Смертоносной для индов секирой, кинжалом двуострым,
В жертву приносит начатки всевидящему Дионису
Вместо быков алтарных, вместо вина возлиянья -
Возлияния кровью творит он для бога Лиэя!
300 [303]
Вот Идей остроглазый в честь Энио хороводит,
Битвы плясун неустанный, бурно вздымает стопою,
Неодолимый, убийством индов обуреваем!
Вот Мелиссей в ополченьях индов сумятицу сеет,
Необорим в ратоборстве, он имя свое подтверждает,
Уподобившись жалу острому пчел разъяренных!
Вот искусно стопою в круговой неустанной
Пляске, в высокогривом шлеме сражается Акмон
Рядом - Оки́тоос, крепок как в кузнице наковальня -
Щит он корибантидский держал пред собою во время
310 [313]
Сна малютки Зевеса, спящего в каменной нише,
Жил тогда Дий-младенец в пещере горной, где часто,
Как от кормилицы, млеком козы священной питался;
Мудрости млеко струилось, и щитоносцы гремели,
И с оружьем плясали, в доспехи свои ударяя,
Дабы никто не проведал о месте рождения бога!
Вот во врага Мелиссея, ловкого в битве курета,
Быстро скалою бросает Моррей - но его не уметил!
Ведь невозможно, чтоб камень погибелью стал корибантам,
Кои Рейи-богине его подавать помогали,
Вместо Кронида-младенца на стол кровожадному Крону!
320 [324]
Так вот они вступили в эту единую битву,
Ярого бога Арея зачинщики пляски, и подле
Колесницы теснятся владки Дериадея,
Окруженного рядом щитов и в движении битвы
Башню они обступили повозки, в щиты ударяя -
Шум громкозвучный боя возносится к домам Зевеса,
Дев прекраснолодыжных Хор сим лязгом пугая!
Песнь XXIX
В песне двадцать девятой Гера своим поборает
Индам. Арей исчезает, знаменьем обманутый Рейи!
Только Гера узрела индов, изрубленных в битве -
Неодолимую ярость вдохнула в Дериадея!
Жажда великая битвы преисполнила сердце
Грозного властелина. Слов поток извергает
Громкогласно-безумных на ратников воинства смуглых,
Скачет за беглецами? к сраженью вернуть их пылая,
С кем-то обходится лаской, а с кем-то гневной угрозой!
Мужество возрастает царя, когда повинуясь
Зову к битве свирепой, возвращаются инды!
Вот уж Моррей всеразящий рассеял сатиров войско:
10 [11]
То он, лук напрягая, мечет на недругов тучу
Стрел сухую, далеко по воздуху их посылая,
То он, быстро вращая неукротимую пику,
Род рогатый силенов в ужас и страх повергает!
Но Гименей благовласый вращает лезвием мечным
На жеребце фессалийском, неуязвимый, - он бьется,
Смуглых индов повсюду разит белолокотный воин:
Лик лучами исходит, ты б его принял средь индов
За Вечерницы сиянье, мрак проницающий ночи!
Сеет он в недругах ужас - его красотой обольщенный,
20 [21]
Силу могучую бога вдохнул Дионис в ратоборца;
Иовакх очарован, видя деянья героя
Доблестные, не желает другого вспомощника в битве
(Даже и молний Кронида!), кроме копья Гименея!
Коль жеребца он бросает в битву свирепую с индом,
Хлещет выи свирепых зверей Дионис беспощадно,
Дабы поближе повозка божественная оказалась
К юноше, как и у Феба с Атимнием было... и рядом
Он старался держаться, желая и смелым, и сильным
Быть пред ликом героя юного, в гуще сраженья
30 [31]
Он, Гименея соратник, к сиянью того прикасался!
Только одно омрачало чело - тот родом был смертный,
Сын Флеги́я родимый, не отпрыск бога Кронида!
Вакх же всегда оставался рядом, как верный родитель,
Дабы какой не уметил стрелок потаенный стрелою
Юноши. И повернувшись лицом и к копьям, и к лукам,
Бог простирает десницу, защиту для Гименея,
И посреди деяний юноши доблестных молвит:
"Дрот метни, о любимый, покончи с свирепством Арея,
Вакха сразил ты красою, сразившего столько Гигантов!
40 [41]
О, метни свои дроты в безумного Дериадея,
Недругов наших владыку, что выступил против бога,
Станут тогда говорить: "Гименей обоих уметил,
В тело - Дериадея, в самую грудь - Диониса!""
Внемля словам Лиэя, бросился в битву с двойною
Радостью Гименей-дальновержец приободренный!
Вакх же с сердцем отрадным яростней начал сражаться,
Сея страх и смятенье в недругах смуглокожих!
Молвили, видя Лиэя в неистовстве яростной битвы,
Главы крушащего индов алчно и ненасытно,
Слово такое сразу неистовому Меланею:
50 [52]
"Где же лук твой, о лучник? Где твои быстрые стрелы?
Нежноодетые девы дротами нас поражают!
Сулицею уметь-ка ничтожнейшего Диониса!
Не трепещи перед званьем олимпийского бога,
Коим он хвалится! Боле Вакха не бойся! От крови
Смертной он, кратковечен, и не от Дия он родом!
