Где растаешь, в какой из сторон?
Снова глиною стану земною.
Счастлив будешь ли, Пигмалион?
Спектакль
Мы сочиняем свой роман
И попадаемся в капкан.
Слова, что второпях шептала,
Пронизывали, как игла.
Она прощалась и сгорала
И так беспомощна была.
И он прощался с той же болью,
Был белый свет ему не мил,
Едва справляясь с этой ролью,
Он все безропотно сносил.
А поэтесса — вся седая,
Что тех героев создала,
Их на разлуку обрекая,
Легла — и с горя умерла.
Михаил ФОКС / Сыктывкар /
Философ, культуролог, литературоцентрист. По месту рождения и складу характера — уральский горец. По мироощущению — эстет и романтик. По роду занятий и интересов — сеятель разумного и доброго, но не всегда вечного. Поэтическое кредо — поэзия как форма метанарратива культуры.
И жить тебе на станции Кыкшор…
Пробить тоннель от буквы А до Я,
не потерявшись в алфавитных чащах,
где букв забытых острые края
зацепят вдруг и в темноту утащат…
Прочтут тебя там задом наперед,
лишив всего — и цели, и истока,
и поместят в навек зашитый рот
чужое слово мертвого пророка.
И жить тебе на станции Кыкшор,
не знать пути ни в языке, ни к свету
и некто скажет — это хорошо,
тоннель копать сподручнее поэту.
Уйдешь подальше в тундру. В мир теней,
швы разрывая, крикнешь тихо слово…
И тут же приоткроется тоннель
из мира мертвых в царствие живого.
Покидая Комбре…
Она сошла на станции Кудымкар
под тихий снег в придуманную жизнь —
«…пройти квартал, затем свернуть у рынка,
а дальше правой стороны держись
и выйдешь к дому, в нем кафе „У Пруста“ —
„Мадлен“, увы, закончилось давно —
там пахнет щами с квашеной капустой,
плывет Гагарин к звездам на панно,
ладонь его раскрыта неслучайно,
на ней прочтете явки и пароль.
И, если в первой жизни все печально,
надеюсь, будет лучше во второй…»
Сосед храпел забавно, будто фыркал,
и в Центр вагон отстукивал ответ.
Она сошла на станции Кудымкар.
Жаль, станции такой на свете нет…
Выбор богов
Новые боги сидят в придорожной таверне,
неторопливо смакуют туземный ликер.
Старший с картонным мечом и в доспехах фанерных
тихо курлычет, и солнце встает из-за гор.
Люди с притворным восторгом кричат и танцуют,
древних и грозных богов вспоминают с тоской.
Юную девушку в круг затолкнули босую
и, как обычай велит, обсыпают мукой.
Боги кудахчут — у них это вроде улыбки —
клювы разъяты, раздвоены их языки…
Выбор богов справедлив, он не знает ошибки.
Песню прощальную деве поют старики.
Эхом гремит за спиной торжествующий клекот…
Я тороплюсь за околицу — хлеб в рукаве —
в доме продутом ветрами, без крыши и окон,
старые боги лежат в порыжевшей траве.
Вождь строгает лодочку из коры сосновой…
Вождь строгает лодочку из коры сосновой,
правит ловко ножиком хрупкие края,
опускает нá воду, тихо шепчет слово —
уплывает лодочка в дальние края.
Ритуал магический Родине полезен —
урожай с надоями вырастут стократ,
на врагов обрушатся страшные болезни,
раз они по-доброму с нами не хотят.
Многое изменится после Первомая,
есть обряды тайные, будет всем сюрприз —
смотрит в небо пристально, трубку набивая…
И идет по берегу, и садится в «ЗИС».
Жить четко
Моя подруга не носит Прада и Гуччи,
не ходит в босоножках Джанмарко Лоренци,
стрижется под мальчика и смотрит по-сучьи,
стыдливо завертываясь в полотенце,
когда мы сидим на прокуренной кухне
и, в чай подливая винтажный «мартини»,
следим как луна багровеет и пухнет
и звезды вплетает в свои паутины.
Окраина ночи не знает пощады —
морщины от ран отличить невозможно:
и страшно, и больно — как будто клещами
меня поднимают на ржавый треножник.
