впереди — в холодный сумрак еду…
Но туман рассеется, поди,
уступая солнечному свету.
Борис МАРКОВСКИЙ / Корбах /
Родился в Киеве. С 1994 года живет в Германии. В 2002 году в издательстве «Алетейя» (СПб.) вышла книга стихов и переводов «Пока дышу, надеюсь», весной 2006-го в этом же издательстве — книга избранных стихов и переводов «В трех шагах от снегопада». Главный редактор и издатель международного литературного журнала «Крещатик».
Пригород
Невзрачные дома,
неровные заборы
не помнят моего лица.
Здесь жили проститутки, воры —
вино и драки без конца.
И я, как гость иногородний,
приехавший из дальних мест,
иду к знакомой подворотне
и дальше — в нищенский подъезд.
И сотни европейских улиц
мне не заменят той, одной,
где мы навеки разминулись,
случайно встретившись с тобой.
Здесь дом стоял, а там стоял сарай.
Я приезжал нечасто, раз в полгода.
В те времена еще ходил трамвай
от кладбища до молокозавода.
Все как тогда — сажусь в пустой вагон,
не торопясь, талончик отрываю,
гляжу на двух задумчивых ворон
и жизнь свою зачем-то вспоминаю.
Кусты крапивы вдоль забора,
заросший жимолостью сад…
Я знаю, что вернусь нескоро,
хоть я ни в чем не виноват.
А память — Альфа и Омега —
уже рисует на холсте
подобье ангельского снега
на позолоченном кресте.
«Прощай, просодия ветвей…»
Прощай, просодия ветвей!
Мне больше музыки не надо.
Над бедной родиной моей
звучит мелодия распада.
Прощай, забытая свирель,
я слышу музыку иную,
она за тридевять земель
колеблет ось и твердь земную.
Алексей АЛЕКСАНДРОВ / Киев /
Алексей Александров, писатель и музыкант, лидер киевской культовой группы Er. J. Orchestra, автор фантасмагорического романа «Книга Книг».
ДежавюОтрывок из романа
От неожиданности Иванов чуть не подпрыгнул на скамье. «Кто здесь?» — хотел крикнуть он, но так и не крикнул. В сквере по-прежнему не было ни души, кроме какого-то рыжего пса, который в эту минуту с опущенной головой и поджатым хвостом пробегал мимо. Иванов недоверчиво посмотрел на свою дымящуюся папиросу… Да что тут смотреть: зелье как зелье! А вот сокрушенная нервная система — это да! Вместе с тем ему не давала покоя мысль, что эти неизвестные голоса с пробегающим мимо псом уже случались в его жизни. Припомнилось некое утро с осенним привкусом… А может, и не утро… Иванов глубоко затянулся… Déjà vu[18], подумал он, выдыхая дым. «А поскольку мы живем во сне Спящего Города, — продолжал рассуждать в памяти Иванова незабвенный Классик, — и, так сказать, вместе с ним являемся одновременно причиной, средством и целью этой странной нескончаемой грезы, то постольку мы не видим настоящего Города. Не можем видеть… А он великолепен, друг мой! Это уже совсем не тот запорошенный, призрачный вертеп, под днищем которого в древних руслах текут реки забвения и где даже из водопроводных кранов льется лауданум[19], и все устроено так, чтобы Величие трансмутировало в Ничтожество.
Тот, казавшийся прежде монолитом, город рассеивается в пыль и вместо него во всей своей царственности обнажается Город Истинный и Неопровержимый. Как драгоценный камень, он сверкает, весь залитый солнечным светом. Улицы и дома его полны терпеливого ожидания своих истинных жителей — яснооких мастеров, лучистых людей. Негасимыми звездами светят им золотые россыпи куполов, нежным и добрым призывом звенят они из прекрасного своего безвременья, подобные золотым колокольцам на семи ветрах…» Так вдохновенно говорил Классик, и в течение нескольких волшебных минут на самых кончиках ресниц Иванова радужным облачком подрагивал этот чудный Город… Сквозь шумы дня донесся далекий перезвон колоколов. Иванов невольно моргнул. Образ расплылся, отлившись в две слезы, которые еще долго сверкали в глазах, пока не высохли на ветру. «А как туда можно попасть?» — спрашивал Иванов, с трудом скрывая волнение. «Никак», — отвечал Классик. «Никак? — в голосе Иванова зябким птенцом проклюнулось разочарование. — Зачем же тогда ты…» Но Классик не дал ему договорить. «Попасть — глупое слово», — пояснил он. Иванов почувствовал себя уязвленным: он и сам понимал, что речь шла не о сапогах-скороходах или ковре-самолете… Друзья задумчиво брели по кирпичной дорожке Золотоворотского сквера. Молчали. Иванов остановился у деревянной скамьи и поставил ногу на ее край, чтобы завязать развязавшийся шнурок. Согнувшись над ботинком, он был похож на большую букву «Я». «Для начала надо перестать сниться», — услышал он позади себя голос Классика. Что ж, Иванов оценил красоту и очарование этой идеи, но вот как воплотить ее на практике? Завязав шнурок двойным узлом с бантиком, он легко оттолкнулся ногой от скамьи и развернулся, готовый высказать некоторые свои сомнения (о, каким же самовлюбленным ослом он был!), но… Классик исчез. И хотя в этом молниеносном его исчезновении было что-то нарочито театральное, все же, помимо воли, в голову закралась потрясающая воображение мысль: а что если Классик прямо сейчас просто взял да и шагнул в тот невидимый Город, о котором только что рассказывал?..
