тунец?» То же самое можно услышать и в обеденном зале, если кто-то оказался не в настроении. Тунец везде не при делах. И тунца тебе будут вспоминать еще долго, при каждом удобном случае.
— Ну как она могла заставить своего парня чувствовать себя тунцом? — спросила я. — Алисия же твоя невеста, а не развлечение на одну ночь.
— Моя невеста? — переспросил Бен. — Мы с ней не виделись в течение четырех недель.
Я не знала, что ответить на этот вопрос, и просто посоветовала поговорить с Алисией.
— Она остановилась у своей тети и кузины, — сообщила я. — Теперь у нее есть телефонный номер.
— Она знает, как со мной связаться, — угрюмо произнес Бен.
— Ты был в монастыре полтора месяца, — напомнила я.
— Она все еще носит кольцо? — спросил брат.
— Не носит. И мы должны вернуть его.
— Мы? — повторил Бен.
— Это мамино кольцо.
— Маме оно больше не нужно, Холли, — холодно заявил Бен. — Это мое кольцо. Это моя жизнь. Это моя проблема.
— Бен… — начала я, но осеклась. Мне хотелось рассказать ему обо всем: о мамином романе с Саймоном Бергом, о том, как она забыла нас и отказывалась возвращаться домой. Но я не могла. Если кольцо — это его проблема, то письмо, наверное, — моя.
— Мне нужно идти. У меня есть… проблема, требующая решения.
— Ты уверена, что у тебя все в порядке?
— Когда это я говорила, что у меня все в порядке? — спросила я.
Мы с Беном договорились созвониться позже, и я, повесив трубку, зигзагами направилась в свою комнату. Проходя мимо двери Эда, я подумала, спит ли он там? И что же все-таки произошло прошлой ночью? Мы ведь почти разделись в коридоре, почему он вдруг остановился?
Я не могла оставаться в общежитии, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний. Поэтому я приняла душ, натянула больничную униформу и выпила бутылку воды, после чего выскользнула из общежития и направилась к госпиталю. Проскочив через боковой вход, я зашла внутрь через «Соловьиное крыло».
— Как он? — спросила я у медсестры за конторкой.
Сестра Рене подняла глаза от карты, которую заполняла, и сфокусировала глаза на мне.
— Все еще с нами, — сказала она.
— А его семья?
— Они отправились обедать. Извините за такие слова, но вы выглядите отвратительно, доктор Кэмпбелл, — добавила она. — С вами все в порядке?
— В порядке, — ответила я, направляясь в палату мистера Бодли.
Пациент выглядел так же, как и вчера. Он лежал на спине, рот приоткрыт, глаза неподвижно смотрят в потолок… Или он уже покинул свое тело и теперь смотрит на себя со стороны и сверху — смотрит на нас обоих? Хочет ли он, чтобы я помогла ему поскорее умереть? Я подняла безвольную руку и сжала ее, но его мускулы не двигались, кроме, конечно, сердца и диафрагмы, которые продолжали сокращаться. По крайней мере, ему удобно.
— Простите, мистер Бодли, — прошептала я. — Простите, что подвела вас.
Если я действительно приехала в Англию, чтобы стать хорошим врачом, где же я допустила ошибку? Мне стало ясно, что если я не помогу хоть одному человеку до того, как придется ехать домой, то я просто неудачница.
«Расслабься, девочка. У тебя есть время. Ты еще не уезжаешь», — прозвучал голос в моей голове. Только на этот раз это был не мамин голос. Это был голос Роксаны.
Я почти видела, как она стоит рядом со мной: ее темные волосы убраны в сложную прическу, шелковое платье открывает одно плечо. Белки глаз и кожа Роксаны были желтыми, и мне стало стыдно, что я оставила ее в покое, хотя видела кричащие признаки болезни, появившиеся у нее за последний месяц. Ей нужно поставить ультиматум и срочно отправить на лечение. Я должна помочь Роксане, даже если мои усилия рассердят ее. Приняв решение, я почувствовала прилив сил и вышла в коридор.
Однако мое приподнятое настроение тут же испарилось, когда я увидела идущего мне навстречу Эда. Он притормозил лишь на секунду, потом снова зашагал. Его брови были мрачно нахмурены. Да, тунец в библиотеке — это ерунда, я только что притащила тунца в операционную…
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Эд, поравнявшись со мной. В коридоре не было никого, кроме нас и разносчика, толкавшего тележку с чаем в противоположном конце крыла.
— Немного не в себе, — сказала я.
— Когда ты не появилась на этой утренней «катастрофе», я сказал Денверсу, что доктор Кэмпбелл простудилась. Я ужасно себя чувствую, — добавил он.
На секунду я подумала, что он имеет в виду мою болезнь. Потом поняла, что на самом деле я не простужена, что утром не было никакой «катастрофы», кроме разве что моих с Эдом отношений. Как я могла так вести себя с этим человеком? Неужели это было просто из сочувствия?
— Холли, ты будешь счастлива, узнав, что ничего не случилось, — сказал Эд.
— Ничего не случилось? — повторила я. — Как приятно слышать, что для тебя случившееся было «ничем». — Мой голос прозвучал громче, чем мне хотелось бы.
