А мечта моя — туман, который тает.
Звезды шепчут о своем, играя в лужах.
Капли сонного дождя ударят эхом…
Это рай, и рай другой сейчас не нужен.
Пережду-ка лучше дождь под тем орехом.
«Любуясь снегом, восхищаюсь…»
Любуясь снегом, восхищаюсь
Его забавным ремеслом.
И тщетно я понять пытаюсь
Деревьев сонных колдовство.
Ветвей опущенных усталость
Едва бросается в глаза.
Лукавство луж, снежинок шалость
Гневят седые небеса.
«Мне легче утонуть, чем вознестись…»
Мне легче утонуть, чем вознестись.
И кажется, не хватит жизни этой.
Шагами мелкими приходится плестись
По тоненькой тропинке песни спетой.
Беспомощность, что делать мне с тобой?
Судьбу пытаюсь править осторожно,
Не просто спорить с жизнью и судьбой,
Но и без боя сдаться невозможно.
«Ты влюблен в ожиданья свои…»
Ты влюблен в ожиданья свои.
Ты женат на потерянных снах.
Мне знакомы забвенья твои,
Ты их шепчешь на всех языках.
Я случайна на этой земле,
И в твоей суете — только тень.
Я молитва на пыльном стекле,
Ночь, которая гасит твой день.
Ты свободен, ведь жизнь — не тюрьма.
Пусть не пряник, но все же не кнут.
Я тебя отпускаю сама.
Пусть ветра над тобою поют.
Памяти деда
Теперь я знаю, ты во мне пророс.
Так глубока река твоих пророчеств.
Ты прост, но ты возвышенней Высочеств —
Мудрец, пропахший дымом папирос.
Ты возвратился в Храм Небытия,
Но мне твои слышны оттуда струны.
Судьбу мою ты разложил, как руны,
И щедро-щедро подарил себя.
Твоих корней, вернувшихся в века,
Вкушаю я таинственную силу.
Мне не дано любить наполовину
и верить в безысходность тупика.
Мне вверен был пронзительный твой Дар,
Им трепетно учусь распоряжаться.
Ты мне позволил просто наслаждаться,
Твою смакуя Мудрость, как нектар.
СМЕРТНЫЙ АНГЕЛ
Смертный и святой
Ангелом вознесся
Над безумною войной.
Ненависть распяла
Твой божественный покой,
Друг земле не предал.
Грешная мечта
Так и не успела
Отравить твои уста.
Святость твою только
Виноградная Лоза
Провожает в небо.
Всюду плач сирот.
Сколько ж слез рекой вольется
В русло бурных вод?
Видно, провинился
Перед Богом твой народ —
Взорвалось терпенье.
Тишину пронзил
Вой, он небеса любви
Безумьем отравил.
А Творец молчал….
Но в этот раз не пощадил
Своего творенья.
«Где вы, мои вчерашние друзья…»
Где вы, мои вчерашние друзья?
Куда война вас раскидала по Земле,
Иль в землю, я уж и не знаю.
Напрасно голову ломаю, слезы лью.
Кто проклял Родину мою? Кто ее продал?
Поздно. Кому считать теперь долги?
Не вспомнив правды, не познаешь тишину,
Любовь и мудрость… Пепелище.
Лишь ветер злой все так же свищет в спину мне.
Как долго этой быть войне? Как долго — новой?
Зачем вы, люди, целитесь в себя?
Зачем детей своих вы душите во тьме
Сырых подвалов?.. Ох, как трудно
В таком аду остаться мудрым и живым.
Младенец стал совсем седым. Секунда — годы.
Хрупкое одиночество
Утонули небеса в тучах бархатных.
Обещает день быть хмурым и пасмурным.
Ты по-прежнему одна
у открытого окна.
Хочешь вновь согретой быть солнцем ласковым.
Гнется тонкий стебелек низко пу ветру.
Доля каждому своя… Жаль, не поровну.
Вот и ты совсем одна
у открытого окна.
Рядом много лиц чужих, с ними холодно.
И поет твоя душа песню грустную,
Как горячая звезда стала тусклою.
Ты устала быть одна
у открытого окна,
Но Природа глубоко это чувствует.
