Пан паррасийский, старейший, отряд роголобый с собою
Уводил потихоньку в темную чашу лесную,
Дабы отзывчивой девы Эхо насмешек не слышать -
Ибо увидит бегство непостоянная дева,
Станет язвительно кликать насмешки и поношенья!
280
Все вожди отступили, Айако́с один лишь остался,
В этой схватке свирепой упорно и яро сражаясь,
Хоть он не видел подмоги победного Диониса,
Оставался на месте. Нимфы, девы речные,
Скрылись в черных пучинах быстроструйных потоков,
К нимфам Гидаспа одни, к наядам Инда другие
Бегством спаслися, ныряя в воды соседние быстро,
Прочие к сидриадесским струям бежали, иные
К водам спасительным Ганга, где грязь кровавую смыли -
Он же дворцы водяные беглянкам, гостеприимный,
290
Предоставил, и сразу среброногая нимфа
Встала у врат и в доме приняла их девичьем!
Бегством спаслися иные в убежища гамадриады
Темнолистные, в дуплах скрылись могучих деревьев.
Многие бассариды укрылись в потоках подгорных,
Словно слезами текущих - и там от плача беглянок
Нимф потемнели потоки, заалели глубины,
Застонали от горя; печалились нимфы по Вакху,
Богу, который вовеки печали и плача не ведал!
Песнь XXXIII
В песне же тридцать третьей Эрос неукротимый
Укрощает Моррея Халкомедейи красою!
Бог в это время несся, не разбирая дороги,
Словно бык круторогий, неистовыми скачками,
Хрипы и вздохи срывались с губ, обуянных безумьем;
Резвоцлесничная дева Харита в саду эритрейском
Благоуханные стебли тростника собирала,
Дабы в огнем опаленных священным пафийских сосудах
Приготовить из масла ассирийского с корнем
Индским крепкодушистым благовонья хозяйке.
Вот, срывая росистый стебель и даль озирая,
Вдруг увидела в чаще она соседнего леса
10 [11]
Вакха, родителя бога, охваченного безумьем.
Дева заплакала горько, и в знак печали и плача
Стала терзать ланиты до крови ногтями Харита.
Увидала, что с поля брани сатиры мчатся,
Различила Кодону и Гигарто́, что в ранах
Пала во прах, умирая, оставшись непогребенной,
Халкомеде она сострадала резвоплесничной,
Что спасалася бегством от бурного дрота Моррея,
А ведь когда-то боялась девы розоволикой,
Чья красота могла бы затмить и блеск Афродиты!
20 [21]
Скорбно она к Олимпу взошла, но горе в молчанье
По родителю Вакху дева в сердце скрывала,
Смертная бледность покрыла щек цветущих румянец,
И омрачилось сиянье прекрасного лика Хариты.
Мужа Адониса древле любившая Афродита
Обратилася к деве, в печали ее утешая,
Паситеи беду поняв по безмолвному лику:
"Милая дева, что страждешь - ты ликом переменилась!
Кто же девичий румянец согнал с ланит белоснежных?
Кто угасил сиянье весеннее этого лика?
30 [31]
Что серебром не лучится как и прежде юное тело,
Что не смеются очи твои как прежде бывало?
Молви о всех печалях! Ужель и тебя умети л
Сын мой, ужели влюбилась, по долинам блуждая,
В пастуха как Селена? Ужель как Эригенейю
И тебя мой Эрос жалом жгучим изранил?
Знаю сие, ибо бледность ланиты покрыла, и Гипнос,
Сумрачный странник, желает видеть тебя лишь супругой..
Но принуждать я не стану силою, ведь не смею
Смуглокожего бога сопрячь с белокожей богиней!"
40 [41]
Так рекла, а Харита заплакала и сказала:
"Сеятельница живого, матерь сладких томлений,
Не влюблена в пастуха я, Гипнос меня не заботит,
И не грозит мне судьбина Селены и Эригенейи,
Скорбь меня охватила по родителю Вакху,
Ибо Эринии разум его поразили - о, если б
Защитила ты брата кровного, Диониса!"
Молвила, и о бедах отца госпоже рассказала,
Про бассарид ополченье, коих Моррей убивает,
И про сатиров бегство, как демонов бич жестокий
50 [51]
Сводит с ума Диониса, бегущего в чащи лесные,
Как Гигарто простерлась, трепещущая, среди крови,
Как до срока погибла Кодона; стыдясь и смущаясь
Описала страданья прекрасной Халкомедейи...
Побледнела внезапно, ликом переменилась,
Смех оставила звонкий улыбчивая Афродита!
Вестницу кличет Аглаю, чтоб призвала она сына,
Ярого Эроса, мощным крылом секущего небо,
Первопричину продленья племени человеков.
Тронулась в путь Харита, пред собой озирая
60 [61]
Небо и море с землею, не сыщется ль где-нибудь в мире
Эроса след незаметный, ведь может крылья раскинуть
Он в четырех пределах этого круга земного.
И отыскала бога на высях златого Олимпа:
В ко́ттаб играл он, капли нектара в чаши роняя.
Рядом стоял ровесник, товарищ по милым забавам,
Гименей благовласый; от матери гордопремудрой,
Ведающей о ходе созвездий небес, Уранйи,
Мяч получил он округлый, в игре поставил наградой,
Чья из узоров поверхность подобилась Аргуса телу!
