Наткнувшись на пустую лавочку в сквере, Олег просидел здесь, пока не стемнело, куря одну сигарету за другой. А потом поехал в Бердск.
ГЛАВА 26
Наверное, придется рассказывать и об этом… Как сидел на кухне у ее матери, проклиная свою беспомощность и невозможность справиться со всем в одиночку. Как довел ее до слез, нарочно преувеличив опасность.
— Мы должны заставить ее уехать. Насовсем.
— Так если ты уедешь, Олеженька, так и она с тобой.
— Я не могу. В том-то и дело. Ей нужно не просто уехать, Катерина Андреевна. Иначе они точно решат, что она что-то знает, будут искать. Я знаю возможности своего отца, он… у него… в общем он не остановится, понимаете?
— Так что же делать, Олеженька?
Что делать, он придумал. Он только не знал, получится ли.
— Вы ведь собирались в Москву, Катерина Андреевна?
— Так это мы с Вероникой, к тетке… Алька-то с нами не собиралась.
— Давайте поступим иначе, Катерина Андреевна, — решительно сказал он. — Вы останетесь здесь. Веронику нужно отправить в санаторий, деньги я найду. Главное, чтоб ее дома не было. А мы с вами устроим аварию.
— Аварию?!
Автокатастрофу, вот что. В которой Алька якобы погибнет.
…Да, потом этот план ему самому казался безумным. Да, потом ему приходили в голову другие варианты. Единственным достоинством этого безумного плана было то, что он удался. Сработал. Какой ценой? О цене он тогда не думал. По сравнению с ценой Алькиной жизни все было мелочью.
Год назад он писал статью о городских моргах. Поэтому знал, что за деньги сможет найти невостребованный труп. Тот, который потом «опознает» Катерина Андреевна.
— А потом мы с вами должны будем устроить похороны. Вы справитесь, выдержите?
— О господи, Олежек…
— Поймите, у нас нет выбора!
— Я постараюсь, Олежек…
— Вот и хорошо. Завтра с утра вы позвоните тетке в Москву, пусть она пришлет телеграмму и срочно вызовет кого-то из вас. Мы уговорим поехать Альку. Она должна согласиться!
— А потом? Что будет потом?
Вот об этом Олег пока старался не думать. Надо решать проблемы по мере их поступления — так, кажется, говорил главный редактор его газеты?
— Потом придется опять врать. Другого выхода нет. Вы поедете следом, и сюда ее не пустите, ясно?
— Да ведь у вас же свадьба! Как же я не пущу?! Она сбежит просто-напросто!
— Не сбежит, — он скрежетнул зубами, — не сбежит, если свадьбы не будет.
— Как?!
— Так. Мне придется остаться здесь еще на некоторое время, чтобы никаких подозрений не возникло. Альке я скажу, что раздумал жениться. Тогда она точно не приедет.
— Олеженька, она ведь с ума сойдет! — убежденно проговорила Катерина Андреевна. — Она без тебя жить не захочет.
— Придется, — жестко возразил он. — Некоторое время ей придется потерпеть. А потом я приеду.
— Так может лучше рассказать ей все, как оно есть, а?
— Ни в коем случае! — закричал Олег.
Чего он тогда боялся больше? Того, что Алька с ее горячим характером откажется уезжать, прятаться? Или того, что она узнает правду об его отце?
…Тогда он всеми силами старался не искать ответа на этот вопрос. А теперь? Как он расскажет все — не Альке уже, а Тине?..
ГЛАВА 27
— Пойдем в купе. Поговорим все-таки.
Он не смотрел ей в глаза, сосредоточив взгляд на нейтральной территории — где-то в районе переносицы. Это почему-то разозлило ее, и Тина воинственно скрестила руки на груди.
— Я не хочу разговаривать, Морозов, я устала.
Она поймала себя на том, что врет. Ни капельки не устала. Тело легкое, в голове — пусто. Правда, на душе кошки скребут, но это же не от усталости, а наоборот. Слишком расслабилась, вот и результат. Теперь приходится расплачиваться.
— Я устала, — упрямо повторила она. — Я всю ночь не спала.
Ой, как это вырвалось? И зачем? Ему вовсе не обязательно знать, что от всех переживаний она заснула только под утро!
— Я тоже не спал, — хмуро признался Морозов.
— Ну вот, — кивнула Тина, — давай наверстаем упущенное и отдохнем сейчас, ладно?
— Что, даже завтракать не будем? — неожиданно испугался он.
Она против воли рассмеялась, узнав в этом трепетном опасении его извечный голод по утрам. Завтрак — это святое! И не какие-то там пошлые бутерброды с чашечкой кофе, а что-нибудь посущественней. Отбивные с картошечкой, котлетки с макаронами, тарелочку борща — можно все сразу и без хлеба. Главное, чтобы было на красивой тарелке и непременно с острым соусом или с горчичкой.
Ей всегда нравилось смотреть, как он ест.
Надо же… Вот как, оказывается, она ничего не помнит. Ничегошеньки! Буквально — полный нуль вместо памяти. Ага.
— Что с тобой? — настороженно поинтересовался Олег, когда Тина за минуту раз пять изменилась в лице. То улыбалась, то хмурилась, то фыркала пренебрежительно. Как будто спорила с самой собой.
— Ничего. Ты завтракай, не обращай на меня внимания.
— Я и так не обращаю, — проворчал он и полез за Машиным пайком.
