И она в свою очередь думает с умилением: как немного надо этому дурачку, чтобы чувствовать себя хозяином жизни. Ну, пусть похозяйствует на моих условиях… Получается типичная фигура превратности, из тех, что описываются Гегелем в «Феноменологии духа». Он думает, что имеет ее, она уверена, что имеет по полной программе его, а в результате их обоих имеет Монстр – тот самый, что погубил всех донкихотов и перехватил приношения, адресованные прочим богам. Это и есть точное описание оргии потреблятства, и глагол «иметь» с его характерной двусмысленностью как нельзя лучше передает суть ситуации.
Помимо широко известной истории о подвешенном кафе, в «Гирлянде желтых лютиков» приводятся и детские воспоминания, которыми Парящая-над-Землей поделилась однажды со слушателями Петербургского подвесного университета.
Мне было уже лет семь, когда я усомнилась в мудрости взрослых. Виновником этого оказались мои родные. Помню, у нас тогда гостил дядя, человек обеспеченный и, как выражалась мама, «правильный». По «ящику» как раз показывали какой-то репортаж про американских бродяг в Индии – на экране мелькнула фотография парня лет двадцати, помнится, у него был какой-то очень удивленный вид. Показали еще его гитару и какую-то сумку, увешанную плетеными ремешками. Голос за кадром сообщил, что этот человек погиб, вероятно, от передозировки наркотиков. Сообщили также, что имя и фамилия погибшего не установлены, местные жители, которые его хорошо знали, называли его просто «янки».
Глядя на меня, дядя прокомментировал услышанное примерно так: «Бессмысленная смерть, бессмысленная жизнь. Сгинул ни за грош, а мог бы ведь человеком стать. Делай выводы, Лиска» – и погладил меня по голове.
Выводов я никаких не сделала, но почему-то подумала: «А может быть, хорошо, что он не стал человеком. А то был бы таким, как дядя… нудным… неинтересным». И еще я подумала: неужели и мне придется стать человеком – на работу каждый день ходить, заполнять всякие квитанции. А нельзя ли туда, в Индию, он ведь там пожил со своей гитарой и сумкой… И я, помнится, спросила у дяди: «Дядя Валера, а если бы я там была, вот возле этих гор… меня бы, наверное, называли просто „русская“?» И дядя тут же меня утешил: «Что ты, девочка, у тебя будет жизнь как картинка. Вырастешь, замуж выйдешь, домом своим обзаведешься – и звать тебя будут по имени-отчеству».
Вот тогда мне стало страшно, и я заплакала. Первый раз заплакала над смыслом жизни, хотя уже тогда понимала, что когда-нибудь однажды непременно умру.
Из рассказа видно, что Гелиос уже девочкой обнаружила нестяжательские задатки. У многих детей они присутствуют. Но такого рода задатки не только не востребуются, но, наоборот, активно подавляются, поэтому с возрастом обычно проходят. Кнут и пряник, анонимные воспитательные инструменты общества вещеглотов, действуют синхронно и достаточно успешно осуществляют воспитательный процесс. Однако законы всеобщей иммунологии, к счастью, не знают исключений. Подобно тому как среди разгула эпидемий чумы или холеры всегда находилась группа индивидов, просто не способных заболеть, несмотря на контакты любой степени (иначе человечество давно бы уже погибло), духовные соблазны тоже непременно наталкивались на кого-нибудь Фому неверующего с компанией. Ген резистентности к вещизму, и конкретно к шопингу как к самому притягательному его проявлению, всегда присутствовал в генофонде духовного опыта человечества. Хотя «особи»-носители этого отнюдь не доминирующего гена неизбежно становились маргиналами. Да, подавляющее большинство субъектов не представляют себе более захватывающего занятия, чем посмотреть кой-какого товару. Но, с другой стороны, всегда находится какой-нибудь Балда (Иван-дурак, Емеля или младший братец, которому достается кот в сапогах), ничего не смыслящий в этом занятии. Все движутся по накатанной колее, а он поступает поперек и живет поперек.
Окончательный исход противостояния нестяжателей и вещеглотов, разумеется, далеко еще не решен. Большинство теоретиков общества потребления (они же, впрочем, и критики, апологетов, как уже отмечалось, практически нет) предрекают тем не менее неизбежное поражение нестяжательскому движению. Они делают это «скрепя сердце», но находят множество аргументов для своего пессимизма. Любопытна позиция Чарльза Дилли, одного из самых красноречивых «гробовщиков» второго антропогенеза. Помимо всего прочего, Дилли отталкивается от генетического аргумента, однозначно интерпретируя его в свою пользу. Он опирается на теоретическое предсказание, сделанное генетиками еще в самом начале XXI века.