Оттуда мне видно грядущее мира —
сплошные закаты и полная «прада»:
эпоха с наколотым в профиль кумиром,
садовником прежнего райского сада.
Но если подняться над острым железом,
забыть о вождях, революциях, войнах…
От счастья такого кого бы зарезать
и жить дальше четко, красиво, достойно.
Мир — от травинки до небес…
Встречать рассветы у реки
и целоваться…
Аэроплан «Москва — Пекин»
летит в пять двадцать,
мигнет зеленым огоньком
и дальше — в тучи,
а мы в туман с тобой плывем
под скрип уключин.
И рыба плещет в камышах,
и дует ветер —
закрыть глаза и не дышать —
одни на свете…
.
Мир — от травинки до небес —
из чуда соткан.
И сны реки вшивает в лес
пустая лодка.
Спроси у молнии — какого цвета небо…
Спроси у молнии — какого цвета небо?
А лучше заберись на подоконник
и исчисляй в кульбитах ловких птиц
грядущее, идущее с востока
расплавленным свинцом в прожилках серебра.
Трамваи ловят зазевавшихся прохожих
и всех увозят в парк на Черной речке
для встречи с самым Главным металлургом.
Сосцами терриконов город кормит
бескрайние стада лиловых туч
и в канонаде нарастающей —
где он? где он? где он?
И два щелчка замка сильнее грома.
Я возвратился. Я уже в прихожей.
Узнай у губ про вечность поцелуя…
Галина КОМИЧЕВА / Киев /
Г. Комичева родилась в селе Усть-Кулом, Усть-Куломского р-на, Коми. Окончила филологический ф-т Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко. Поэт, художница, член Союза художников Украины. Работала переводчицей с чешского языка, этнографом в Карпатах, референтом в Союзе художников Украины, редактором в издательстве «Українська Радянська Енциклопедія».
«Никто не отберет у нас…»
Никто не отберет у нас
ни радости, ни грусти нашей,
ни праздника весны вчерашней
никто не отберет у нас.
Никто не отберет у нас
ни рая на земле, ни ада,
любви, так мучившей когда-то
никто не отберет у нас.
«невеселые мысли…»
невеселые мысли
в гнезде моих дум поселились
невесомая грусть
тонким клювом
как дятел
как дятел
чувства лучшие в левом боку
не надо клевать бы приятель
невеселые мысли
в гнезде моих дум
загостились
«Я люблю тебя, дерево…»
Я люблю тебя, дерево,
и твое растворение в воздухе,
и паренье твое надо мною,
и легкие вздохи.
И когда мне темно,
настежь я открываю окно,
и смотрю в темноту — ты паришь
над бедою моей у порога.
«Берег пуст. Холодная река…»
Б. М.
Берег пуст. Холодная река.
В кромку льда уткнулись катера.
Рваным пледом застелил декабрь
русло неподвижного Днепра.
Склон горы крутой полураздет,
солнце уплывает за бугор,
и в домах так рано гасят свет,
и ни с кем не сладить разговор.
Разве что с тобою, старина,
Дуб на круче, друг ветвистый мой.
С глаз моих спадает пелена,
стоит мне увидеться с тобой.
«Необозримое поле…»
Необозримое поле,
звон колокольный, звон…
Над деревенским раздольем
длился и длился бы он.
Чисто, свежо и спокойно —
нет ни забот, ни тревог.
Тайно, под звон колокольный
мне улыбнулся Бог.
«Ночь, море, ветер, камни…»
Ночь, море, ветер, камни,
огоньки далеких кораблей, —
приют, прибежище, укрытие поэта.
Светильник в незашторенном окне
беседует с луной о сокровенном.
«Свети же, ночная, вечерняя, утренняя звезда…»
Свети же, ночная, вечерняя, утренняя звезда,
дай не разбиться о землю выпавшим из гнезда!
Не ради хлеба поющим не уставай-сияй,
в стае ворон орущих сиротам пропасть не дай.
Где б ни летать им, и где бы
ни встретить печальный конец,
им, обрученным с небом,
не снять обручальных колец.