Так что же делать нам – где хранить кровные? Сунуть под подушку? По цыганскому поверью, при этом будешь видеть такие сладкие сны, что и просыпаться не захочешь. Что же, так и проспать всю жизнь?! Но тогда и никаких денег не нужно…
Спрятать под клеенку на кухонном столе, как иной раз делают в российских семьях? Но помните пословицу: «Деньги под клеенку – себе работенку»? Это что же, потом все дни работать не разгибаясь? Эдак пока домой доплетешься, никаким деньгам не зарадуешься…
Есть еще одно место, куда, судя по разным детективам, модно класть деньги. Это – книги. Правда, деньги из книг почему-то всегда вытряхивают. Причем не хозяева, а воры! Ибо хозяева постоянно забывают, меж страницами какой именно книги положили банкноты. Но разве вам нужно, чтобы именно воры нашли вашу «заначку»?!
Объяснить, почему так происходит, что деньги прячут в книги? Пожалуйста! Дело в том, что сами книги – «существа» вселенские. Они принадлежат всем людям вместе, но никому конкретно. Так что деньги из книг готовы принадлежать кому угодно. Нет, книги не могут хранить ваши личные сбережения, потому-то вор, если уж он проник в ваш дом, прежде всего лезет в книжный шкаф и роется в каждом томике. Еще он перетряхивает ваше белье в шкафах и ящиках – туда хозяйки тоже порой запрятывают «заначку».
Есть также еще одно место хранения – весьма популярное, можно сказать, «трепетно-мистическое».
Это когда кошелек заворачивают в непромокаемый полиэтиленовый пакет и кладут либо под бачок, пардон, в туалете, либо еще забавнее – прямо в бачок с водой. Правда, я забыла и еще про одно популярное местечко – морозилку холодильника. Но не мешало бы вам знать, дорогие читатели, что ныне именно бачок и морозилку наши ретивые отечественные воры обыскивают тоже – порой даже в первую очередь. Некоторые хитроумные хозяева, засовывающие деньги в столь необычные места, могут подтвердить, что, едва купюры попадают в туалет или холодильник, денежный прирост почему-то прекращается. Почему? Да потому, что и бачок, и холодильник (как, впрочем, и раковина, стиральная машина, телевизор или компьютер, куда особо умные тоже пытаются засунуть свои денежки) принадлежат к тем объектам, что в магических науках называются водными. А вода, известно, как прибежала, так и убежит.
Так куда же девать свои с таким трудом накопленные кровные?! Что по этому поводу говорит магия и что – людской опыт? О, тут они сходятся в одном – все крайне индивидуально. Если вы – любитель порядка и традиционности, для вас – первая история. А для оригиналов и фантазеров – другие.
Место привычное. Комодное счастье
Молодой скульптор, выпускник Петербургской академии художеств Петр Карлович Клодт был беден, но горд. Не зря же он происходил из старинного рыцарского рода и носил титул барона фон Юргенсбурга. Когда-то в Курляндии его предки владели множеством замков, но потом зaмки отошли за долги, и бароны фон Юргенсбург перебрались в Россию. Так что к 1805 году, когда родился Петр, семья уж давно обрусела. Отец Петра, генерал Карл Федорович Клодт, верой и правдой служил России, храбро сражался с Наполеоном, за что был удостоен многих наград и особой почести – его портрет поместили в Галерее героев войны 1812 года в Зимнем дворце. Но после Отечественной войны гордый генерал не снес оскорблений начальства и умер в одночасье. Матушка Петра, Елизавета Яковлевна, добрейшая женщина, тоже скончалась. Так что Петру пришлось самому пробивать дорогу в жизни. Еще когда был жив отец, Петр по его настоянию пошел на военную службу – стал артиллерийским офицером. Но душа его к военной муштре никак не лежала. И вот в начале 1830 года 25-летний Клодт вышел в отставку и поступил в Академию художеств. Стал скульптором, да вот только никаких заказов не имел и по гордости своей с хлеба на квас перебивался.
Петру Клодту повезло в одном: женился он по любви на милой и доброй девушке Уле Спиридоновой. Была она сиротой и воспитывалась в доме знаменитого скульптора Ивана Петровича Мартоса, автора памятника Минину и Пожарскому, что поставлен был в Москве на Красной площади. Конечно, в семье Мартоса Уля без хлеба не сидела, но сиротскую долю и хлопоты Золушки познала в полной мере – сколь ни работала, никак не могла угодить ни дяденьке Ивану Петровичу, ни тетеньке Авдотье Афанасьевне, ни двоюродной сестрице Катеньке. Так что замужество пришлось весьма кстати. Пусть без приданого, зато по любви!
Утро после свадьбы сверкало для молодоженов солнечными лучами. Уля выбежала из полуподвала, где жил Клодт, и подставила им лицо. Вскоре вышел и Петр, правда виновато отводя глаза. В доме у него, как обычно, был один хвост селедки – вот и вся еда. Петр вздыхал: Уля у Мартосов хоть и из милости жила, но небось не голодала. По утрам чай-кофей распивала. А у мужа в полуподвале – одна вода…
Но молодая жена уже хлопотала вовсю: окна открыла – свежий воздух впустить. Полуподвал-то ведь – и жилье, и мастерская. Тут кругом у Пети и его рисунки, и муляжи лошадиных голов, с которых он их срисовывает. Стол у окна кусками свежей глины завален – у окошка света побольше, вот Петя и лепит тут свои скульптуры.
