Женские листья с мужскими сплелися в тесных объятьях,
Будто бы страстью горит благовонный супруг средь растений;
Ложе четы любовной венчали двойные побеги -
Зевса укрыл сей крокус, а Геру - сия повилика,
90 [91]
И нарциссы томились над пу́рпуром анемонов
Словно безмолвьем истомным являя пыланье супругов!
И никто не увидел ложа Бессмертных - ни нимфы
Ближние, ни всезрящий бог Фаэтонт, и ни око
Быколикой Селены не зрели нетленного ложа.
Плотными облаками оно окутано; Гипнос,
Страсти соратник, опутал дремою очи Зевеса.
В сонной покоился неге Дий, зачарованный страстью,
Коей и видеть не должно, прикованный к милой супруге.
Дева ж Эриния, скрыта под чуждым обличьем, по знаку
100 [101]
Геры с отрогов спустилась, чтоб выйти с Вакхом на битву.
Плеть засвистала во дланях богини пред оком Лиэя,
Громко шипели змеи, обвившие рукоятку -
Вот затрясла головою, и вздыбили волосы змеи,
Шип испуская ужасный, погибельный для живого,
И забили в скалистых склонах источники яда.
Время от времени снова облик она принимала
Львиный, безумный и страшный, с косматою пастью раскрытой,
Окровавленными клыками грозящей Лиэю!
110
Приступом злого безумья охваченного Диониса
Артемида узрела - безумье прогнать возжелала:
Но с высоты поднебесной, гневом ее устрашая,
Гера взгремела громами. Хоть гневалась мачеха сильно,
И отступая, богиня охоты все же решилась
Вакха спасти в болезни - свору собак усмирила
И охотничьих псов взяла на короткую створку,
Шеи ремнями стянула искусноплетеными крепко,
Дабы порвать не сумели зубами безумного Вакха!
Ме́гайра, скрытая мраком, в коем тонула округа,
120
Воротилась в подземье, наславши на Бромия-бога
Призраков пестроликих. Над головой Диониса
Ливень вихрился обильный ядовитого зелья,
Ужас вокруг изливая. В слухе шип раздавался
Змей, лишающий Вакха разума, чувства и мысли.
Вот Дионис, изнуренный по чащам мрачным и диким,
По отрогам и скалам неверной стопой устремился,
Мукой ужасной гонимый... По склонам скалистым, утесам,
Словно тур разъяренный, скачет, тряся рогами,
Мчался бог, испуская мык устами в безумье.
130
Пана оставила Эхо и песнею, отзвуком гулким,
Гласом, терзающим душу, откликается только
На бессмысленный рев обезумевшего Диониса.
Робких и кротких ланей, и львиц косматосвирепых
Гонит буре подобный Вакх, забавляясь охотой.
Лев ни единый, свирепый, не смеет приблизиться, робко
Прячется в тайной пещере медведица в скалах укромных,
Устрашенная бога Лиэя неистовством грозным.
Слыша рычанье и вопли в слухе настороженном,
Змей, свернувшихся мирно огромными кольцами в камнях,
140
Бог безумный на части рубит безжалостным тирсом;
Надвое колет скалы он рогатой главою,
Львов пронзает он племя, молящее о пощаде;
Вырывая из почвы деревья в полном расцвете,
Гамадриад разгоняет, рушит речные долины,
Оставляя без дома нимф, обитающих в реках.
Бассариды бежали в ужасе перед богом,
Сатиры в море искали убежища в страхе великом,
Нет, никто даже близко подойти и не смеет,
В страхе, что одержимый на них набросится с ревом,
150
Белые хлопья роняя с губ (о, признак безумья!).
Дериадей же с отвагой двойной на вакханок стремится,
Ибо низвергнут Бромий по наущениям Геры!
Словно бы зимнею бурей, вздымающей валкие зыби,
Несудоходное море поднято к самому небу,
В коем до туч поднебесных несется белая пена,
Где и канаты и снасти срывает бушующим валом,
Паруса истерзавшим, где ветры гнут неустанно
Мачту вместе с льняными растяжками и снастями
Вкруг обвившихся рей, и брус поперечный ломают,
160
Где мореходцы надежду на жизнь уж похоронили -
Так на Вакхово войско индийский Арей напустился!
Более не было строя в битве или порядка
В единоборствах, неравны силы отныне казались,
Ибо вернулся к сраженью медный Арей неустанный:
Принял он облик Модея, ненасытимого битвой,
Коему в радость казались безрадостные убийства,
Кровопролитие боле застолья его веселило,
Нес на щите он Медусы лик прекрасноволосый,
Темя ее оплетали аспиды, словно кустарник;
170
Равен Дериадею сей воин, обликом схожий
Неулыбчивым, страшным, неумолимым, суровым
С повелителем индов, схож и оружьем, и гербом!
Словно Арей ярился он в самой гуще сраженья,
Помощь своим подавая. Вопль испустили единый
Инды бесстрашные, видя, что нет в сражении Вакха.
Вскрикнул Арей всегубящий как рать из тысячи воев -
Рядом Эрида летела, и в битве свирепой и ярой
Фобос и Деймос встали подле Дериадея.
В дебрях Бромий скрывался, и пред повелителем индов
180
Рать бежала, гонима Ареем - и спал Громовержец!