70 [71]
Эрос, мальчик кудрявый, выставил ожерелье
Золотое, изделье искусное, что Афродите
Принадлежало морской, как награду. Чаша меж ними
Из серебра стояла, в середине которой
Изваяние Гебы виднелось. И виночерпий
Ганимед был судьею в этой игре-состязанье,
В дланях венок воздымая. Кому же первому бросить
В сей игре предстояло - решали выбросом пальцев:
То они открывали ладони, счет начиная,
То держали друг друга за пясти, менять не давая
80 [81]
Счета пальцев - картина состязания взоры
Чаровала! Кудрявый Гименей, чтоб начальный
Выиграть ход, чтобы капли нектара метко добросить
К чаше серебряной с Гебой, взмолился матери Музе
Горячо - и взметнулись в воздухе нектара капли,
Взмыли дугою высокой прямо над самою чашей,
Но с пути соскользнули, неверно направлены, мимо,
Прежде чем вниз устремиться вновь, едва лишь коснулись
Статуи темени, даже и отзвука не оставив!
Эрос, бог хитроумный, вторым приготовился бросить
90 [91]
Нектара сладкие капли, но прежде Кипрогенейе
В сердце своем он взмолился и взор устремивши к цели,
Бросил высоко и прямо к статуе капли направил.
Быстро летели капли с пути не свернув ни хоть сколько,
С высшей точки полета стали падать на темя
Статуи, шлепая звонко - громко эхо звучало!
Идол серебряный весь зазвенел и в чаше победно
Отозвался, златого сына Кипрогенейи
Выигрыш знаменуя - венок Ганимед ему отдал!
Быстро схватив ожерелье, не позабыв и о круглом
100 [101]
Мячике, ибо в игре овладел он двойною наградой,
В пляс пустился мальчишка, обрадованный победой,
Эрос дерзкий и меткий, и в радости веселяся,
Гименея ладони пытался отнять от лика.
Встала рядом Аглая, из дланей прияла награду
Сладких томлений владыки, после отводит в сторонку,
И призывая к молчанью, Эросу молвит на ушко
То, что сказать повелела словом лукавым хозяйка:
"Всеукрощающий! Неукротимый! О, жизни податель!
Поторопись! Киферейя просит! Одна ведь осталась,
110 [111]
Ныне богиня - Харита ушла, Пейто убежала,
Потос непостоянный исчез, только я и осталась,
Дабы, владыка, явиться к тебе за стрелой всепобедной!"
Молвила только, а Эрос уразумел уж посланье!
Ибо понятлива юность, и не окончены речи,
А она уже начало, конца не дослушав, познала!
Так он, вспыхнув, воскликнул, и гневная речь полилася:
"Кто же обидел Пафийку? На всех и на всё ополчуся
За нее! Коли матерь будет в печали и в страхе,
Непобедимой стрелою я и Зевеса умечу!
120 [121]
Так что в неистовой страсти взмоет орлом в поднебесье
Снова иль кинется в море быком, разрезающим зыби!
Если обидела дева Паллада иль Хромоногий,
Кекропийское пламя снова на матерь подвигнув,
Стану с обоими биться, с Афиною и Гефестом!
Ежели Лучница снова, Звероубийца, вспылила -
Горний меч Ориона высмотрю в поднебесье,
На Артемиду направлю, на землю повергну богиню!
Резвоплесничного Майи отпрыска унесу я
Вдаль на крылах, пусть кличет Пейто свою понапрасну!
130 [131]
Я и без стрел всемогущих, лука с колчаном не тронув,
Усмирю Аполлона лавром густоветвистым
И свяжу говорящим венчиком гиацинта!
Не трепещу я пред мощью Эниалия-бога -
Сладостным поясом страсти опутаю руки и ноги,
Двух божеств лучезарных совлеку я на землю
И отправлю на Пафос, в спутники к матери милой,
Фаэтонта с Клименой, Эндимиона с Селеной,
Дабы и боги узнали, что всех я в мире могучей!"
Молвил и быстрой стопою прянул в высокое небо,
140 [141]
И быстрее гораздо Аглаи с парою крыльев
Он оказался в жилище разгневанной Афродиты.
Встретила мальчика тут же, радуясь сердцем, богиня,
Заключила в объятья, приподняла, посадила
Эроса на колени, милое бремя, и сладко
Целовала его в уста и в очи, ласкала
Дланию лук и стрелы, дотрагивалась до колчана,
И говорила будто во гневе хитрые речи:
"Ах, дитя, ты забыл Фаэтонта и Киферейю:
Пасифая не хочет с быком любовного ложа,
150 [151]
Надо мною смеется Гелий! Астридово семя,
Внука, Дериадея в сражение ополчает
На погибель вакханкам женолюбивого Вакха!
Сатиров Бромия страстных хочет сгубить, уничтожить!
Боле всего тревожит, что в облике смертного мужа
Бурного в битве Арея и Энио ополчает,
Невзирая на прежний пыл его к Афродите,
По наущениям Геры против идет Диониса,
Индов царю поборая... Что ж, коль Арей пособляет
Дериадею, сражайся ты за бога Лиэя!
160 [161]
Дрот у него - но лук твой сильнее гораздо, пред ним же
Зевс всевышний склонялся, Арей могучий, Гермеса