Немного Уля разобралась и стала перекладывать в комод свое приданое. А там…
Меж постельного белья – серебряный рубль нашла. Конечно, это старинный обычай – класть в белье новобрачных серебро, но не надеялась Уля, что тетенька Авдотья Афанасьевна его исполнит. А выходит, зря! Теперь можно в лавочку сбегать – хоть чаю, хоть кофею купить. И сахару, и сдобных булок!
Не успели Уля с Петей чаю откушать, в дверь кто-то забарабанил, и к ним в полуподвал вломился щегольски одетый военный. Петр таких только в детстве видывал, когда с отцом-генералом жил.
– Барон Клодт фон Юргенсбург здесь проживать изволит? – загремел громкий голос.
Уля к мужу метнулась – мало ли что этому вояке от Пети надо? На всякий случай кочергу прихватила.
– Его императорское величество, увидев ваши конные скульптуры, желает пригласить вас в гвардейский манеж! – заявил незваный гость.
Тут уж пришел черед удивиться Клодту:
– Где ж император мои скульптуры увидел?
– Не могу знать! – отрапортовал офицер.
Жена Петра Карловича затаенно молчала: ведь это она тайком подложила несколько небольших конных скульптур в ящик, который дяденька Иван Петрович Мартос, директор Академии художеств, где учился Клодт, ежегодно отправлял «для отчета» в Зимний дворец. Да еще каждую лошадку Уля старательно завернула, а на бумажках надписала: «Работа барона П. Клодта». Вот и разглядел император-то…
От Николая I Клодт вернулся неузнаваемый – радостный, окрыленный. Оказалось, император, сам заядлый любитель лошадей, поручил Клодту изваять шестерку коней для колесницы Победы на Нарвских триумфальных воротах. Даже показал барону бравых жеребцов, только что привезенных в Петербург из Англии, – как образец. И главное, поручил секретарю выдать молодому скульптору приличный задаток.
– Уленька, ты принесла мне удачу! Ну, говори, куда положим деньги нежданные? – И счастливый скульптор протянул жене ассигнации.
Уля недолго думая выдвинула ящик комода, где свой серебряный рубль нашла:
– Давай сюда класть станем…
С тех пор так и делали. Как деньги в дом, так их – в комод. В хорошую большую квартиру перебрались, а комод старенький с собою захватили. Всем друзьям, которые в их хлебосольный дом захаживали, говорили:
– У нас комод деньгами заведует!
Простой и дружелюбный по характеру Петр Клодт никому в помощи не отказывал. Частенько очередной приятель одолевал скульптора:
– Петр Карлыч, нет ли у тебя деньжат в долг?
Клодт только рукой махал, не отрываясь от работы:
– Поди ты к… комоду! Погляди, там должны быть!
Все и шли. Находили и брали. Порой дело до смешного доходило. Или нелепого. Кому – как…
Повадилась в дом Клодтов некая дама – роста огромного, лицо в траурной вуали, голос хриплый. Наверное, горе какое-то пережила. Оставалась на обед. Подъедала все подряд, в себя, как в погреб, запасы запихивала. Потом кидалась к Клодту. Рыдала басом или нервно взвизгивала. Даже на колени падала:
– Взывая к вашему доброму сердцу, умоляю о небольшом вспомоществовании!
Клодт и ее отсылал к… комоду.
Однажды после очередного визита незнакомки к Уле вбежала горничная. Забыв обо всех приличиях, закричала:
– Хоть вы скажите хозяину, барыня! Обирают ведь его все кому не лень! Так и по миру пойти недолго!
Горничную свою Уля любила и потому встревожилась:
– О чем ты, Саша?
– Я вашу «даму под вуалью» только что на лестнице встретила. Она-то меня не увидела, так юбки свои задрала – а там сапоги. Мужчина это, а не дама!
Уля, конечно, к мужу кинулась. Тот поморщился:
– Ну зачем от работы отрывать? Я и сам понял, что это гренадер, а не женщина. Но ведь если гренадер плачет, в ногах у меня ползает и вспомоществования просит, наверное, надо помочь. Может, беда у него какая?
– Да нет у него никакой беды! – рассердилась жена. – Просто легкий способ наживы. Небось в карты деньги просадил. На другую игру не хватает! А ты даже имя не спрашиваешь, всем денег даешь да еще и обедами кормишь!
Клодт прищурился:
– А как не кормить? Не забыл я про тот селедочный хвост на обед-то!
Ну что с ним говорить? А может, и прав он в чем-то. Хотя мог бы и о себе подумать. Вот недавно Карл Брюллов, великий художник, советовал:
– Съездил бы ты, друг Петруша, в Париж. Французы столь восхищены твоими конными статуями на Аничковом мосту в Петербурге, что хотят тебя чествовать! Говорят, что твои «Кони» – теперь визитная карточка Санкт-Петербурга для всей Европы. Уж третье приглашение для тебя лично в Академию прислали.
А Клодт только отмахнулся:
– Не хочу я в такую-то даль! Это ведь надо от Уленьки уехать. А у меня спокойно на сердце, только если она рядом.
Жена его слова эти услышала, как раз шла к Петру в кабинет. Взялась за ручку двери – и расплакалась. От счастья! Убежала в гостиную, прижалась к комоду дряхлому и дала волю слезам. Вспомнила, как впервые раскладывала тут свое нехитрое приданое и нашла серебряный рубль. Вот вам – и комодное счастье! Бывает же такое…