«Почему ты живешь с нарисованным мужем?»
В зáмке
В этом зáмке, где с тобой встречались,
В этом зáмке, где зима и тишь,
Мы б на зло княгине обвенчались…
Что ты, милый? Почему дрожишь?
Не гнушайся веткой родословья —
Крепостных крестьян мы не гноим…
Ну, а что до скверны и злословья —
Что ты, милый? Ты неуязвим!
Будем жить в какой-нибудь хибарке,
Я бы научилась пряжу прясть,
Мастерила б кукол и подарки,
Продавала б небольшую часть.
Ты б ходил с ножом на крокодилов
И стрелял тигрице в желтый глаз…
Как бы жили мы с тобою, милый!
Разве, милый, ты не веришь в нас?
Дети бы — два мальчика и дочка —
По грибы ходили в ближний лес…
Я варила б и солила в бочках —
А к тебе пропал бы интерес.
«Я читаю стихи драконам…»
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам…
Возможно, мы были с тобою близки,
Когда я читала.
Возможно, твоей бесконечной руки
Я знала начало.
Возможно, часы не пробили тогда
В пути остановку.
Возможно, меня пощадила беда,
Меня, полукровку…
Возможно, сегодня придет господин —
Из дыма и тайны…
Возможно, он станет без всяких причин
Родным и бескрайним.
Возможно, подарит мне холстик Дали —
В стрекозах, букашках.
Возможно, наедут ко мне короли
В рубашках, в ромашках,
И я одного назову не твоим —
Не именем боли…
Возможно, мы что-то еще натворим
Совместно, как в школе.
Возможно, меня не спасет ничего,
А он — увернется.
Возможно, возможно, возможно — его
Вердикт не коснется.
И я вдруг пойму, почему у меня
Рука не дрожала,
Когда я себя, откровению вняв,
По книжке читала…
Бесшумно дракон бессердечный парил
Над тоненькой строчкой…
И если б ты этим драконом не был —
Поставила б точку!
«Ко мне по вечерам, чуть бледен и бескрыл…»
Ко мне по вечерам, чуть бледен и бескрыл,
молоденький дракон на пиво заходил…
Мужчина-мотылек мужчине-соловью
Тихонько напевал мелодию мою,
Тихонько диктовал слова моих стихов,
Тихонько бередил мирок моих грехов.
Мужчина-мотылек всегда изрядно пьян,
Тихонько развернул свой старенький баян,
Тихонько растянул меха — как тридцать крыл —
Тихонько рассказал о том, кем раньше был…
Мужчина-соловей печален и смешон.
Мужчина-соловей надел свой капюшон.
Он вылетел в окно — почти совсем без сил.
Мужчина-соловей давно меня любил.
Леонид БЛЮМКИН / Гамбург /
Поэт, журналист. Родился в Зауралье, в г. Кургане. Более 30 лет работал на областном телевидении. Стихи публиковались в газетах, журналах и альманахах, издающихся в городах Урала, Сибири, Москвы, а также в Германии. Участник антологий «Поэты русского Зарубежья» (издательство «Алетейя», СПб.). Автор шести сборников стихов. Член Союза писателей России. С 2004 года живет в Гамбурге.
«И, как прежде, в хмурый осенний день…»
И, как прежде, в хмурый осенний день
оказаться там, где седая тень
за тобой бесшумно везде бредет
вдоль крутых витрин, вдоль глухих ворот.
Там, где выстроились высотки в ряд,
а дома постарше судьбу корят,
деревянный бок промочив насквозь,
источают скуку, а может, злость.
Там еще в колодце грохочет цепь,
и старуха топчется на крыльце.
А пацан смышленый, наверно, внук
по двору катает железный круг.
Я там жил когда-то, давным-давно,
только тень и помнит мое окно.
Только тень осталась от прошлых дней.
Их забыть бы надо, да нет родней.
«Тетради брошены с пером…»
Тетради брошены с пером —
мы все и так ученые.
Дружили, помню, вчетвером:
два пацана с девчонками.
Одна глазастая, юла,
чернявая и быстрая.
Другая тихая была,
мадонна белобрысая.
Как детству, лету вышел срок,
но день осенний радовал.
