждается тщетно призрачною победой!
Вот охватило безумье других: вместо сулицы тяжкой
Вскидывает ратоборец за плечами висящий
Глухозвонный тимпан, и рокотом обоюдным
Откликается бычья кожа, отзвуком медным.
Тот, трепеща от рева свищущего авлоса,
Кружится в пляске безумной, стопою стопу оплетая...
Третий к устам притиснул, неопытный, лотоса стебель,
Силится выдуть авлоса мигдонийского клики...
60
Этот у ближней оливы древней прыгая резво,
Темно-зеленую ветку благородного древа
Рвет, напоенную соком, думает, будто за гриву
Он схватил Маронида, облитую винною влагой!
Прочие, шлемы надвинув, схватив ятаганы и копья,
Сопротивляться не в силах умом хмельному безумью,
Стали уже подражать щитоносных игре корибантов,
Бьющих буйно ногами о землю в пляске оружной,
Воздымающих длани кругом, яро гремящих
О щиты с обеих сторон, вращая железо!
70
Тут некий воин, завидев неистовство Музы святое,
Сатиров буйную пляску изображает невольно.
Ратник иной, заслышав шумный ропот тимпана,
Негой неясной томится и, обезумев от гула,
В сторону тул бросает грозный, о нем не заботясь,
Отдаваясь на волю буйства. Отряда индов
Вождь вдруг хватает за кудри вакханку со стройною выей,
Деву чистую алча повергнуть, палимый желаньем,
Наземь - вот уж и пояс девы, простертой во прахе,
Он дрожащей рукою на клочки разрывает,
Ослепленный надеждой тщетной... И тут-то внезапно
80 [81]
Прямо с девичьего лона змея на него устремилась,
В горло врага поражает, обвивши кольцами тела
Тесными выю его, как будто повязкою плотной...
Затрепетали колена - и в бегство вождь обратился
Смуглокожий, оставив втуне жало желанья,
Унося на плечах змеиное ожерелье!
И пока среди гор томимые жаждой бродили
Инды, сладостный Гипнос, раскинув широкие крылья,
Пал на зыбкие взоры индов неукрощенных,
Их усыпил, уязвленных в разум винною влагой,
90 [91]
Угождая во всем Пасифаи отцу, Дионису!
Вот уж один и навзничь во сне опрокинулся, ликом
В небо повернут, и сонный, пары выдыхает хмельные;
Тот головою тяжелой припал к брегам каменистым,
И, бездыханный, раскинул члены на гальке прибрежной,
Что-то бормочет, блуждая умом в сновидениях дневных,
Пальцами крепко сжимая виски и лоб в опьяненье;
Третий простерся ниц на песке зыбучем безвольно,
Обе руки вдоль бедер своих уронив как попало;
Сей, упершись руками, трясет головой, извергая
100 [101]
Винную пену, другой же, судорогой объятый,
Скрючился словно змея, когда она спит, отдыхая!
Часть отрядов враждебных в чаще лесной воевала -
Дремлет один под дубом, другой в изножии вяза,
Некий же воин свалился под падуб раскидистый набок,
Левую руку закинул на лоб, забыв о сраженье;
Множество воев окрест лежит, подобное груде
Мертвых, и оглашают небо пьяные всхлипы
Обеспамятших воев... Вот один, прислонившись
110
К древнему лавру спиною, носом клюет непрестанно;
Дремлют в цепкой дремоте другие на ворохе веток
Перистолистной пальмы и благоплодной оливы,
И ветерок лишь колеблет над ними верхушки деревьев.
Вот иной, что простерся во прахе почвы зыбучем,
Пальцами ног во влаге полощется быстрого тока;
Тот, непривычный ко хмелю, пляшет и плещет в долони,
После главой тяжелой к сосне соседней приткнувшись
Этот хрипит и к жилам набухшим лба потянулся...
120 [119]
Видя врагов уснувших, с улыбкою изрекает
Бромий-владыка слово, полное силы могучей:
"Слуги-индоубийцы властителя Диониса,
Битвы довольно, и в узы тесные индов ввергайте,
Всех плените, и капли крови уже не проливши!
Пусть, колена склонив пред могущественным Дионисом,
Инд послужит отныне неистовой матери Рейе,
Тирс виноградный вздымая! Пусть на ветер он бросит
Из серебра поножи! Пусть пляшет в алых плесницах,
130 [128]
Пусть ему лоб увенчают плющевыми венками,
Сбросив высокогривый шлем со стриженых кудрей!
