Словно Анхйс розоликий, коему древле Киприда
Выпасать приказала горных быков белоснежных,
Поясом вместо бича погоняя... Так, подле чащобы
Белокожую деву быкопас вдруг заметил:
Боле его не волнует стадо, и вот уж телица
В поисках сочной травки оказывается в болоте,
220 [216]
Бывшего пастыря не видит уже, отдалившись;
Вот уж уходит другая телка в дальние горы
В поисках пастуха, а юноша в полном забвенье
Видит лишь облик милой с ямочкою над ланитой,
А злокозненный Эрос все более распаляет
Страсть уколами стрелки: далёко по склонам скалистым,
Там, где охотница-дева мчит, на бегу недоступна,
Ветер легкий, игривый хитон ее раздувает,
230 [224]
Белые видятся бедра, гладкая кожа светлеет,
Дева лилия словно, словно цветок анемона
Среди роз алоцветных - так светла и прекрасна!
Юноша, весь пылая, взором ненасытимым
В смутные очертанья вперяется под одеждой
Спрятанных белых бедер, алчет ласки, и видеть
Хочет пряди прически, разметанные ветерками
В разные стороны бурно (взметнулись волосы зыбью!),
О, как сияет под ними обнаженная шея!
Отрок часто бродил по горам высоким вслед милой:
240 [234]
Проверяет ли сети дева иль лук напрягает,
Или бросает дроты, в нем пыл любви пробуждая
Смотрит на белые руки любимой юный влюбленный:
Если ж она натянет лука изгиб рогового,
И обнажится локоть, то взор устремляет украдкой
И следит напряженно за белолокотной девой;
Зренье его направляют непрестанно эроты:
Так ли, как Никайи руки, длани светлеют у Эос?
То, устремивши с тоскою на запад взгляд, проверяет:
250 [243]
Так ли дева сияет красой, как богиня Селена?
Юноша, прямо под сердцем носивший рану эротов,
Близко ль, далеко ль он был, но мыслил только о милой -
Вот она метко мечет в медведицу горную дроты,
Вот она львиную шею дланями ухватила,
Сим обоюдным объятьем явив немалую силу;
Вот во влаге струистой пот и грязь омывает
Полускрыта водою, но боле всего он запомнил
Одеяние, ветром приподнятое выше бедер,
260 [252]
Грудь ее, что колебалась, точно цветок от дыханья...
Помня об этом он молит счастливоблаженные ветры
Снова и снова взвевать глубокие складки хитона!
Юноша, неустанно пасущий рогатое стадо,
Вдруг увидев рядом охотницу с гордою выей,
Выкрикнул ей такие, ревности полные, речи:
"Ах, отчего я не сети, не дроты, не острые стрелы!
Если бы стал я дротом, зверей убивающим, дева
Трогала б дланью своею меня! Ах нет, превратиться
270 [261]
Мне б в тетиву из бычьих жил - я б часто касался
Грудей ее белоснежных, девичьих не знавших повязок!
Агница ты! Телица, чью грудь ничто не стесняет!
Милая! Счастлива сулица - ты ее носишь! И стрелы
Счастливей Химноса, только овчее пасшего стадо,
Ты их касалась рукою, рождающей страсти желанье!
К ловчим сетям счастливым, хоть и безмолвным, ревную!
Ах, и не только к ловчим сетям вожделею, но также
Луку завидую горько, безмолвному также колчану!
Если бы в знойный полдень в источнике, будящим страсти,
280 [271]
Плоть омывающем, деву гордую я бы увидел!
Да, о телица моя - и без ревнивой одежды!
Что над моею судьбою не сжалишься, Киферейя?
Я Тринакйи не знаю, я стад не видал в тех пределах,
Гелия разве быков пасу я на этих отрогах?
Мой отец и не ведал тайного ложа Арея!
Не презирай меня, дева, хотя выпасаю я стадо -
Не пастухи ли всходили на ложе блаженных Бессмертных?
Розоволикий Титон ходил в быкопасах - повозку
Из-за красы забрала лучезарная хитчица Эос!
290 [281]
И виночерпий Дия был быкопасом, всевышний
Зевс восхитил на небо его в когтях осторожных!
Ах, приходи же к стаду бычьему и получишь
Ты, вторая Селена, второго Эндимиона!
Дроты оставь и пастуший посох прими, и скажут:
"Химноса бычье стадо пасет Киферейя-богиня!‟"
Так он рек, умоляя - в отчаянье бил он рукою
Обессиленной бедра, боялся открыться ей в страсти,
Всюду ходил за нею, свое проклиная молчанье.
Вот, наконец, эроты подмогу и мужество дали:
300 [291]
Никайи он оружье охотничье поднимает,
Бурную пику, томимый сладостнейшим желаньем;
Гнев презирая девы, колчан легчайший хватает;
Сети с силками целует, ее недвижные стрелы,
Острием смертоносным свои уста он ласкает,
В пылком порыве он стрелы к груди прилагает истомной!
Слово такое молвит голосом бездыханным:
"Ради Пафийки, дубравы, воскликните, как и во время
Пирры и Девкалиона, речи для девы безумной!
Дафна милая, дай же услышать стон твой древесный!
310 [301]
Если бы Никайя прежде жила, Аполлон бы пленился
Ею, и не превратилась ты бы, Дафна, во древо!"
Так он сказал и деве стал играть на сиринге
Томно-любовную песню, поведавшую о страсти...
