– Пока ты за спиной, мне не хочется смеяться, – тихо сказал вор. – И вообще я не буду смеяться.
– Тогда зачем смотреть?
– Ну… Лучше мне знать. Если мы идем дальше вместе…
– Да, знать всегда лучше. – Легким прыжком большая тень перемахнула узкое русло ручья и села на другом берегу, аккуратно обернув лапы длинным хвостом.
Квазимодо судорожно сглотнул. Лиса. Большая. Очень большая. С человека размером.
Зверь пристально наблюдал. Казалось, вздернутый нос брезгливо морщится. Серо-рыжая шерсть в лунном свете казалась более темной, только грудь в белом «воротничке» и светлые кончики лап отличались по цвету. Большой, очень легкий и, наверное, очень быстрый зверь. И пушистый.
– Теперь я знаю, почему ты так любишь поесть, – пробормотал вор, машинально гладя себя по колючему затылку. – У тебя все в рост волос идет.
– Что? – Зверь смешно склонил голову набок.
– Я говорю – ты довольно крупный оборотень. Наверное, здорово дерешься в этом обличьи.
– Я и в человеческом облике хорошо дерусь, – оскорбленно проурчал зверь.
– Понятное дело. – Вор внимательно вглядывался в пушистое создание.
– Что ты так уставился? – Оборотень нервно переступил лапками.
– Вот, – Квазимодо обвиняюще ткнул пальцем, – ты – Теа. Двигаешься точно так же. И голову держишь. А глаза – один в один. Те же искорки.
– Какие искры? – возмутился зверь. – Что ты врешь?
– Ну, искры. – Квазимодо несколько смутился. – Как в кузнечном горне, когда ковать начинают. Так же вьются у тебя в глазах.
– Ты что глупости городишь? Глаза как глаза. Какой еще горн? – Лисица нервно передернула ушами.
– Нормальный горн. Кузнечный. Ты разве не видела?
– Где уж нам. – Оборотень оскалился. – Мы на Холмах дикие.
– Так я же не знаю – может, вы сами ничего не куете, только покупаете.
– Покупали. – Лиса печально посмотрела на сухое дно ручья. – Покупали, пока деньги на войну были.
– Да, без денег трудно. – Вор вздохнул. – Теа, а чем вы там у себя на Холмах вообще занимались? Извини, если не к месту спрашиваю.
– Что уж теперь. – Оборотень поморщился. – Жили мы. Охотились. Щенков растили. Торговали.
– Торговали? – Квазимодо заинтересованно заерзал. – И чем же вы торговали?
– Лошадьми в основном.
– Лошадьми?! – Вор изумился. Представить себе большую лису верхом на лошади было трудно даже для его смелого воображения.
– А что? – Оборотень немедленно оскалился. – Да, мы разводили коней. И наши кони славились до самого моря. Мы хорошие деньги выручали. Правда, это давно было. Что здесь смешного?
– Да ничего, просто трудно представить – лисы и лошади.
– Дурак, думаешь, мы верхом ездить не умеем? Да я наверняка лучше тебя в седле сижу.
– Это не трудно. Я в седле сидел-то всего дней десять. Да и то на муле гарцевал. Где уж там толком научиться.
Лиса совершенно по-человечески хмыкнула:
– Плохо. Идти нам далеко. Лягушка хромает. На лошадях лучше.
– Понятное дело. Только нам что лошади, что эти твои сарсы – все равно не дотянуться. Лучше о птичках жирных думать.
– Лошадей можно достать. Если ты не брезгуешь со мной дальше идти.
– Я брезгую? – Квазимодо даже головой замотал. – Это ты от меня нос воротишь. Я хрен одноглазый, полумордый. А ты, понятное дело…
– Что за понятное дело? – тявкнула лиса. – Мне непонятное.
– Ну… – Вор неопределенно повел руками. – Ты быстрая, красивая, ловкая. Хвост роскошный какой…
– Хвост?! – Челюсти клацнули. Оборотень метнулся вперед, ударил передними лапами вора в грудь. Квазимодо опрокинулся на спину, перед его ошеломленным лицом мелькнула пасть с белоснежными зубами. – Горло побереги, урод! – проскрежетала лиса. Напоследок хлестнув хвостом по лицу поверженного парня, рыжий оборотень одним прыжком исчез в кустах.
Квазимодо сел, тупо потер нос – оказывается, такой пышный и невесомый хвост может вполне ощутимо стукнуть. А за что? Чего такого сказал?
Вокруг стояла тишина. Летучих мышей стало меньше. Луна сдвинулась к холму-стене. Вор встал и подтянул штаны. Что-то голова у тебя, урод, глупой стала. Даже и не понял, что с рыжей такое случилось.
Квазимодо заполз в кусты, улегся на куцую подстилку. Камешки злорадно впились в бок. Так тебе и надо, шнырь недоделанный. Шелестели кусты, лунные пятна порхали по коже походного мешка. Луна.
Виделась злая лиска, мелькающая в лунном свете…
– Что там? – прошептал фуа.
Ишь, разговорился, навечно обиженный. Видать, раздумал помирать, раз за свою задницу опасается.
– Ничего особенного. Обычная оборотниха. Поговорили…
– И что? – тревожно прошептал ныряльщик.
– И ничего. Успокойся, не будет она тебя есть. На кой ты ей сдался, когда здесь такие дрофы водятся.
– Не договариваешь. Врать ты стал много, Полумордый, – с обидой прошептал фуа.
– Когда я тебе врал? Не все подряд говорил – это да, бывало. А врать – сроду не было. Не ерзай. Ничего не случилось – обозлилась она на меня, да и все. Рыжая что на двух ногах, что на четырех – все одно язва.
