На «Высоком» снова возник шум. Громко заорали, потом какая-то фигура взлетела на нос, проскочила по бушприту и бухнулась в воду.
– Это еще что? – изумился Нога.
– Это тот, кого ты не позвал, – крикнул вор. – Что встали? Поворачивайте, подберем…
Фуа и худой моряк по имени Будэк общими усилиями выудили из воды похожую на подбитую утку Бонгу. Молодой женщине здорово мешала промокшая юбка и незажившая рана на боку. Повязка набухла кровью. Бонга вырвалась из рук спасителей, подошла к незнающему, что сказать, Ноге и с короткого размаха заехала ему в глаз. Моряк охнул, а молодая женщина рявкнула:
– Что уставились? Удирать нужно.
Действительно, капитан Кехт уже был на палубе. Слышно было, как он разъяренно орет. На «Высоком» развернули кормовой эвфитон. Драккар под парусом уходил, но все еще оставался в пределах досягаемости мощного метательного орудия. Стоящие у рулевого весла Нога и Пень видели, как сорвалась с орудия стрела и неожиданно бессильно плюхнулась в воду почти под бортом когга. С эвфитоном «Высокого» что-то явно стряслось.
Теа присела на скамью рядом с усердно работающим веслом Квазимодо.
– Так и будет? Эту жердь двигать? Все время?
– Нет, только пока не сдохнем.
Лиска фыркнула:
– Знаешь, ты мог бы уже сдохнуть. У меня не осталось сил держать этот тупой арбалет, а ты начал торговаться из-за вонючих продуктов. Я уже думала, не проделать ли тебе дырку в голове и взглянуть, что случилось с остатками твоих мозгов.
– Извини. С продуктами мы сможем помучаться дольше. Кстати, мы вроде договаривались больше не брать заложников?
– Я и не брала. Просто хотела, чтобы они вернулись за тобой, дураком. Только они плыть к острову не хотели. Так и торчали – ни туда, ни сюда. Ква, правда, что вас хитки околдовали? Они что там, совсем голые были?
Глава 19
Камни, поросшие колышущимися водорослями. Островки солнечного песка. Крабы, цепочкой, как загонщики на облавной охоте, споро движутся куда-то к подводной гряде. Нет, какие загонщики – воины, закованные в колючие, зеленые с желтизной, латы. Клешни похожи на мощные клинки-мечеломы. Интересно, могут они перекусить настоящую сталь? Сверху панцирные «воины» казались не больше серебряной монеты, но Теа прекрасно знала, что одним таким «крохой» могут наесться три-четыре отнюдь не страдающих отсутствием аппетита человек. Под колючим, крепким как железо, но куда более хрупким панцирем, таилось нежное белое мясо. Вполне съедобное и сырым, но если отварить, как положено, с солью, перцем и тмином, то… М-м-м-м… Жаль только, даже Лягушке редко удается добыть бронированного драчуна с клешнями.
Фу, опять слюни потекли. Теа передвинулась дальше по борту и продолжила созерцать близкое и совершенно недоступное подводное королевство.
Стояла пора Пустоты. Солнце повисло прямо над океаном, и его лучи заставили воду исчезнуть. Нет, вода, конечно, оставалась. По ней вполне можно было стукнуть веслом или, на худой конец, плюнуть. Но плевать не хотелось. Драккар бесшумно скользил по прозрачной линзе океана. Настолько прозрачной, что просто не верилось. Корабль парил над морской жизнью. Дно, похожее на гористые склоны, поросшие слабо волнующимися лесами-водорослями. Слои-этажи воды, на каждом свои порядки, свои вожди, свои хищники и жертвы. Когда лиска была главной в своем сухопутном «слое», ей частенько приходилось лакомиться упитанными птицами, в изобилии водящимися на Холмах. Иногда, ощипывая еще подергивающуюся тушку фазана, Теа раздумывала о том, как сложно все у птиц устроено – крылья, перья, все такие разные и непохожие друг на друга, и все это для того чтобы уметь летать. Может быть, фазанья или перепелиная жизнь, при всей своей глупости и беззащитности, не так уж и бессмысленна? А что говорить о жаворонках или ласточках, которые забираются к самому солнцу? Уметь летать – вот настоящее колдовство. Теа млела от мысли, что она единственная из лис, умеющая летать. Пусть и на драккаре, и не по воздуху, а по воде.
Время Пустоты завораживало. Теа могла бы смотреть на обнаженный океан сутками напролет. Но свои тайны морской мир отдавал по капле – ускользнет короткий послеполуденный час, и вода вернется на место, туманная пелена затянет дно и бесчисленных обитателей, потом сгустится голубой цвет, и станет непроницаемо синим, потом придет мрачная зелень, и исчезнет все, что приоткрыл океан.
Клубился косяк мелкого живого серебра. В первый раз, увидев такой живой столб, Теа приняла ни на миг не замирающий водоворот за какое-то крупное и хищное животное. Разве можно представить, что перед глазами собралось рыбьих голов больше, чем ты съела и еще съешь в своей жизни? Сельдь-меринка, вкусная, хотя и не очень жирная. Толстоспинная полосатка нравилась Теа больше. Похрустывающая на зубах, сочная, изумительная даже без соли, мякоть. Рассказывают, что ею лакомятся прямо в сыром виде в лучших домах Глора.