Искрил в обтяжку свитерок
на Тонечке Муратовой.
Надюшу Кротову кружил
природой смех дарованный.
Ей ветер складки ворошил
на юбке плиссированной.
Гуляли вместе допоздна,
оглядываясь бдительно.
Но наша местная шпана
смотрела снисходительно.
Лишь папиросками светя,
пускали шутки плоские.
Но мы пока чисты, хотя
вот-вот проснется плотское.
Еще мы преданы пути
и лунному, и звездному.
И кто бы знал, что впереди
такая жизнь скабрезная.
«Я не то чтобы не могу здесь жить…»
Я не то чтобы не могу здесь жить,
но за много лет никак не привык
в старых улицах, заплутав, кружить,
где дома друг к другу стоят впритык.
Где бросают морось в лицо ветра,
а волна на Эльбе — сплошной бурун.
И не слышишь, веки подняв с утра,
ни вблизи, ни дальше Орфея струн.
Знать, давно затих золотой напев,
в темноту пропал, провалился в сон.
Хоть кричи, хоть плачь, руки вверх воздев,
лишь часов раздастся казенный звон.
За окном сорочий трещит базар,
и неровный рокот — чужая речь.
Надо слух напрячь и раскрыть глаза,
чтобы это в песню потом облечь.
Ибо вряд ли ведаешь, где места,
из которых все же слова придут.
Может, их рождает в небе звезда,
а они находят земной приют.
«Рябь озерная. Здесь нет купанья…»
Там теперь живет мое лицо,
мало мне знакомое, увы…
Рябь озерная. Здесь нет купанья.
Только чаек суматошных крик.
Повод есть всегда к самокопанью,
если взглядом ты к воде приник.
Сел на камень, как сидит русалка
на промозглом датском берегу.
Жизнь ее трудна. Русалку жалко,
но помочь ничем ей не могу.
Вниз лицом — там рыба не проглянет,
только отражение твое,
где размыт благополучья глянец
или было скверное бритье.
Хмурого себя такого знаю,
но вода коверкает портрет.
Там пропала суть моя иная,
та, которой нынче вовсе нет.
Та, что мне и в зеркале домашнем
по утрам бывает не видна.
С ней веселый я и бесшабашный
от любви, безделья и вина.
Та, что мне казалась позабытой
и лицо покинула давно…
На физиономии изрытой
недоразумение одно.
Муть в изображении озерном,
как за дымкой тюлевых гардин.
Ясно же, что правда иллюзорна
посреди изменчивых картин.
Правда есть и жестче, и страшнее,
и ее туманить нет нужды.
Как русалке бронзовой на шее
от надрезов горькие следы.
«Видно, время сегодня такое настало…»
Видно, время сегодня такое настало,
что подумаешь: все надоело, достало.
Ожидания — зря, и надежды — впустую.
В этой жизни стою, как солдат на посту я.
Ноги держат еще, хоть ссутулены плечи.
Мне служить тяжело. А кому сейчас легче?
Только б утро пришло и дневное светило.
Но шаги в темноте, как упрямая сила.
Передерну затвор, вскину голос дрожащий,
крикну: «Стой, кто идет?» А в ответ: «Разводящий…»
«Настройтесь на короткую волну…»
Настройтесь на короткую волну
или на длинной — что-то вам по нраву,
где можно слушать музыку одну,
а не словес ползучую отраву.
Как было б хорошо сказать себе,
что больше ничего мне знать не нужно.
Ни о трагичной чьей-нибудь судьбе,
ни об эпохе издавна недужной.
И если даже с хрипотцой эфир,
и с волн других проникновенья часты,
на день, на час забудьте грубый мир
и с нежных звуков не переключайтесь.
Настроение
Ну, какая разница — живу,
не бездомный и не голодаю.
И зимой зеленую траву
с тихим удивленьем наблюдаю.
Ну, какая разница — живу
вдалеке от мест, где жил когда-то.
Я нашел, где преклонить главу,
времени бесцельный соглядатай.
Ну, какая разница — обман
чувства ли, неважного ли зренья?
Рыхлый серый утренний туман
над землей, как зыбкое забвенье.
Расплылось все то, что позади,