Все смешалося в битве беспорядочной, в коей
Бассарид ополченье недруги окружили,
Многих поубивали в этом бегстве единым
Взмахом железного дрота - молвите, о Гомериды
Музы, кто пал, кто убит от дрота Дериадея!
Айбиало́с, Тиами́с, Орме́ниос и Офе́льтес,
Кри́асос, Аргаси́д, Теле́бес, Антей Ликтийский,
Тро́ниос и Аре́т, Молене́й, копьеборец умелый,
Ко́маркос храбрый, могучий - всех их копье поразило
190
Дериадея (о, войско мертвое!)... Павшие в битве,
Кто на песке простерся, кто у вод быстроструйных
Принял свою погибель, кто у самого моря,
Прямо у скал прибрежных, настигнут дротом железным,
И Нерей арабийский павшим стал погребеньем!
Этот бежал по горным тропам быстрой стопою,
Керы своей убегая, а этот, дротом умечен
В спину, заполз в кустарник, в самую гущу деревьев,
Бромия умоляя бежавшего о спасенье.
Пал Эхе́лаос юный на землю непогребенным,
200
Пораженный скалою, пущенной дланью Моррея,
Был он с Кипра и первый пушок покрывал его щеки,
Пальме стройной подобный. В этой яростной битве
Юноша нежный, чьи кудри никем не стрижены были,
Светоч сжимая во дланях, сраженный там, где природа
Соединяет бедро со туловом костью сустава...
Умер он, крепко сжимая во дланях светоч священный
Из сосны, еще тлевший, и огнь от факела пряди
Также зажег, и в пепел вместе они обратились!
Жестокосердный воскликнул Моррей, над ним надсмехаясь:
210
"Мальчик, чужой ты отчизне, вскормившей тебя понапрасну!
Милый Эхе́лаос, лжешь ты, что родом с самого Кипра!
Разве от Пигмалиона ты происходишь, Киприда
Коему многие лета дала и доброе здравье?
Разве помог тебе ныне Арей, соложник богини?
Ведь тебе Киферейя бега годов неисчетных
Юному не даровала иль колесницы катящей
Без остановок, чтоб смог ты бежать от судьбы на повозке,
Долго правя упряжкой мулов с бегом неровным!
Нет! Ошибся я! Родом ты всё же с прибрежия Кипра:
220
Дал Арей тебе гибель такую ж, как отпрыску Мирры!"
Молвил Моррей-копьеборец и снова бросился в битву:
Би́лита он сражает хромого и Дентиса дротом,
Сносит голову с плеч Эри́гбола, буйного в пляске,
Дротом далекоразящим рассеял фригийцев отряды,
Наземь низвергнул Себея, метнув скалистую глыбу,
За ополченьем фиванцев и за Антеем погнался,
Воя сразил Эвбота, жителя пашен кадмейских,
Согражданина Актея. Крик один раздавался,
Словно из глотки огромной, когда пытались спастися
230
Дрота Дериадея и Мойры неумолимой,
Избегая ударов одного человека,
Падали друг за другом словно целою ратью,
В прах кровавый валились, громоздясь друг на друге -
Кри́мисос, Химале́он, Та́ргел, Иа́он и Фрасий.
Средь бесчисленных павших в битве покоился Койлон,
Ки́эса мертвое тело покатилось за ними...
Все описать невозможно: от всех убитых железом
Острым твердь напиталась, залита кровью обильной,
Ливень приявши щедрый Эниалия бога.
240
Ужас Вакхово войско охватил: и бежали
Пешие без остановки, а конные, поднимая
Коней своих на дыбы, поворачивали из битвы
В страхе... Кто в горы спасался, в укрытые в скалах пещеры,
Кто в ущельях лесистых, в чащах искал спасенья;
Тот, обезумев, в берлогу забрался медведя лесного,
Бегством иной спасался на горной вершине скалистой,
Быстрой стопою достигнув горного плоскогорья...
Вот побежала вакханка мимо укрывища зверя,
Только принесшего деток, робкой стопою по скалам -
250
Но боится остаться в логове львицы свирепой,
Ищет она среди горных склонов лежбище серны
В страхе великом, ибо вакханки нрав изменился -
Бьется в груди ее сердце лани робкой, не львицы!
Сатиры, ветра быстрее подгоняемы страхом,
Побежали (как вихорь ноги босые мелькают!),
Быстро спасаясь от дротов грозных Дериадея.
Старец Силен почтенный кинулся в горные долы,
Слабы его колена - часто он спотыкался,
Падал наземь он часто ликом во прах, несчастный,
260
Но поднимался, косматый, снова, но не для сраженья,
А чтоб укрыться в скалах... Копье же Эвия бросил
С тирсом, чтоб ветры и бури о нем попеченье имели,
Думая только о бегстве от дротов блестящих Моррея!
Эрехтей понемногу, заплетаясь стопами,
Отступает, часто озираясь и глядя
По сторонам, стыдяся защитницы, отчей Афины;
Аристей, уязвленный в левую пясть стрелою,
Вынужден битву оставить за менад и Лиэя.
Войско неистовое копейщиков-корибантов
270
Мелиссей оставляет, в грудь косматую ранен,
Эритрейское жало в тело глубоко проникло.
Грозные в битве киклопы, устрашены не на шутку,
Бросились с поля бесстыдно, и вместе с ними несется
Фавн, хоть никто и не гонит из битвы с индами кметя!