Мимо косяка меринки неспешно прошла гладкозубая акула. Не слишком крупная – шагов пять длины. Теа навидалась этих гладкозубок куда как повнушительнее размером. Правда, даже самые крупные на драккар не покушались. Иногда выпрыгивали у самого борта, пугали деревянного собакоголового незнакомца пастями, полными длинных и острых зубов. Ныр уверял, что гладкозубки слишком тупы, чтобы догадаться, что в деревянной шкуре корабля прячется нежное мясо. Кругом полно тварей поумнее: это и головобой, и Тусклая Кошка, и скат-лунаброд. Теа давно перестала бояться. Не скрывать страх, а действительно не бояться моря. Привыкла. Осталось уважение, но страх кончился. В океане тоже можно жить. Питаться, развлекаться, охотиться. Например, после короткой драки оказалось, что у ската на диво вкусные и жирные бока. Весло рыбина успела сгрызть только одно. А завтракали, обедали и ужинали глупым скатом целых два дня. Жизнь как жизнь. Конечно, где-то рыщут и стурвормы. Этих острогами, переделанными из копья, не возьмешь. Ну и что? Смерть всегда ходит бок о бок и с человеком, и с лисой. В этом смысле разница между сушей и океаном невелика – здесь смерть еще и поглядывает на тебя снизу сквозь тонкие доски обшивки и хрупкие ребра шпангоутов.
Океан еще не померк. Тянулась и тянулась прозрачность Пустоты. Давно исчез в своей вечной круговерти косяк меринки. Промелькнули, подобно никогда не устающим стрелам, охотящиеся тунцы-стары. Дно стало ровным, торчали густые пучки водорослей, мерцала королевским пурпуром неторопливая и ядовитая, как сотня гадюк, медуза.
Теа крепко зажмурилась, посмотрела опять. Глаза говорили, что под бортом корабля ничего нет. Днище драккара, облепленное ракушками и прилипшими водорослями, висело в воздухе. Нет отражения, нет воды. Теа показала язык вяло работающему плавниками шару-лупоглазу. Нет страха у лис. Теперь хоть утопай сто раз, хоть попадай в зубы стурворму, правильная смерть будет.
Пора Пустоты по-прежнему сверкала солнцем и текла в обе стороны: и к мягкому солнцу в безоблачном небе, и ко дну со ставшей почти понятной жизнью. Везет лисе – говорят, в сезон бывает всего три-четыре дня настоящей Пустоты. Лиска видела уже шесть таких дней. Пора Пустоты – это самая середина осени. А осень в этом году лучше не придумаешь. Это даже ворчливый Черный признал…
Драккар «Собачья голова» шел на север. Попутный ветер, редкие короткие дожди почти пугали – слишком легкая жизнь. Все казалось – вот-вот подкрадется настоящая беда. Два нападения переоценивших свои силы хищников, незначительная поломка реи да расстройство желудков после употребления на завтрак на вид вполне здоровой макрели – и это все? За едой обсуждали в основном такое неправдоподобное везение. Квазимодо объяснял спокойное путешествие тем, что на островах (ныне именуемых островами Хиток) морякам уж слишком не везло. Перед островами трое погибших во время шторма, потом лорд Тром и шестеро ушедших к хиткам. Не слишком удачное начало похода. Теперь сия несправедливость устраняется.
С подобными доводами соглашались. Донга не могла забыть, как чуть не утонула, прыгнув в воду в юбке. Нога в первый раз в жизни заработал в морду от бабы, и это весьма сильно потрясло татуированного моряка. Остальным тоже было что вспомнить. Но почти шестьдесят дней безмятежного плавания, словно у спокойной гавани Глора?
Теа знала, почему так получается. Слишком сильно не везло ей и Полумордому раньше. Ква когда-то не повезло один раз, но на всю жизнь. А ей, леди Холмов, не было удачи всю жизнь. Долг – с утра до вечера один долг. Долг перед исчезающим на глазах народом, перед мужем, с которым было одинаково тоскливо обсуждать и приплод табуна, и пытаться самой зачать и продолжить род лордов Холмов. Долг нужно было выполнять. Нужно, и все. А потом долг стало выполнять не перед кем. Где теперь ожерелье из костей Рина-Длиннозуба? Еще сто лет назад священное ожерелье страстно жаждали, из-за него плели интриги, с целью его получить законно планировали браки еще до рождения жениха и невесты. Бедный народ Холмов. Ну почему они не поняли, как велик мир? Пришла смерть, уравняла племена Реки, Вершины, Зарослей. Кто теперь знает леди Холмов, носящую титул Теа XVIII? Только один одноглазый негодяй знает. Теа сказала ему, думала, будет смеяться, а он только дернул половинчатым носом и сообщил, что знает только Теа Первую и Единственную. Дурак ободранный. Крепкий и надежный, как вся дружина сказочного первого Рина-прародителя.
А драккар все шел на север, следуя за парусами «Высокого». Парус уменьшался, увеличивался, иногда совсем исчезал, потом снова появлялся. Теа плохо представляла, как Нога и Пень находят в безграничном просторе воды уходящий когг. Кто-то из моряков постоянно сидел на мачте в «вороньем гнезде», следил за «Высоким». Довольно часто всем приходилось садиться на весла. Теа натягивала перчатки, подаренные вором, и принималась ворочать тяжелое весло. Это было нелегкой работой, но даже вначале, когда суставы рук грозили порваться от однообразного напряжения, Теа сдохла бы, но не признала, что ей тяжело. Впрочем, сухощавое тело уже давно приняло правила новой работы. В конце концов, грести оказалось ненамного труднее, чем не покидать седла сутками напролет, уходя от погони или, наоборот, охотясь за чужими охотниками. Скамью напротив, у левого борта, занимал Ква, советовал, как держать руки, как весло должно опускаться в воду, как нужно дышать, и