Об этом мне рассказала лично гражданка Грилье. Мадам Вязальщица приняла активное участие в разгроме храма. Средь оскверненных стен граждане якобинцы устроили шабаш с актрисой Кандейль в качестве воплощения упомянутого Разума. Якобинский Разум был гол, зато обильно напудрен.
– Чушь! – поморщилась гражданка Тома. – Все это, конечно, чушь и мумба-юмба, но я читала, что собор не представляет особой ценности. Варварская средневековая архитектура, полное отсутствие гармонии…
Похоже, она напрочь забыла клятву Гиппократа, поскольку д'Энваля едва не хватил удар. Глотнув воздуха, он едва удержался на ногах, отчаянно замахал руками и наконец выдохнул:
– Юлия! О, что вы говорите! О-о! Как можно повторять бредни господ классиков! Это же готика! Великая французская готика!
– Архитектура готов, – отрезала гражданка Тома. – Очень впечатляет!
Слушать этих молодых людей было забавно. Влюбленные спорят об архитектуре. Вероятно, по остальным вопросам у них полное единство взглядов.
– Готика! О-о! – Индеец раскраснелся, очки сползли на нос, грозя упасть прямо на булыжники мостовой. – Это самое великое, что создали французы! Посмотрите! Здесь нет ни одной прямой линии, как у этих скучных римлян, чьи храмы больше походят на казармы! Надо быть слепым…
Говорил он долго и столь же горячо. Я поймал насмешливый взгляд гражданки Тома и поспешил отвернуться. Да, собор прекрасен, и поистине надо быть гражданином Давидом, чтобы поднять руку на этого древнего Голиафа. Готика, классика – разве в этом дело? Это все равно что вонзить секиру в тысячелетний дуб – и посадить на его месте нелепый саженец под названием Дерево Свободы…
– Нет, нет! – Д'Энваль с неожиданной ловкостью подхватил падающие очки. – Этого не будет! Нет, не будет, о-о! Мы устроим здесь музей, Музей Франции, Музей Средневековья…
Индеец вздохнул, переводя дыхание, а затем принялся тщательно протирать очки.
– У вас, похоже, иная точка зрения, гражданин Люсон? – Юлия повернулась ко мне, и голос ее прозвучал неожиданно серьезно.
Я улыбнулся и развел руками – не хуже молодого ирокеза.
– О гражданка Тома, о-о! Ваша проницательность…
– Моя проницательность, как сказал бы Альфонс, бродит в потемках. Такой «аристо», как вы…
– Мой друг! – поспешил вмешаться ирокез. – Не слушайте ее! А вы, Юлия, поистине ничем не лучше гражданина Давида! Гражданин Люсон – не «аристо»! Он – единственный, кто понимает, что такое истинная культура, истинная красота…
Я весьма удивился, девушка же покачала головой:
– Альфонс, можете не волноваться. Я не собираюсь отправлять нашего Франсуа Ксавье к гражданину Тенвилю…
– Спасибо, – не преминул вставить я.
– …Просто не могу забыть, как вы вместе с гражданином Давидом всего год назад…
Она не стала договаривать, но этого хватило. Индеец явно скис. Похоже, бриссотинское прошлое гражданина д'Энваля было не особо безоблачным.
– Я ошибался, – Альфонс улыбнулся достаточно жалко. – О, как мы все ошибались, о-о! И вы, Юлия…
– Но я не предлагала устанавливать гильотины в каждом квартале! – отрезала девушка. – Я врач, а не убийца!
Пора было вмешаться. Беднягу индейца было жаль. Драматург в золотых очках никак не походил на кровожадного санкюлота. Очевидно, Альфонс из тех людей, что постоянно увлекаются чем-то новым. Сегодня – средневековыми рукописями, вчера – изделием доктора Гильотена.
– Мир вам! – изрек я. – Гражданка Тома, не становитесь фурией! А вы, гражданин д'Энваль, забудьте о депутате Давиде и аггелах его и просветите меня в вопросе о лограх и святом Патрике.
Именно это я хотел узнать у любителя манускриптов. Индеец моргнул, отчего очки вновь чуть не упали с носа.
– Логры? О, логры! Ну-у…
– Пора домой, – решительно заявила гражданка Тома. – Холодно! Если вас, граждане, интересует всякий хлам, то поговорите по дороге.
Индеец не нашелся, что ответить, и покорно поплелся за девушкой. Я мог лишь в очередной раз посочувствовать Альфонсу. Удивительно, что он еще не начал заикаться, подобно гражданину Демулену. Интересно, как у того с личной жизнью?
– Логры жили во времена короля Артура, – сообщил д'Энваль, когда мы вновь углубились в узкие улочки Латинского квартала, направляясь к набережной. – А король Артур правил в Камелоте, и у него был меч под названием Эскалибур… Но, честно говоря, вам лучше почитать Мэллори, друг мой. Меня сейчас интересует древняя Франция. Логры – это Англия…
Я понял, что надеялся напрасно. Вильбоа оказался куда больше подкован в логрском вопросе.
– Ну, а святого Патрика во Франции почти не знают, – продолжал Альфонс. – Единственную церковь его имени в Париже закрыли еще в прошлом веке…
– Здесь была церковь Святого Патрика? – насторожился я. – Где?
Несчастный граф Элоа не смог найти помощи у святого Роха. И тогда он пошел искать защиту у крестителя логров…
– Кладбищенская церковь, – пожал плечами индеец. – Вернее, катакомбная. Где-то под кладбищем Невинноубиенных Младенцев. Ее основала ирландская община… Или даже не ирландская, точно, признаться, не помню… При Людовике Солнце церковь закрыли.