«Не задержусь в твоем сомненье…»
Не задержусь в твоем сомненье,
Уйду, захлопнув тихо дверь.
Вернуть «по щучьему веленью»
Меня не сможешь ты теперь.
Уйду, ты даже не заметишь,
Когда спокойно будешь спать,
На поцелуй мой не ответишь,
Не спросишь, где меня искать.
Уйду без слез, без сожаленья.
Благословив страну потерь.
Не задержусь в твоем сомненье.
Закрою за собою дверь.
Генриетта ЛЯХОВИЦКАЯ / Берлин /
Родилась в 1938 г. в Ленинграде в семье юристов. С молоком матери — урожденной петербурженки впитала классический русский язык и культуру бывшей столицы России. С 1996 г., вынужденно покинув Санкт-Петербург, живет в Берлине. Относит себя к физикам, лирикам и к философам. Литературные публикации начались с 1984 г. со стихов для детей в изданиях Детгиза, в журналах «Колобок», «Веселые картинки», и продолжаются в сериях «Библиотечки поэзии для детей». В 2000 г. вышла книжка «Чудесята». Взрослые стихи появились в «Неве» в 1990 г. Авторские сборники «Увидеть рассвет» 1993 г. и «Загадка карт влечет» 1994 г. привели в Союз профессиональных литераторов в СПб. Имеет многочисленные публикации в различных жанрах в журналах, в их числе «Родная речь», альманахах, сборниках, в основном, в России и Германии. Подборки стихов — в девяти Антологиях обеих стран, включая Антологию российских писателей Европы (М. 2009). Издано более десяти книг, три из которых — двуязычные (с переводами на немецкий). Наиболее значительные — два сборника стихов и прозы «Лики любви» (2007) и «Талисман запоздалый» (2010), а также научно-популярная философская монография «Генер. Модель мироздания» (2008) — выпущены издательством «Алетейя» в Петербурге. Благодаря инициативе читателей многое можно найти в Интернете, если набирать в Google в строке поиска genrietta liakhovitskaia и/или генриетта ляховицкая в Yandex. Сайт www.liakhovitskaia.gugunet.de — подарок читательницы.
Дежавю
«Британской музы небылицы»
с их энергичным языком,
взломав играючи границы,
распространились прямиком
сквозь толщи воздуха и вод,
по всем возможным странам света,
легко войдя в двоичный код
проникли в бездны Интернета.
Смешались с былью небылицы:
террор и социальный гнет,
копытом дикой кобылицы
волна цунами в берег бьет,
Земля «Титаником» кренится —
плывет материковый лед,
закат объединенных наций,
война религий; сдвиг культур
и нагнетание сенсаций,
цена на нефть — за туром тур…
И люд не устает дивиться —
повсюду толпами народ:
хоронят Папу, женят принца,
весь в черных дырах небосвод,
корреспонденты, вспышек блицы,
сомнительные интервью…
Порою думаешь — все снится,
и кажется, что дежавю.
Ностальгическое[16]
«Британской музы небылицы»
чей сон тревожат в наши дни?
Не увлажнятся роговицы
над старой книжкою… Огни
всемирной дерганой эстрады
в глаза вонзают сотни жал,
валом валит людское стадо
туда, где микрофон заржал.
Почти у каждого в ладони
пищит, трезвонит домовой —
скукоженные телефоны
сорвались с привязи былой.
И некуда уединиться,
найти спасительный покой,
чтоб встретить «ранний свет денницы»
над драгоценною строкой.
Желтеют ломкие страницы
с засохшим вложенным листом
и аллергически пылится
в библиотеке ветхий том.
Думая о Гулливере
При мысли об известном Гулливере
его мне тотчас заменяет Свифт.
Я с детства без сомнений верю,
что этот Гулливер со Свифтом слит
в единой жизни и в одном лице,
и думать не хочу об их конце…
«В своем полузаброшенном именье…»
В своем полузаброшенном именье
он после странствий замкнуто живет.
Среди соседей, в их мещанском мненье,
привычно злющим чудаком слывет,
а сам беседует в ухоженной конюшне
с прекрасным благороднейшим конем, —
особенно зимою, с ветром вьюжным,
Свифт часто беспокоится о нем.
И конь, с глазами юного Давида,