Так мечй же смелее копье и коли уметишь,
Много подарков бесценных с казны владыки получишь,
Коли увидит он Вакха, всемощного сына Тионы,
На костре погребальном, низвергнутого Меланеем!
60 [62]
Только удар единый - и кончено! Дай же обоим
Ты обещанье, Гидаспу и матери Гее молися,
После победы обоим сули обильные жертвы
Речью нелживой, отдай на жертвенник бога Гидаспа
Быкорогого тёлку с рогами, сходными с оным,
Гея же темная пусть получит черного агнца!"
Слово такое сказали метателю стрел Меланею.
Взволновался сей воин желаньем богатства и славы!
Вскидывает он молча лук, достает из колчана
Стрелку пернатую, после натягивает привычно
70 [72]
Тетиву до отказа, сию напряженную жилу,
Острие опирает железное на изгибе,
А убойную жилу бычью в грудь уставляет!
В цель пернатая метит, но мимо летит Диониса -
Зевс ее отклоняет! Язвит она Гименея
Благовенчанного, кровью бедро его оросивши!
Не ушла от вниманья Вакха свистящая стрелка,
Воздух взвихрившая, ветра мчавшаяся быстрее...
Бог преграждает жалу путь в беззащитное тело,
Цели лишает удар смертоносной стрелы Меланея,
80 [82]
Острие же Пафийка тут же остановила,
Благосклонна ко брату, милому Дионису,
И удалила из раны - как будто заботливо матерь
От дитяти муху назойливую отгоняет,
Над уснувшим ребенком колышащую занавески!
И кровавую рану в бедре, болящую горько,
Гименей Дионису, соратному другу, являет:
Слезы невольные льются из-под ресниц приоткрытых,
Хочет он видеть десницу целительную Диониса...
Надобен врачеватель! И бог, свою белую руку
90 [92]
Протянув, помогает ему на повозку взобраться;
Он его поскорее из многошумного боя
Вывез в тенистое место, под раскидистым дубом
Ослабевшего нежит, как Аполлон Гиакинфа,
Раненного смертельно диском, стенает и плачет,
Гневаясь на дыханье ревнивое Зефира-ветра...
Так Дионис, терзая густые кудрявые пряди,
Оком, не знавшим рыданий, оплакивает Гименея.
Вот наконец он узрел, что зазубрин в ране не видно
И возрадовался, и из окровавленной плоти,
100 [102]
Где белизна и алость смешалися в равной доле,
Жало он осторожно из язвы бедра удаляет
Слезы невольные видя юноши на ланитах,
Гневается Дионис на Арея и Меланея.
Сладостный пот Гименея с чела его отирая,
Укоризненной речью жалуется он втайне:
"Ампелоса убивает бык, а Арей - Гименея!
Гибнут все ратоборцы, что ополчились со мною,
Я невредим лишь единый... В сражении этом свирепом,
Что за боль испытаю за павшего в битве Кабира?
110 [112]
Сатира язва какая Вакха сердце взволнует?
Пусть хоть Силен, друг грозди, падет! Хоть толпы вакханок
Сгинут - меня лишь единый юноша этот волнует!
О, прости, Дальновержец! Оплачу ль я смерть Аристея,
Возжелавшего боле сока лозы виноградной
Сладостное порожденье от деяний пчелиных?
Не судьба мне спастися от скорби по юным любимцам,
Вскоре мне снова оплакать возлюбленного погибель!
Чья же злобная ревность терзает Лиэя? Сказать ли?
Гера своим ненавистным меня преследует взором
120 [122]
Вместе с воителем, племя смуглокожих разящим!
Мучима к юноше злобой и ко влюбленному Вакху,
Неукротимого сына послала убить ратоборца,
Под личиною смуглой ненавистного инда,
Дабы влюбленного бога в самое сердце уметить!
Что ж, я сулицу вскину и лук натяну с тетивою
Мнимого Меланея низвергнуть, и совершу я
Месть за сраженного в битве милого Гименея!
Если же, о Гименей мой, умрешь, оставив сраженье,
Битву и я покину, и тирса уже не подъемлю,
130 [132]
Недругам ненавистным жить позволю и дальше,
Лишь одного прикончу врага твоего, Меланея,
Вовсе не Дериадея, хоть ненавидит он Вакха!
О, прости, Киферейя! После отпрыска Мирры
Ранил Арей суровый Адониса уж другого,
Ранил белое тело, и из бедра засочился,
Прах орошая, ручей - это кровь пролилася эротов!
О, тебя умоляет о милосердии Бромий!
Феба покликай, брата, искусный он врачеватель
Ран, спасет он любимца юного... Остановитесь,
140 [142]
Речи мои, да пребудет Феб бестревожно в Олимпе,
Напоминать не желаю о ране ему Гиакинфа!
Кликни, если желаешь, Пэана, пусть он приходит,
Он не подвластен желаньям любовным, не знает эротов!
Новую рану узнал я В этой неистовой битве
Могут ранить во чрево окровавленным дротом,
Меч же в предплечье иного уязвит, а бывает
В пах жестокою рана или в висок... Прямо в сердце
Ранен я, лишь Гименея сразили жестоким ударом!"
Молвил он - и трепещет, и смотрит только украдкой,
150 [152]
Не отрываясь, на рану любимого Гименея:
Вкруг бедра его вьется ало-пурпурным потоком
Кровь по коже белейшей, в два цвета окрасилось тело.