Я замер. Кладбище Невинноубиенных! Графа Элоа в последний раз видели именно там! Катакомбы!
– На кладбище есть вход в подземелье, – внезапно заявила гражданка Тома, казалось, не обращавшая внимания на наш разговор. – Я видела эту церковь.
– Вы?! – Мы с Альфонсом изумленно переглянулись.
– А что тут такого? – девушка недоуменно пожала плечами. – Пять лет назад ратуша создала комиссию по переносу старых клабищ. Отец был товарищем председателя. Кто-то предложил перенести останки с центральных кладбищ города в катакомбы. Там еще в Средневековье были какие-то захоронения… В общем, когда комиссия собралась осмотреть подземелье, я к ним, так сказать, примкнула. Из научного любопытства.
– И церковь Святого Патрика… – напомнил я.
– Обычная часовня, несколько захоронений, костница. Где-то в получасе ходьбы, если спускаться от кладбища Невинноубиенных… Вы что, туда собрались, Франсуа Ксавье?
– Ну-у… – немного растерялся я.
– И не думайте! Хотя бы потому, что сейчас все входы в катакомбы под охраной Национальной гвардии. Требуется специальный пропуск – уж не знаю, за чьей подписью. Да и вообще, там сыро и холодно, живо подхватите горячку…
Я и не думал спорить. Конечно, сейчас в катакомбах и холодно, и сыро, входы под охраной бдительных граждан в синих шинелях… Интересно, кому они подчиняются? Не гражданину ли Демулену? А если не ему…
– Друг мой! – Горячий шепот д'Энваля прервал мои размышления. – Если вы и вправду собрались туда, в мир мрака…
– И не думайте, Альфонс! – отрезала Юлия. – Никуда я вас не пущу! И вас, Франсуа Ксавье, тоже! Объектов для вскрытия мне вполне хватает!
Ирокез сник, а я не удержался от улыбки, прикидывая, что лучше: найти Вильбоа или ехать сразу к его заикающемуся приятелю?
– Шарль зд-десь! – Демулен улыбнулся, и я вновь подумал, насколько обаятелен этот якобинец. – П-прошу в гости! У н-нас нечто вроде мальчишника по поводу д-дня Декады и отъезда моей супруги.
– Если это из Конвента, гони к свинячьим чертям! – прогремел из глубины квартиры густой бас. – Надоели эти засранцы, мать их! А если это Робеспьер или кто-нибудь из его говенного Комитета – спусти его с лестницы!
Я почувствовал, как моя челюсть начинает отвисать.
– Н-не удивляйтесь, – шепнул Демулен. – Это Жорж, он всегда т-такой. Проходите.
Я едва успел снять плащ и отдать невозмутимому лакею шляпу, как дверь отворилась и в прихожую выглянул Вильбоа.
– Вы? – Похоже, мое появление его изрядно удивило. – Что-нибудь случилось?
– Заезжал к вам, – пояснил я. – Но мне сказали, что вы у Камилла.
– И п-правильно, – заключил Демулен. – Прошу, з-заходите. Мы как раз собирались ужинать…
– Да кого там черти на хрен принесли? – вновь прогудел бас. – Выпить не дают, мать их!.. Камилл, Шарль, куда вы пропали, черт вас раздери?!
Не успел я войти в комнату, как на меня надвинулось что-то огромное, широкоплечее…
– А это еще кто?! – прогремело над ухом. – Вандейцы что, уже Париж взяли?
– Именем Короля! – охотно отозвался я. – Руки вверх, гражданин Дантон!
Великан на миг оторопел, но тут же громыхнул хохот, от которого мелко зазвенела люстра.
– Правильно! Смелость, смелость и еще раз смелость! Если б я был на месте говнюка Шаретта, то давно уже превратил бы засранцев этого скотоложца Россиньоля в итальянскую вермишель! Да хрен там, в вермишель! В говно! Будем знакомы, гражданин! Я – Жорж Дантон, меня боятся все, кроме Камилла, но он тоже меня боится, иначе не бегал бы к этому евнуху Робеспьеру каждую неделю, чтобы плакаться в жилетку…
– Это г-гражданин Люсон, – поспешил вставить Демулен, – к-который…
– А-а! Спаситель нашего Шарля! – Широкая лапа по-медвежьи сжала мою кисть. – Очень рад, хотя, говорят, вы истинный «аристо»…
– Жорж! – попытался вмешаться Демулен, но гигант резко взмахнул рукой, отчего по комнате пронесся не ветер, а целый ураган.
– Лучше, мать его, быть настоящим «аристо», чем валять дурака с красными колпаками и карманьолой! Вы бы видели, гражданин Люсон, этого говнюка из говнюков Филиппа, прости господи, Эгалите,[37] когда он переодевался сапожником и пытался изображать из себя санкюлота! Какого хрена! Если ты аристократ – то будь аристократом…
– И не п-превращайся из Дантона в д'Антона, – самым невинным тоном добавил Камилл.
Послышалось грозное сопение, сменившееся, однако, добродушным смехом.
– Уел! Что было, то было! Когда ты приезжаешь в Париж из такой навозной дыры, как мой Арси-сюр-Об, приходится привлекать к себе внимание. Кстати, Камилл, разве не в моей конторе ты изрядно зарабатывал на дворянских титулах?
– А ты нам не рассказывал, Жорж! – вставил Вильбоа, похоже, давно привыкший к подобным эскападам гражданина Титана.
– И сейчас не буду! Сначала мы выпьем, иначе на кой хрен я сюда, спрашивается, приперся? Вы чего пьете, гражданин Люсон?