‑ Ну, если семьдесят песо решат дело… ‑ протянул Билл Крайтон и потянулся за бумажником.
‑ Э, нет, ‑ забеспокоился толстяк. – У нас в сельской местности так дела не делаются.
‑ А как они делаются?
‑ Собирается местный сход, должнику выносят общественное порицание. Чтобы другим пьяницам неповадно было надувать порядочных людей.
‑ Видишь ли, у нас совершенно нет времени на всякие сходы.
‑ У меня его тоже нет ни хрена, ‑ толстяк перестал улыбаться. – Отдай мне Лопеса, гринго, и вали отсюда. Ни ты, ни твои люди нам не интересны. Я уважаю norteamericanos. Они мои друзья. Езжайте на аэродром, садитесь в свой самолёт и летите в свои Estados Unidos. А Лопеса оставьте.
‑ С какой стати? – опять возмутился Крайтон. – И откуда ты знаешь, что мы едем на аэродром и куда собираемся оттуда лететь?
‑ Это моя земля, ‑ сказал толстяк. – Моя территория. На моей территории стоит военный аэродром, куда вы прилетаете и откуда улетаете к себе в Estados Unidos. Я всегда знаю, когда вы прилетаете, сколько вас, куда вы потом едете, когда возвращаетесь, зачем этой ночью два раза с аэродрома поднимался вертолёт и так далее. Но не потому, что я люблю совать нос в чужие дела. Просто это моя территория, и я в любое время дня и ночи обязан знать обо всём, что на ней происходит. Иначе мне как хозяину этой земли будет грош цена. И за жизнь мою никто не даст ржавого песо. Вы делаете свою работу, я делаю свою. Я в ваши дела не лезу, и вы в мои не лезьте. А Лопес – это моё дело, потому что его хозяин покушается на мою территорию. Я не требую, чтобы ты отдал мне тех двоих, которых вы сегодня взяли. Я хочу только Лопеса. Поэтому или ты мне его отдашь, или…
‑ Что «или»? – спросил Крайтон.
Тут толстяк отодвинулся в сторону, и резиденту ЦРУ представилась весьма неприятная картина: некто в чёрной майке из-за машины целился гранатомётом в “лендровер”, внутри которого сном младенца спал честно выполнивший свою работу лейтенант Саймон Канада. Лейтенант шевелил губами, нимало не подозревая о том, что за шайтан-труба на него нацелена, и снилась ему Великая Американская Мечта: деревянный домик в сельской местности, на кухне – беременная Мишель Пфайфер с сороказубой улыбкой на диетической физиономии, во дворе – трава, на траве – дети – обаятельные хулиганы ‑ и коричневый сенбернар, а в подвале – для скрашивания пенсионерского досуга – десять тонн разнообразного стрелкового вооружения.
‑ Или, ‑ сказал толстяк, ‑ в свои сраные Штаты вы поедете в такой мелкой упаковке, что вас никакая таможня не разглядит.
Билл Крайтон недолго колебался. Что ж, подумал он. Пора доказать, что ЦРУ – организация серьёзная и проигрывать умеет. Не прошло минуты, как он разбудил лейтенанта.
– Sorry, лейтенант, – сказал он. – В задней машине сидит маньянец по имени Лопес. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы двое ваших людей отвели его к этим парням.
– Что? – сказал лейтенант. – Я не ослышался?
– Не ослышались. Действуйте, лейтенант.
– Что происходит? – шёпотом спросил Саймон Канада.
– Да всё нормально, – ответил Крайтон. – Всё идет как должно идти. Это завершение другой операции. Лучше вам не любопытствовать. И по возвращении помалкивать об этом в тряпочку…
Действуй, дурилка, добавил он про себя. Я же тебе жизнь спасаю.
– Понял, – вмиг посерьёзнел лейтенант и, выскочив из своего “лендровера”, подошёл к тому, что стоял сзади. – Парни, оттащите того мудака из последней машины к тем мудакам. Будет сопротивляться – дайте в торец. И – быстро назад.
Один сказал:
– Есть!
Другой сказал:
– А что случилось?
Лейтенант ответил:
– Хер их знает, парни, этих пидарасов из ЦРУ. Всё играют в свои игры, умники факаные. Нам что – мы ребята простые, нам сказали – мы сделали.
– Точно, – поддержал его солдат. – Если бы эти козлы под ногами не путались, да палки в колёса нам не вставляли на каждом шагу, мы бы давно порядок навели на всем континенте.
‑ Сэр, ‑ обратился к лейтенанту другой солдат. – В той машине два мудака. Которого из них брать и тащить?
‑ Обоих, ‑ сказал лейтенант.
‑ Есть!
‑ Стой! Я пошутил. Тащить местного мудака. Нашего мудака пока оставить. Будет рыпаться ‑ скажите ему, резидент приказал. Впрочем, и в торец можете дать пару раз. Но только если будет рыпаться.
Когда Лопеса тащили мимо «лендровера», в котором сидел Билл Крайтон, он сказал трагическим шепотом:
‑ Сэр, умоляю, пару слов наедине!
Крайтон, не поворачивая головы, поднял стекло. Так он и не узнал, что мог бы в этот день сделаться богаче на пять миллионов долларов. Впрочем, ненадолго, потому что гранатомёт – штука серьёзная и разночтений не допускающая.
Через пять минут дорога была свободна.
Глава 20. Qui pro quo
Эриберто Акока, как было сказано, вторые сутки отдыхал от бурной молодой жизни в подвале под домом своего сюзерена. Не зная за собой никакой вины, он сидел в темноте и одиночестве, без штанов, без часов, ласты в наручниках, и чувствовал себя препаршиво. От нечего делать он тужился, заставляя себя вспоминать по очереди всех баб, которых перетрахал за свою недолгую, но богатую половую жизнь, однако непослушная мысль то и дело сбивалась на предвкушение различных видов скорого хирургического вмешательства в его личное, такое ему родное, телесное существование.