– На двух ногах она горло не вырвет. А на четырех… кто ее знает.
– Лисы лягушками без крайней нужды не питаются – я точно знаю. Спи, Ныр, не морочь голову.
Фуа засопел и повернулся спиной. Квазимодо полежал и не выдержал сам:
– Не обижайся, перепончатый. Я сам ничего не понял. Разговаривали мирно, вдруг она как вздыбится. Не нужно было комплементы делать. Знаю ведь правила: не умеешь – не берись.
– Что такое «комплементы»?
– Ну, похвала, там, приятные слова. Их бабам говорят или начальству.
– Ты дурак, Ква. Рыжая не баба и не начальство. Она – оборотень. Ты что, разницы не видишь?
– А какая разница? – хмуро пробормотал вор. – Я искренне сказал. Не врал. Хвост у нее и правда красивый.
Фуа приподнялся на локте:
– Ты, Квазимодо, не просто дурак – ты тупее чурбана. Ты ей про хвост сказанул? Ну, если она тебя еще не загрызла, я могу спать спокойно.
– Что ты меня путаешь? Хвост здесь при чем? Что она, без меня не знает, что у нее хвост есть?
– Совсем с ума съехал сапог одноглазый, – печально сообщил фуа своему мешку-подушке. – Ты о чем думал? Ведь этого ее Тоя, друга твоего заносчивого, из-за хвоста и жизни лишили. Заставили перекинуться, а потом лорд Дагда хвост и отрезал. Ведь хвост оборотня – верное приворотное средство. Об этом даже у нас на островах знают. Только, видно, сам оборотень без хвоста уже не жилец. В общем, сразу этот Той помер. Может от обиды, а может, кровью изошел. А ты рыжей – «хвост, хвост».
– Так я ж не знал! – Квазимодо ожесточенно почесал макушку. – Глупость какая. Мне и в голову не пришло. Зелье приворотное – вот кочан волосатый. Обидел, получается, девку. А ты все молчишь. Чем по своей змее гладкой умирать, лучше бы меня предупредил.
– Значит, я виноват?! – Фуа скрипнул зубами. – Ты меня когда слушать хотел? Я тебе леди Атру не прощу.
– Ну и не прощай. Если ты на этой пытательнице сумасшедшей жениться возмечтал – сказал бы мне. Я бы даже на уговоры сил тратить не стал – ушел бы сразу. Смерть этой змее легкая досталась – вот и все, что скажу. Что бы ты с ней делать стал, дурачок?
– Я… – Ныряльщик замолчал, с силой ударил кулаком по корню куста. Сверху посыпались листья.
Лежали в тишине. Дыхания соседа Квазимодо не слышал, смотрел вверх – лунные пятна медленно двигались по лицу. Теа не возвращалась. Вору хотелось встать и пойти ее искать, но это было бы уж совсем глупо. Разве в зарослях, каменистых впадинах да тенях холмов найдешь рыжее быстрое существо? Ее это земля, лисья.
Шорох Квазимодо все-таки расслышал, приподнялся на локте. На полянке Теа натягивала одежду. Мелькнули тощие ягодицы. Девушка накинула болтающуюся мешком рубашку, обвязала бедра полосой драного шелка. Вор быстро лег, уткнулся носом в мешок – за подглядывание запросто последних зубов лишиться можно, да и возразить на такое нечего будет.
Рыжая скользнула под покров ветвей, свернулась на своем месте.
Квазимодо, только что твердо решивший подождать утра, не выдержал:
– Теа…
– Что еще, Полумордый? – хриплым шепотом рявкнула девчонка.
– Теа, я не знал. – На языке вертелись выражения пообходчивей, но сказал прямо: – Я про хвост ничего не знал. Прости, пожалуйста.
– Заткнись, я спать хочу, – буркнула рыжая.
Квазимодо показалось, что прорычала она чуть мягче.
Небо уже начало светлеть. Жутко хотелось спать.
– Все спит, – пробурчал фуа.
– Угу. – Квазимодо занимался своими обмотками. «Обувь» из стянутой ремешками лоскутьев ткани требовалось поправлять утомительно часто. Как же тот сапог уплыл? Вот век себе разгильдяйства теперь не простишь.
Миновал полдень. Солнце пекло так, что казалось, камни начинают трескаться. Безоблачное небо резало глаза своей синевой. Товарищи успели по разу сходить к ручью. Видать, и опять придется. Фуа от нечего делать пил даже больше, чем обычно. Квазимодо, пока не началась самая жара, успел поохотиться и даже подбить двух птах. Сейчас оставалось заниматься рукодельем и потеть. Рыжая спала в тени кустов как убитая. Видимо, превращение сильно выматывало.
Сидеть рядом с мрачным фуа было тяжеловато. Разговор не клеился. Квазимодо скоблил ножом ремешки, подгонял их поудобнее и раздумывал о будущем. Куда-то нужно идти. Может, Ныр и захочет отделиться, но сначала его нужно вывести в места поуютнее. А то здесь он дня за три весь ручей выпьет. Карта ничем мыслям вора не помогала – мало того что подсунули дрянную, сейчас местоположение беглецов можно было приблизительно определить как где-то у самого северного края потертого пергамента, где, кроме отпечатков жирных пальцев, ничего существенного изображено не было. А на юг двигаться глупо – там искать еще долго будут.
Теа проснулась, когда солнце уже сдвинулось к самому горизонту. Выползла из кустов, с хрустом потянулась, зевая во все свои сто два зуба.