Над пастухом посмеялась дева зло и сказала:
"Словно песнь для Пафийки Пан распевает прекрасный -
Часто он страсть прославлял - но не стал возлюбленным Эхо!
Сколько же Дафнис старался! Но только чем больше он тщился,
Тем быстрее бежала дева к отрогам укромным,
320 [310]
Бегством спасаясь от песен подпаска... И сколько старался
Феб в своих песнопеньях - да с Дафной не преуспел он!"
Бурную пику, молвив, она пастуху показала.
Он же, сладким томленьем охваченный страсти любовной,
Не разумел, сколь жестока была сия амазонка,
И перед гибелью скорой молвил снова, стеная:
"Умоляю: метни же милый свой дрот белоснежной
Дланью, убей - наслажденьем мне будет погибель! Нет страха
Ни пред мечом, ни пред дротом твоим, о бегущая страсти!
Пусть поскорее приходит погибель, неся мне свободу
330 [320]
От всеязвящего жала Эроса, жгущего сердце!
Смерть! Умереть я желаю! Ах, если б стрелою своею,
Лучница, вслед за Кипридой и ты бы меня уязвила,
Ради Пафийки молю я не в горло лезвием метить,
Дрот погрузи мне в сердце, где спрятались жала эротов!
Нет же... пусть будет горло! Не поражай меня в сердце!
В новой ране нет нужды! Если тебе так приятно,
Пусть другое оружье будет: земля меня примет,
Раненного огнем, низвергнутого железом!
340 [329]
Жалкого сразу прикончи! Стрел не жалей с тетивою!
Сладостно и железо, коль ты его тронула дланью!
Сам я себя вместо цели подставил, взором любовным
Светлую длань озираю, наложенную на стрелы,
Сладостную тетиву натянувшую до отказа,
Что до розовой груди правой легонько коснулась!
Гибну по собственной воле, жалкая Эроса жертва!
Не защищаюсь от смерти, облака стрел не боюся,
Только и вижу, как снеги белые нежные руки
Вожделенные мною стрелы и лук ухватили!
350 [339]
Что ж, мечи из колчана в сердце мне все свои дроты,
Смертоносные жала в меня посылай, ибо горше
Ранят стрелы иные острием огнежальным!
Если убьешь из лука, зачаровавшего сердце,
Дева, кострам погребальным не вверяй моей плоти,
Ибо я не желаю иного огня! Только, дева,
Скрой под сладостным прахом собственною рукою
Тело, подай же милость последнюю, дабы сказали:
"Сжалилась дева над павшим от длани ее!‟ Над могилой
Не клади ни авлоса, ни сладкозвучной пектиды;
360 [349]
Посоха пастуха, сего знака занятья, не надо!
Но возложи над гробницей только свой дрот смертоносный,
Дрот, что кровью моею окровавлен злосчастной!
Дай мне последнюю милость такую, и над могилой
Набросай ты нарциссов (знак жертвы страсти любовной)
Или крокусов милых, иль Милакс цветов полюбовных,
Или весенних цветов - быстротечных брось анемонов,
Возвестивших бы краткость жизни моей и цветенья!
Если ты рождена не морем жестоким иль камнем,
Слезы пролей скупые, чтоб их необильной росою
370 [359]
Увлажнилась поверхность ланит румяных и милых;
Собственною рукою выведи киноварь буквиц:
"Химнос пастух упокоен тут, отказавши от ложа,
Никайя дева убила его и сама схоронила‟".
Рек он - и в то же мгновенье Никайя рассвирепела -
Крышку срывает с колчана, полного стрел смертоносных,
И пернатую точно в цель направляет, согнувши
Рог округленный лука с тугою на нем тетивою!
Стрелка летит, точно ветер, прямо пастырю в горло -
Он же еще говорил! - и пернатая неумолимо
380 [369]
Преградила, вонзившись, лившейся речи дорогу!
Не неоплакан был мертвый юноша - проклиная
Никайю-мужеубийцу, горные нимфы стенали,
Разливаясь слезами по Химносу, в пенном жилище
Плакала дочь Риндакида, что без плесниц над водою
Странствовала, наяды плакали, в близком Сипиле
Камень Ниобы слезами полнился преизобильно;
Некая нимфа-юница, не знавшая брачных эротов,
Буколи́она ложа еще не спознавшая дева,
390 [378]
Абарбаре́йя-наяда убивицу часто бранила,
Горестный вопль поднимая; не менее, чем Гелиады
Над Фаэтоновой смертью, слез они горьких излили!
В неукротимое сердце девы-убийцы взглянувши,
Лук свой забросил Эрос и в честь пастуха дал клятву,
Противоборную деву бросить на грудь Дионису!
Даже бесслезная древле, воссевшая в львиной повозке,
Рейя Диндимйда, владычица, матерь Зевеса,
Плакала над пастухом; погибель Химноса злую
Эхо оплакала, дева, враждебная свадебным узам!
400 [388]
Голосили дубравы: "В чем же пастух провинился?"
Ах, да осудят тебя Киферейя и Артемида!
Видит все Адрастейя: видит и деву-убийцу,
Видит Адрастейя и плоть, умерщвленную медью,
И показавши на тело усопшего Кипрогенейе,
Эроса проклинает. И в густолистной чащобе
Бык по Химносу плачет, скорбит и слезами исходит!