Да, случай этот произошел… Когда же он произошел?.. Иванов сделал еще затяжку и дым выпустил сквозь папиросу, зажатую в зубах, позабыв, что курит зелье, а не обыкновенный табак. Ох, и давно это было!.. Он даже не мог вспомнить лицо Классика. И голос тоже… Все вокруг — и Золотые Ворота, и сквер с фонтаном, и скамья, на которой Иванов в тот день завязывал шнурок и на которой теперь, спустя вечность, сидел и курил, — все оставалось прежним. И уже почти верилось, что в любую минуту друг его может появиться здесь, за его спиной, так же внезапно, как когда-то исчез. Иванов услышит его забытый голос, обернется и сразу вспомнит его забытое лицо.
Иванов сжал пальцы правой руки в кулак, слегка выпятив фалангу безымянного с перстнем Классика — «с сияньем Классика», — поймал он себя на мысли. Грустным взором окинул он скамью, на которой сидел. Она вся была испещрена какими-то едва различимыми каракулями. «…Грустным взором окинул он скамью, на которой сидел…» — с трудом разобрал Иванов часть скамеечного текста. «Фигня какая-то!» — подумал он и тут же чуть ниже прочитал: «Фигня какая-то!…» Иванов захлопнул глаза и долго так, ошеломленный, сидел неподвижно, углубляясь во внутреннюю мглу и отпугивая от себя малейшую мысль, словно некромант — назойливых демонов. Слух его обострился до такой степени, что он услышал шорохи листьев, птиц в ветвях, автомобильных шин на асфальте, облаков, трущихся друг о друга и о крыши домов. Шорохи были повсюду. Весь город шелестел, будто распахнутая на ветру Книга. Чья-то легкая поступь вплела свои шорохи в шелест ее страниц… Остановилась где-то рядом… Иванов открыл глаза. Юная дева, красоты необыкновенной, стояла в нескольких шагах от него. Увидев ее, поэт-переводчик Игнатий Иванов восхитился сверх всякой меры. Он вынул папиросу изо рта. Дева следила за его рукой с каким-то особым интересом.
— Желаете курнуть, мадмуазель? — случай спросил он.
Дева шагнула к Иванову, который протянул ей дымящийся остаток папиросы жестом, достойным Аль-Рашида.
— Этот перстень? — спросила она, коснувшись пальцем гладкой поверхности камня, губы ее чуть заметно дрогнули. — Откуда он у вас?
Владимир АВЦЕН / Вупперталь /
Родился 01.05.1947, Донецк (Украина). Филолог, журналист, член Международной гильдии писателей, член редколлегии журнала «Дикое поле. Донецкий проект». Редактор русскоязычного альманаха «Семейка» и трехъязычного (русский, немецкий, английский) альманаха «На перекрестке культур» /An der Kreuzung der Kulturen (Германия). Руководитель «Вупперлиткафе». Пишет стихи, рассказы, авторские песни. Публикации: Германия, Америка, Канада, Украина, Россия («Очень короткие тексты. В сторону антологии», НЛО; «Истоки», «Литературное обозрение», «Крещатик», «45-я параллель», «Вокруг смеха», «Литературная газета» и др.) Автор 7 книг. Книги и альманахи становились победителями и призерами различных конкурсов. В 2000 году — лауреат 18-го Днепропетровского фестиваля авторской песни в номинации «За поэтическое мастерство». В 2005 году — победитель в номинации «Малая проза» на состоявшемся в Греции «1-м Международном литературном и творческом фестивале русскоязычного зарубежья А. П. Чехова». В 2016 году — лауреат XIII Международного фестиваля «Поэтическое единство». В 2017 году — второе место за переводы с украинского в номинации «Свеча толмача» на Всемирном поэтическом фестивале «Эмигрантская лира»; «Малый Золотой Ёрш» в номинации «Поэт» на VI Всероссийском фестивале юмористической и сатирической песни и поэзии; лауреат VII Отраслевого фестиваля авторской песни и поэзии «Песня Булата», посвященного творчеству Б. Ш. Окуджавы в номинации «Поэт». С 2002 года живет в Германии.
«Хлестал холодный дождь навзрыд…»
Хлестал холодный дождь навзрыд
и просто так хлестал.
— Похоже дерево на взрыв… —
внезапно сын сказал.
И стало зябко под зонтом,
и дождь внезапно стих.
Откуда знает сын про то
в неполных шесть своих?!
Что это? Дедов дальний ген,
очнувшийся в глуши,