— Холли…
— Рада знать, что твои поцелуи в баре, на улице, в поезде… что они ничего не значили…
— Доктор Кэмпбелл, скажите на милость, что вы тут делаете? — разнесся по коридору громоподобный голос. К нам направлялся мистер Денверс, и белый халат за его спиной развевался наподобие плаща.
— Здравствуйте, сэр, — ответила я. Произнести это было легче, чем пытаться объясниться.
— Вы выглядите не лучшим образом, — заметил Денверс. — Отправляйтесь домой.
Прежде чем я успела кивнуть, он повернулся к Эду:
— Вы нашли старые рентгеновские снимки?
— В процессе, — ответил Эд и подождал, пока Денверс не исчезнет за углом, после чего потащил меня на лестницу. Как только железная дверь закрылась за нами, Эд положил руки мне на плечи и развернул лицом к себе. Я с горечью осознала, что мне уже не придется целовать эти прекрасные губы.
— Холли, конечно же, это многое значило, — сказал Эд. — Просто мне не нужны серьезные отношения. И то, что я тебя хочу, не означает, что я воспользуюсь случаем. Ведь я ничего не могу дать взамен.
— Но ты хочешь меня, — произнесла я, чувствуя, как стучит в висках.
— Господи, да! — воскликнул Эд, почти задыхаясь, отчего мое сердце сначала замерло, а потом понеслось вскачь. — Но это грозит обернуться чем-то серьезным… а я не могу… переживать такое снова, — Эд закончил свое признание и вздохнул.
Я медленно кивнула, думая о том, чего же я хочу на самом деле. Единственное, что приходило в голову, — это мое желание снова и снова прикасаться к нему.
— Я не знаю, чего я хочу, — пробормотала я, растерявшись. — И я не знаю, хочу ли от тебя чего-либо взамен.
— Ты поймешь, Холли. — Эд опустил руки и шагнул к стене. — Поверь мне.
Чувствуя себя проигравшей, я сползла по стене рядом с ним.
— Так, значит, это конец, да? Просто… прожитый и забытый момент? — спросила я. — В отличие от многих иных моментов нашей жизни?
— Многие иные моменты нашей жизни могут перерасти в отношения, — сказал Эд.
— Или в роман, — добавила я.
Эд повернулся и посмотрел на меня. Я думала о том, что стене неплохо бы стать полом, на который мы оба можем лечь.
— А какая разница? — спросил он.
— Понятия не имею, — отозвалась я. — Но ты наверняка прав. Нам не следует повторять то, что произошло этой ночью. Так будет лучше.
Эд потянулся ко мне и нашел губами мои губы. Поцелуй был таким страстным, что я снова почувствовала себя опьяневшей. Это ничуть не походило на прощальный поцелуй. И не могло им быть.
— Что это было? — спросила я, когда он отстранился.
— Не знаю, — рассмеялся Эд. — Мне просто захотелось снова увидеть твою улыбку.
И я улыбнулась. Мы разошлись в разные стороны, но я продолжала улыбаться самой себе, идя по лестнице, а затем и по коридору. Я не переставала улыбаться, когда вышла на яркий солнечный свет. И только оказавшись на слепящем солнце, я поняла, что солгала. Я хотела чего-то настолько серьезного, что оно было почти святым. Отрицать отношения было все равно что выучиться на доктора и не замечать болезней. Как нам увидеть правду, которая всегда где-то между двумя людьми?
Глава 16Дыхательные упражнения
Атмосферный воздух наполнен жизненно важными элементами, кислородом, который, проходя через легкие, дает нам жизненные силы… Ни один тонизирующий препарат не окажет того влияния, которое дадут несколько глубоких вдохов чистого холодного воздуха.
Роксана выбрала место, которое называлось «Чез Сюзетт», на Тоттенхем-Корт-роуд. Там никто не говорил по-французски, кроме страстного артиста, чей голос звучал из динамика над нашей головой. Ресторан был немного темноват, как того требовала мода, а снаружи стоял великолепный сентябрьский день, небо сияло чистой синевой, и листья только начинали желтеть. Официантка показала мне столик, я уселась в полумраке, жалея о том, что не догадалась настоять на пикнике в Гайд-парке.
— Прости, я опоздала, — сказала Роксана, которая буквально через минуту появилась около столика и стала устраивать на стуле несколько магазинных пакетов, свою сумочку, детское автомобильное кресло и самого Макса, завернутого в одеяло. На его чепчике был прикреплен букетик цветов. Не удержавшись от соблазна, я вскочила, чтобы взять дергающийся сверток на руки. Макс пах, как свежий сливочный пирог.
— Я не знала, что мне придется нянчиться с ним после обеда. У Ди сегодня клиенты, Алисия устроилась работать в Вотерстоунс. Вот… Давай посадим его в автомобильное креслице, — предложила Роксана. — Ему будет удобно.
— Вотерстоунс? — спросила я только затем, чтобы подержать Макса на руках еще минуту. Он стал гораздо тяжелее с нашей прошлой встречи в палате для рожениц и теперь был пухленьким и круглым, настоящим крепышом, а не тем мокрым комочком, который норовил выскользнуть из рук. Держа малыша на руках, я смотрела на него и не могла понять, как мама смогла отказаться от меня ради изучения медицины.