Так, анализируя эволюционные изменения в частоте встречаемости так называемого «мужского» (ХY) и «женского» (ХХ) наборов хромосом, ученые зафиксировали тенденцию к «постепенному вымыванию из генетического пула вида homo sapiens хромосомного набора ХY». Экстраполируя обнаруженную тенденцию на не такое уж отдаленное будущее, ученые-генетики сделали вывод, что через 700–800 лет набор ХY полностью исчезнет и все генетически закрепленное в наследственности человека будет кодироваться «женским» набором ХХ. Это само по себе не приведет к непременному исчезновению вторичных мужских половых признаков, поскольку набором ХХ могут кодироваться как женские половые признаки (в подавляющем большинстве случаев), так и мужские, а вот набором ХY – только мужские. Но кое-какие изменения все же произойдут, и назвать их «прогрессирующей феминизацией» было бы слишком мягко. Однако используемый в Подвесном университете более точный термин – расХYяривание человечества – почему-то так и не прижился в научных кругах.
Как бы там ни было, последующие десятилетия подтвердили прогноз биологов, тенденция к «вымыванию» хромосомного набора ХY только усилилась. Это породило множество самых разных спекуляций. Некоторые (например, Люк Лякомб и вся антверпенская школа антропологии), подготавливая себя к неизбежному, рассуждают в том духе, что со временем «вымывшееся» человечество будет рассматривать исчезнувших ХY-носителей, как сегодня рассматривают вымерших палеоантропов, то есть как тупиковую варварскую ветвь, здорово подпортившую репутацию homo sapiens. Что же касается сэра Дилли, то он, несмотря на то что наборы хромосом не имеют прямого отношения даже к гендерному фенотипу, поместил «ген нестяжательства», ответственный, в частности, за врожденное отвращение к шопингу, в исчезающий «мужской набор», что в значительной мере предопределило его выводы. Помимо этого, Дилли очень любит ссылаться на опыт истории и на неисправимость человечества, которое чего только не повидало на своем веку, и вообще ничто не ново под луной…
Не относящееся к делу ворчание можно отбросить, поскольку все в истории когда-то происходило впервые. Когда-то впервые появились нестяжатели, возможно, что когда-то им впервые суждено будет победить. Почему же именно не сегодня? Ведь успехи движения налицо, созданы важные предпосылки духовной и материальной автономии, включая подвеску, некоторые акции бытия-поперек стали диверсиями всемирного масштаба. Бланк, конечно, прав, толоконный лоб еще крепок. Но дезертиров уже не вернуть на Остров Сокровищ. И племена уже не согнать к алтарю пользоприношения – их можно только уничтожить.
Теперь вернемся к женскому вопросу. Несравненно более глубокая погруженность женщины в экстаз потребления и по сей день является очевидным фактом. Такова уж природа обыкновенного женского в рассмотренном выше смысле. Но никто не утверждал, что подобное положение дел сохранится навечно. Есть еще стихия необыкновенного женского, и в ней заключен колоссальный экзистенциальный ресурс воинствующего и победоносного нестяжательства.
Одна из провозвестниц крестового похода против вещеглотов, Татьяна Горичева, вспоминает о своей жизни в Париже: «Я ничего не могла себе купить в этом потребительском раю. Сначала надо преодолеть себя, чтобы зайти в магазин. Потом как-то устоять перед водопадом похожих, но перекрикивающих друг друга товаров: платья, сумочки, подушки, снова сумочки… Хочется взять первое попавшееся, хоть что-то, раз уж зашла в магазин. Ведь потом снова придется себя настраивать неизвестно сколько. Но часто это оказывалось выше моих сил, и я выходила ни с чем. И все равно радовалась, что по крайней мере сегодня пытка мне больше не грозит».
Как знакомы эти страдания дезертирам с Острова Сокровищ! И как они смешны и непонятны прочим смертным… И хотя статистика в джунглях мегаполисов ненадежна, число девушек и женщин в рядах нестяжателей растет, при том что им приходится преодолевать куда как более сильное сопротивление всей суммы обстоятельств. Авторитет Гелиос, Парящей-над-Землей, в нестяжательском мире сопоставим только с авторитетом Бланка, а примеры необыкновенной самоотверженности тем более впечатляют, что в отличие от покидаемого мира в мире обретаемом никакой феминизации нет и в помине. Матриархат постиндустриального общества обрывается у черты оседлости, на вновь освоенных и заселенных территориях сразу видно, who is XY. Там живут гетеросексуальные мальчики, становящиеся воинами, – и как же их не полюбить…
Параметр совокупного эротического выбора был и остается одним из важнейших в человеческом мире. Ева Кукиш, избранная недавно ректором Петербургского подвесного университета, рассказала примечательную историю:
Какие решительные девушки сейчас приходят… и женщины всех возрастов!.. Вот Женя Кротова просто чудо. Без всяких примерок и страховок бросила все, что было (а было немало, даже какие-то успехи в шоу-бизнесе), и пришла к бланкистам. Взяла себе ник Мария Франциска Бланка и сразу вступила в отряд. Более того, тут же присоединилась к вознесенным и наверняка пройдет испытания (для причисления к лику вознесенных требуется как минимум два года строгого нестяжательства). Мы много беседовали, и я как-то спросила ее насчет мужа. Ответ был достойным. Вместо того чтобы спеть песенку обыкновенного женского: мол, что´ муж, никакой от него пользы, не заботится обо мне… совершенно не ценит, ну и так далее, эта Женя Мария Франциска Бланка вдруг говорит: «Да муж как муж. Обычное