Кровью забрызганный вражьей, бросил он панцырь на землю.
160 [161]
Вот увидала Киприда жаждущего Моррея,
Побежденного страстью к Халкомедейе прекрасной,
Молвила тут же с насмешкой над индом безумно влюбленным:
"Ты, мой Арей, ограблен! Моррей от битв отказался!
Ни меча, ни доспеха - из-за сладостной страсти
Выпустил он из дланей оружие боевое!
Отрекися от дрота мощного! В море прохладном
Члены омой, отбросив доспехи! Киприда нагая
Много могучей Арея, и ни щита ей не надо,
Ни длиннотенного ясеня! То и другое заменят
170 [171]
Красота и сиянье белоснежного тела,
А лучезарные взоры будут стрелою пернатой
Перси разят вернее копий, ведь сей ратоборец
Стал из могучего воя нежным любовником сразу!
Не приближайся ты к Спарте, где жители почитают
Медный облик оружной Афродиты отныне,
Ибо твоим же оружьем низвергнет богиня Арея!
Ибо не можешь ты биться взглядами, копья в сраженье
Не разят так могуче, как взоры любовные - воев!
Вот твои слуги отныне, рабы и други - эроты!
180 [181]
Дерзкую выю склони же пред Киферейей победной!
Ты, о Арей, низвергнут, ибо Моррей оставляет
Меч, облекаясь в небриду для свадьбы с Халкомедейей!"
Так рекла Афродита улыбчивая, надсмехаясь
Над Ареем, супругом и недругом. Вот близ морского
Брега Моррей оставляет одежды свои без присмотра,
Сладким томимый волненьем погружается в воду,
Обнаженный, и плещет влага прохладная подле,
Не охлаждая в сердце горящего жала Пафийки,
Молится он Афродите Эритрейской средь пены
190 [191]
Моря, дабы Киприда ему помогала морская -
Только выходит из влаги черным таким же, ведь тела
Не изменить природы, ведь лика соль не отмоет,
Смуглоты не отчистит, хоть влага красна в этом море!
Он в надежде напрасной мылся, хотел белокожим
Стать и тем самым желанней показаться для девы
Вот он уже и облекся в пеплос льняной белоснежный,
Каковой под доспехи воители надевают.
Неподвижно, безмолвно стоит на бреге песчаном
Халкомеда, печальна, в сторону отвернулась
200 [201]
От нагого Моррея, стыдливо потупилась дева,
Обнаженного мужа стыдяся... В обычае женщин
Нет такого: смотреть на мужчину после купанья!
Только сыскал ратоборец место пригодное, к ложу
Дерзкою дланию деву стыдливую увлекает,
Платье, не должное трогать, хватает и тянет с вакханки,
И тотчас заключает в объятия пястей могучих,
Страстно желая принудить к любви целомудрие девы,
Но от чистого лона змея мгновенно восстала,
Защищая хозяйку. Вкруг чресел тесно обвилась,
210 [211]
Кольцами обхватила перси и плоть ей прикрыла,
Испуская шипенье из пасти раскрытой безгласной,
Зазвучавшее эхом средь скал... И ужас Моррея
Охватил, лишь заслышал звук он, трубам подобный
Битвенным этой змеи, защитницы девы невинной.
Воин, свивающий тело в кольца, напал на Моррея,
Гибкий хвост он вкруг выи ратоборца свивает,
Пасть как копье бросает, а зубы его извергали
Яд ужасный... Метал их воин змеиный как стрелы!
Встали и змеи другие из волос Халкомеды,
220 [221]
Защитили и грудь, и лоно они защитили,
Смертоносным шипеньем как песнь запевая на битву!
Так пребывал Моррей пред градом высокостенным,
Скорбною Халкомедой владеть безуспешно желая
Благооружная рать бассарид в то время спасалась
От изострого дрота жестокого Дериадея.
Вот Гермес быстрокрылый стремительно прянул с Олимпа,
Приняв на время битвы Бромия лик и подобье,
Голосом тайных обрядов воззвал он к войску вакханок.
Только лишь вняли девы гласу Эвия-бога,
230 [231]
В месте едином собрались, из путаницы переулков
Меналидское племя обходными путями
Вывел Резвоплесничный к городским укрепленьям,
Стражей у стен стоящих бессонно бдящие очи
В сладостный сон погружает всечарующим жезлом
Тать Гермейас, в ночи поводырь - и пала внезапно
Тьма ночная на индов (невидимые вакханки
Видели все при свете), и дев, бесшумно бегущих,
Тайно вел через город Гермес, в ход крыла не пуская;
Вот уж божественной дланью он открывает запоры
240 [241]
На вратах в укрепленьях и к солнцу вакханок выводит!
Только лишь тьму колдовскую рассеял Гермес светоносный,
Дериадей благомечный кинулся снова с угрозой
За бассарид ополченьем, покинувшим стены и башни.
Некто так в сновиденье глубоко погруженный,
Радуется понапрасну в тщетных своих упованьях,
Перебирая руками призрачные богатства,
Обладатель сокровищ ненастоящих, обманных -
Лишь розоперстое утро займется за окоемом,
Злато сновидческое тотчас пред ним исчезает,
250 [251]
Оставляя пустыми ладони, хватает "ничто" он,
Призрачное довольство терзает его сновиденья!