Битвы бряцанье оставят пускай и бурные вопли,
"Эвоэ!‟ да воскликнут в честь гроздоплодного Вакха!"
Так он изрек - и слуги спешат: вот один окружает
Выю врага кольчатой гирляндой из змей ядовитых,
После прочь увлекает мужа с таким ожерельем;
Тот за браду витую хватает косматого воя,
Тащит за плотный волос заросшего густо подбрадья;
Этот к главе кудрявой тянет пальцы поспешно,
140 [138]
Тянет его за кудри изловленного без ловушек!
Третий, крепко опутав руки врага за спиною,
Гибкою ветвью ивовой стянул ему петлю на шее;
Вот шатается старый Ма́рон, подставивший плечи
Под опьяненного инда недвижимо-тяжкое тело;
Кто-то метателя дротов пленил, побежденного дремой,
Вяжет лозою, а после располагает в повозке,
Увлекаемой парой пятнистою леопардов;
Этого спящего толпы вакханок, связав над затылком
Пясти лозой нерушимой, влекут уж на хребтовину
150 [148]
Зверя-слона, что ноги сгибать не умеет в коленах.
Прочие скопом взялися за перевязи тимпана,
Плотно обвившие плечи инда, чтоб влечь его дальше;
Вот одна Бассарида, посох отбросив пастуший
(Видно, ум потеряла в этом неистовстве бурном!)
Инда хватает, что в море глубокопучинном богатства
Ищет - и тащит его за кольца кудрей густые
К игу тяжкому рабства; вот, вдохновленный Лиэем,
Тянет в прекрасном доспехе врага Эрехтей, что в железо
Весь закован, на вые собственной! Вот и вакханка,
160 [158]
С гор пришедшая, гонит стадо слонов (ведь хозяин
Хмелен), зверя со шкурой темною хлещет нещадно;
Вот Хименайос колеблет щитом прекрасным из злата,
Златощитного воя оружья лишивший, и гордо
Вакх на отрока смотрит взором безумнолюбовным,
Отрок же весь сияет в доспехе, чей дремлет хозяин...
Юноша в блеске оружья, сверкающего лучезарно -
Словно ликийского Главка доспех золотой получивший,
Ослепляющий войско Диомед несравненный!
170 [167]
Прочих воинов вражьих в плен забрали вакханки,
Сном глухим обуянных, сладким вином отягченных!
В этих местах лесистых, уединения полных,
Средь подруг астакидских, выросшая вместе с ними,
Никайя расцветала, новая Артемида,
Страсти любовной чуждалась, не ведала Киферейи,
Только зверей стреляла да по ущельям скиталась,
Не таяся в светлице чистой, словно девица,
Нет, средь склонов скалистых, в местах пустынных и диких
180 [176]
Луком играла, не прялкой, в дебрях глухих да чащобах
Вместо веретена забавлялась пернатой стрелою,
Жерди да ловчие сети - утварь сей гордой Афины!
С Лучницей чистой делила она труды и заботы,
В скалах силки расставляла, их дева больше любила,
Чем веретенные нити, но никогда не стреляла
Дева в пеструю шкуру молодого оленя
И никогда не гонялась за горной козой или зайцем,
Нет, окровавленной плеткой (после их укрощенья!)
Львов косматогривастых по желтым спинам хлестала,
190 [186]
Или копье поднимала против медведиц свирепых -
Лучницу часто бранила, что стрелы издали мечет,
Что и пантер пятнистых, и племя львиное вместо
Ланей никчемных в повозку свою она не впрягает...
Не заботили деву притиранья и вместо
Меда она любила родники средь утесов
С ледяною водою, и после тяжкой охоты
Часто предпочитала жилищу простую пещеру,
Часто после скитаний и рысканий по долинам
В логове оставалась пантеры или в скалистой
200 [196]
(Зноя спасаясь полудня) лежке львицы родящей.
Самка же только смотрела и только щурилась кротко,
Деву лизала, из пасти клыки она убирала,
Словно псица скулила и из прожорливой глотки
Легкий рык раздавался, когда появлялся детеныш -
Мыслила, видно, львица, что тут сама Артемида...
Лев же с косматой главою тихо наземь ложился,
Вытянув шею смиренно, и он склонялся пред нимфой;
В этих же самых горах и некий пастух обретался,
210 [205]
Был он и строен, и ладен, ровесников превосходней,
Звался же Хймносом. В чаще дикой и непроходимой
Выпасал своих телок дивных рядом с юницей,
Посох сжимая в руках пастуший... И вдруг погрузился
В бездны страсти любовной, пасти стада отказался,