— Морозов, а ты стихи еще пишешь? — вдруг спросила Тина.
Он закашлялся.
— Почему «еще»?
— Ты же раньше писал. Я как-то случайно на них наткнулась. Извини.
— Извиняю, — ухмыльнулся он. — Сама понимаешь, молод был, пылок. Сейчас не до этого.
— Значит, только прозу строчишь?
— Угу.
— И как? Пользуется популярностью?
Ей на самом деле было интересно.
Олег пожал плечами.
— Я точно не знаю.
— Ой, врешь! Кокетничаешь! Разве бывает, чтобы писатель не знал, как раскупаются его книжки?
Ее игривый тон застал Олега врасплох, и он снова поперхнулся.
— Ты ешь, ешь, — разрешила Тина, и тут же потребовала ответа на следующий вопрос. Дескать, откуда сюжеты господин Морозов черпает.
— Из жизни, — нервно откликнулся тот.
— Морозов, а чего ты нервничаешь? — издевательским тоном поинтересовалась она.
— А того! — сказал он и замолчал, поглощая бутерброды.
Однако Тине было никак не уняться.
— Так ты мне книжку с автографом подаришь? Типа, старому другу, на долгую память… Как там у вас, господ писателей, принято, а? — Она подалась вперед и с притворным восхищением уставилась ему в рот.
— Хватит ерничать, пожалуйста, — попросил Морозов. — И делать вид, что между нами ничего не было.
Тина сжалась, как будто перед броском, как будто собиралась немедленно бежать — далеко и не оглядываясь.
На лице ее проступила паника.
Но через секунду Олег заметил, что она взяла себя в руки.
— Было, — выдавила она, — тут не поспоришь. Я только не понимаю, Морозов, что ты хочешь от меня?
Все, сразу подумал он, провел ладонью по лбу, и ладонь стала влажной.
— Так я жду, — зло напомнила она. — Может, для тебя случайный секс в поезде — дело обычное, а я впервые в жизни мужу изменила! И, пропади все пропадом, я теперь не знаю, не знаю…
— Ты знаешь! — заревел он. — Ты знаешь, что это был не случайный секс.
— Ну да, запланированный, — усмехнулась она сквозь отчаяние. Ирония — вот последнее, что ей оставалось.
— Эх ты, трусиха! — выдохнул Олег и пересел к ней.
Она отвернулась. Но он уже видел все, что могло бы иметь значение. Он уже многое понял. Улыбнувшись, он обнял ее.
— Чего ты боишься на этот раз?
— Отстань!
— Меня?
— Отпусти!
— Себя?
Она всхлипнула. Как-то так получалось, что рядом с ним она позволяла себе быть слабой.
— Морозов, ты меня презираешь?
Столько горечи было в ее голосе, что теперь испугался Олег. Что она придумала себе?
— Дура! Ну какая же ты дура!
— Я правда не знаю, что теперь делать, — едва слышно пробормотала Тина и посмотрела ему в глаза.
Как будто запрокинула голову в небо. И оно — тяжелое и хмурое — просветлело от ее взгляда.
— Ты очень красивая, — моргнув, сказал Олег.
— Не ври!
— Правда!
Он медленно притянул ее к себе. У нее был еще шанс освободиться… А еще были его глаза совсем близко, и его тепло, и надежность плеча.
И так хотелось вспомнить, каково это — беспечно, уверенно прильнуть к его плечу!
Она поняла, что сейчас заплачет, и опустила ресницы. Вместе со слезами ее покидали страхи, сомнения, боль. Только он остался с ней, только он.
Нежность растянула секунды в года.
Держа в ладонях смуглые щеки, он думал, что мог бы смотреть бесконечно на эти губы, на пронзительность скул, на стежки морщин, на тонкие веки, прикрывшие бездну. Смотреть, как упрямится подбородок и удивляются брови.
Смотреть и подмечать детали — трогательные, смешные, разные.
Он мог бы смотреть на нее неотрывно. Но насмотреться — не мог.
Тина осторожно открыла глаза и увидела его.
За окном мельтешила зима, поезд трудолюбиво грохотал колесами, на столике подпрыгивал пластмассовый стаканчик.
Они глядели друг на друга, спутавшись руками, ногами, вздохами.
А потом — словно в одну секунду разверзлась небесная хлябь.
…Теперь все получалось как-то иначе — медленно, связно, восхитительно бесстыдно. Каждое движение было отчетливо, каждая складочка, каждый изгиб раскрывался навстречу жадным губам и пальцам.
Тина вдруг обнаружила, что в нем не осталось прежних мальчишеских острых углов, а весь он — плотный, складный, налитый жизнью. И эта жизнь сейчас принадлежала ей!
Так же ликуя, Олег забредал в незнакомые переулки ее тела. И нежили пальцы сочную тяжесть груди, что раньше легко умещалась в ладони, и было губам горячо на рубце внизу живота, на окрепших бедрах…
ГЛАВА 28
Наверное, кто-то из них, а может быть, оба не сдержали птичьей — секундной, страстной — песни на взлете. И в стену загрохотали возмущенные соседи.
Тина засмущалась, но хихикнула невольно, когда Олег в притворном ужасе принялся пихать ее в угол, приговаривая:
— Быстро, быстро, сейчас придет полиция нравов!
— Дурак! Олег, ну, правда же, неудобно!