Так вот и Дериадей блуждал по улицам темным,
Тешил себя надеждой, что пленные бассариды
Точно его уж добыча, пойманная во граде,
Но обманом явилась его во мраке победа!
Свет засиял над градом - никто не увидел вакханок,
Все словно сон миновало... В бешенстве возопил он,
Гневаясь на Диониса, Зевса и Фаэтонта,
Рыская в поисках дев меналидских сбежавших... Вне башен
260 [261]
Слышался вопль свободных вакханок в честь Эвия-бога!
Бросился Дериадей на битву - тут Зевс пробудился
На вершинах Кавказа, Гипноса сбросил покровы
Уразумел во мгновенье ока Геры лукавство,
Лишь только бегство силенов увидел и толпы вакханок
Бегством спасающихся с дорог и башен высоких,
Как повелитель индов сатиров избивает,
Косит менад словно ниву, и собственного потомка
Видит, простертого в прахе, вкруг коего встали вакханки
Плача и причитая... Лежит недвижим, главою
270 [271]
В грудь, беспамятный, ткнулся и с тяжкими всхрипами дышит,
Белую пену роняя с уст (о, признак безумья!)
Уразумел он Геры злобной замысел страшный,
Словом язвительногрозным стал попрекать он супругу,
В гневе низвергнул бы в бездну, где Иапет обитает,
Гипноса заключил бы он во мрачной пучине,
Если б не Ночи моленья, мирящей Бессмертных и смертных.
Гнев с трудом обуздавши, обратился он к Гере:
"Разве ты не довольно жестока с Семелою, Гера?
Даже и против мертвой воюешь? Не может и пламя
280 [281]
Неукротимое ревность твою смирить и утешить,
Из Зевесовой длани спалившее деву Тиону?
Гнать доколе ты будешь Бромия Индоубийцу?
Разве ты позабыла железные тяжкие узы?
Помни, они наготове! За ноги я подвешу
Под облака, в поднебесье! Будешь ты над землею,
Вниз головою повиснув, муки терпеть и страданья!
Сведает бог могучий Арей про тебя, что повисла
Под облаками в оковах - родительнице не поможет!
Огненный бог Гефест не придет - даже он побоится
290 [291]
Искры только единой от поднебесной зарницы!
Длани твои золотыми узами спутаю снова,
Неразрушимою цепью скую твоего я Арея,
Пусть колесо над землею вращает - да побыстрее,
Чем это делают Тантал заодно с Иксионом!
Я бичевать ему стану спину до самого мяса,
Отпрыск пока мой не будет победителем индов!
Сколь же придешься по нраву ты Крониону-мужу,
Коль изгонишь безумье, измучившее Диониса!
Так не противься же боле соложнику, поторопися,
300 [301]
Неуловимая, к склонам пастбищным отчины индов,
Грудь дай Вакху, как матерь давала некогда Рейя,
Да оросятся млеком уста его древле созревшим,
Млеком священным, что в небе Путь являет к Олимпу,
Станет отчизною высь на земле рожденному Вакху!
Млеком своим помазав тело бога Лиэя,
Гнусное гноище выжжешь безумья, сразившего разум!
Будет тебе и награда: я подведу к Олимпу
Этот поток каплевидный, что из сосцов твоих вышел,
Дабы он стал соименным млеку Геры-богини,
310 [311]
Сей целительной влаге, отвращающей беды!
Только не угрожай ты Дия любимому чаду,
Только не строй ты козней иных супротив Диониса!"
Так он сказал, посылая соложницу грозную, Геру,
Против ее желанья, целить безумие Вакха,
Дабы стала богиня дружественной Дионису
Оскорбленному, ибо длани ее, помазав
Млеко грудное, смогли бы избавить его от болезни.
Гера же подчинилась: с целебным касанием дланей
Брызнула каплями млека божественного на Лиэя,
320 [321]
Изгоняя гноище безумья с измученной плоти.
Ревность она сильнее скрывала под ликом спокойным,
Глядя на блеск и сиянье Дионисовой плоти
И касался дланью ненавидящей Вакха.
Вот распахнула одежды она пред бога устами,
Полные амвросии груди свои обнажила,
Полилось ручейками млеко из персей ревнивых,
Бромия возвращая к жизни; кудрявого Вакха
Созерцала очами она и силу, и юность,
И дивилась, что чрево земное сие породило -
330 [331]
То ль копьеборца Арея, то ли бога Гермеса,
То ль самого Фаэтонта иль сладкопоющего Феба...
Вот уж кого женихом бы Гера для Гебы желала,
Если бы Зевс всемогущий ее не назначил он в жены
Мужу Гераклу, двенадцать свершившему славных деяний!
Вот, исцелив безумьем охваченного Лиэя,
Вновь возвратилась богиня к поднебесным созвездьям,
Видеть не в силах войско неоружное Вакха,
Что сражалось лозою с индами и листовьем,
И разрушительным тирсом недруга избивало!
340 [341]
Ибо Дия дитя не пренебрегало сраженьем
Более, вновь появившись пред ратью, смеясь над врагами,
В длани, убийце Титанов, плющ смертоносный сжимая:
"В битву! Сразимся, о други! В эту свирепую битву
Снова нас Зевс увлекает владыка, отпрыску Вакху
Ныне он поборает, с высот защищают Лиэя
Все блаженные боги, и Гера уже не врагиня!