Впрочем, его пока не прижгли, а всего-навсего велели бросить в подземелье, а это вселяло определённые надежды на то, что, может, и удастся избежать жуткой участи. А может, наоборот, за это время придумают что-нибудь похуже. Полная неизвестность.
Главное – за что? Про какие-такие тридцать серебряных песо болтал старый хрен? Разве песо бывают серебряные? Если и бывают, Акоке таковых видеть не доводилось. Может, это какой-то ребус? Так ведь Акока не мастер их разгадывать. У него другая специальность.
Прошла целая вечность (на самом деле – сутки с небольшим), а он всё ещё был жив и неопалён. И поэтому все происходящее постепенно стало напоминать ему некую игру, скверную, неумную, дурно пахнущую, но – игру. А игра – что лукавить – это, может, и всерьёз, но не насмерть.
И когда дубовая дверь в его темницу со скрипом отворилась и, согнувшись в три погибели, на пороге появился Касильдо с миской баланды, хитрый Акока завёл с ним такой разговор:
– А что, Касильдо, не найдётся ли у тебя косячка для старого друга?
– Дон Фелипе не одобряет, когда в его доме балуются травкой, ты же знаешь… – мрачно прогундосил Касильдо.
– Дон ничего не узнает, брат. Здесь хорошая вентиляция. Клянусь!
– Дон велел твоим клятвам не верить…
– Помираю без косячка, брат.
– Ничего, раньше времени не помрёшь. Сказано: не положено, и всё тут!
– Сразу видно, Касильдо, что совсем плохи у дона Фелипе дела, если он такого, как ты, назначает тюремщиком. Из тебя ведь никудышный тюремщик, Касильдо.
– Это почему? – Касильдо приготовился обидеться на шустрого говоруна.
– Потому что ты для этого дела слишком благородный и бескорыстный парень, Касильдито. Если бы вместо тебя назначили настоящего тюремщика, то есть тварь подлую, жадную, заглядывающую в будущее, он бы принёс мне целый поднос косячков – на выбор.
– Ну да?
– Спроси, почему это.
– Почему это?
– Потому что скоро мы с тобой поменяемся местами, брат. Ты будешь сидеть в темнице без штанов и в наручниках, а я – ходить с полными карманами косячков и дразнить тебя: не положено, не положено…
– Ты гонишь фуфло, Акока. С чего бы это нам вдруг меняться местами? Я ведь своего хефе за тридцать серебряных песо не продавал…
– Да с того, бестолочь, что у хефе твоего дела ни к чёрту, и доказательством этому служит назначение тебя – воина, смельчака и героя, на должность презренного тюремщика, раздатчика паршивой баланды… Дона отправили на пенсию, и скоро не станет никакого дона, а его бизнес приберут к рукам серьёзные люди, и вот тогда я буду на коне, и ты ко мне придёшь просить принять в тебе участие, а я…
– Да тебя ведь к тому времени убьют! – недоумённо сказал Касильдо и посмотрел на часы. – Все ребята слышали, как хефе…
– Послушай-ка, Касильдо! – Акока понизил голос. – Если бы он меня и впрямь собирался убить, на черта ему держать меня здесь столько времени, тратить на меня баланду? Почему он сразу этого не сделал, а? Как ты думаешь?
Касильдо думал довольно долго, но ничего убедительного не придумал.
– Вот видишь, братец.
– И почему же? – спросил Касильдо.
– Потому что он надеется, что это ему зачтётся, когда ему – в самом скором времени – наденут на башку мешок и бросят в Рио Бальзас c высокой скалы попить водички…
Касильдо оглянулся на дверь и спросил шёпотом:
– Ты это всерьёз?..
– Еще и как всерьёз. Ты слышал про его непонятки с Бермудесом?..
‑ Вообще-то мы вчера ездили к Бермудесу. Но хефе разговаривал с ним один на один.
‑ Вот видишь, насколько серьёзна ситуация, если он даже от тебя – самого верного и мудрого соратника – скрывает содержание своей беседы…
– Ну, хорошо, я принесу тебе косячок. Потерпи ещё немного. Минут двадцать, ‑ добавил он, посмотрев на часы. ‑ А пока – поешь, восстанови силы.
– Знаешь ли, жуть как неудобно делать это в браслетах…
– Знаю.
– Может, снимешь?
– Эх, ладно. Уговорил. Давай сниму. Всё равно ты никуда отсюда не денешься.
– Кстати, – сказал Акока, избавившись от наручников. – Что ты там плёл насчет тридцати серебряных песо? Откуда ты взял эту чушь?
– Хефе вчера сказал про них.
– Так прямо и сказал?
– Так прямо и сказал. Продал, говорит, меня за тридцать серебряных песо…
– Касильдо! – сказал Акока. – Брат мой по разуму! Посмотри-ка мне в глаза. Скажи, ты когда-нибудь видел в своей жизни хоть один серебряный песо?
– Нет, – признался Касильдо. – Только бумажные.
– Ну вот, у тебя ещё есть сомнения насчёт твоего хефе? Иди, дружище. Иди и без косячка не возвращайся.
Ну вот, сказал он себе, когда Касильдо ушёл. Главное – заронить зёрна сомнения в девственную душу. И когда эти зёрна дадут какие-никакие всходы, душу можно брать голыми руками. Касильдо ‑ мой, захихикал он, растирая онемевшие руки. Сейчас ещё косячка с ним дёрнем – и точно будет мой. Только бы скорей взошли в нём эти, мать их, всходы, пока хефе не до меня.