1. Анализ процессов развития высшей нервной деятельности
Вопрос о возникновении сознания, являющийся одним из важнейших аспектов психофизиологической проблемы, в естественнонаучном плане не менее сложен и труден, чем проблема происхождения жизни. Успехи биологии и нарастающая дифференциация и интеграция науки усилили потребность в осмыслении таких категорий, как «идеальное», «материальное», «психическое» и «физиологическое», в рамках единой концепции. По конкретным приемам и подходам к накоплению фактов биология XX в. твердо встала на материалистический фундамент, но что касается их анализа, создания обобщающих теоретических моделей, то здесь дают о себе знать идеалистические традиции[316]. В первую очередь это касается психофизиологической проблемы, взаимосвязи физиологии центральной нервной системы с биологией поведения и психологией. Разработка общеметодологических установок в этой области по-прежнему актуальна для практики научного познания. «…Философ, — писал И. П. Павлов, — олицетворяя в себе высочайшее человеческое стремление к синтезу… стремясь дать ответ на все, чем живет человек, должен сейчас уже создавать целое из объективного и субъективного»[317].
Синтез «объективного» и «субъективного» на единой методологической базе является важнейшим условием, направляющим программу исследований любой частнонаучной области естествознания.
Ситуация осложняется еще и тем, что сознание многолико. Оно неотрывно от мозга человека и существует объективно в его функционирующих аппаратах, причем обеспечивающие его процессы по своей природе материальны. За последнее время достигнуты значительные успехи в расшифровке мозговых кодов психической деятельности, в частности вербальной мнестической функции[318].
Одновременно сознательные, в том числе мыслительные, процессы переживаются субъективно и поэтому получили название психических процессов. Эта сторона сознания исследуется психологами, использующими различные методы речевого контакта для проникновения в психический мир человека.
Поскольку содержание сознания человека имеет в основном социальный характер, «заполняется» социальным опытом, его исследованием занимаются и социологи. И наконец, к проблеме сознания обращаются философы: на протяжении веков они занимались исследованием отношения бытия и сознания, составляющего квинтэссенцию всех философских систем и взглядов.
Живая система для поддержания жизнедеятельности нуждается в обмене веществ и энергии, что неизбежно связывает ее с окружающей средой. Единство и противоположность двух сторон обмена веществ в живом составляют основу уравновешенности — гомеостаза, а следовательно, жизнеспособности любого организма.
В 30-е годы широкое развитие в трудах американского физиолога У. Кеннона, одного из основателей теории гомеостаза, получили представления о потребности как детерминирующем факторе, определяющем деятельность организма. Потребность присуща животному миру на всех уровнях его развития. Так, различные представители жгутиковых четко реагируют на изменение внутреннего обмена веществ (метаболизма) повышением активности специального жгутикового аппарата. Эта реакция ослабляется или прекращается при удовлетворении возникшей потребности. Однако сам механизм активации одноклеточных при рассогласовании параметров, определяющих гомеостаз, и дезактивации при их согласовании в результате ассимиляции недостающих веществ остается неясным. Во всяком случае он локализован в клетке и, возможно, сводится просто к восстановлению уравновешенного состояния организма-клетки. Гораздо сложнее, очевидно, восстановление гомеостаза в многоклеточном и тем более многосистемном организме. Здесь он уже требует специальных аппаратов регуляции.
В роли акцептора потребности в сложном организме выступает нервная система. Она воспринимает и состояние удовлетворения потребности. Это состояние, а в дальнейшем и механизм его оценки, сформулированы в виде принципа подкрепления. Этот термин был введен основоположником бихевиоризма Е. Торндайком. Смысл его в настоящее время сводится к частичному или полному удовлетворению мотивации, возникающей на основе потребности. Таким образом, появление нервной системы в ходе развития мира животных можно рассматривать как реализацию необходимости в аппаратах отражения состояния организма и окружающей среды, оценки текущих потребностей организма и уровня их удовлетворения — подкрепления, а также в аппаратах управления поведением организма во внешней среде в соответствии с потребностями и их удовлетворением. Так единство и противоречие двух сторон обмена веществ — расхода и потребления, или диссимиляции и ассимиляции, — были «перемещены» в нервную систему и стали основой нервной деятельности.
В сложном организме в ходе метаболизма параллельно развивается много потребностей разной степени срочности и актуальности. И хотя в нем одновременно может осуществляться ряд функций, его главная деятельность как целого направлена на ассимиляцию, потребление пищи или на обеспечение других материальных (физиологических) потребностей, которые реализуются в его поведении. Оно состоит из последовательных действий по отношению к факторам внешней среды, в конечном итоге приводящих к удовлетворению этих потребностей. Множественность потребностей и одноканальность поведения обусловливают объективную необходимость интеграции внутреннего состояния, на основе которой выделяется и доминирует наиболее срочная и актуальная потребность; она в первую очередь и обеспечивается поведением организма как целостности. Эта объективная необходимость и привела к развитию интегральной функции нервной системы.
Принцип интегративности нервной деятельности был разработан физиологами на основе изучения рефлекторных движений и связан с именами выдающегося отечественного физиолога Н. Е. Введенского (1897 г.) и основателя кембриджской школы физиологов Ч. Шеррингтона (1906 г.). В дальнейшем он получил широкое развитие в учении А. А. Ухтомского о доминанте и многочисленных работах советских и зарубежных нейрофизиологов. В настоящее время он является одним из краеугольных камней физиологии мозга. Таким образом, наиболее фундаментальные функции животного организма — обмен веществ (метаболизм) и его регуляция, т. е. оптимальная организация лежащих в его основе многочисленных процессов, — на уровне достаточно сложно организованных животных получили нервное обеспечение. Это обеспечение наиболее важных функций центральным нервным контролем стало возможным благодаря возникновению на основе естественного отбора центральной нервной системы, которая отражала и интегрировала потребности организма и ситуации во внешнем мире, оценивала степень удовлетворения потребностей и на этой основе контролировала целостное поведение животного. Поэтому три основных свойства центральной нервной системы — потребность, подкрепление, интеграцию — можно рассматривать в качестве основополагающих в ее деятельности, так как они обеспечили прогрессивное развитие животных с централизованным нервным аппаратом.
Возникновение центральной нервной системы создало возможность для интеграции определенных нервных элементов (аппаратов оценки потребности), изменения состояний внутренней среды организма и посылки нервных команд в эффекторные органы для реализации действий, необходимых для восстановления нормальной внутренней среды, гомеостаза. Последнее в свою очередь регистрировалось нервными аппаратами подкрепления, которые останавливали деятельность, поведение, обусловленное аппаратами потребности. Функциональное разделение нервных механизмов потребности и подкрепления не свидетельствует об их морфологической обособленности. Полученные экспериментальные данные свидетельствуют о том, что раздражение одних и тех же точек мозга может вызвать как эффект положительного подкрепления (самораздражения), так и сопровождаться активацией ряда базисных потребностей[319]. Эти данные позволяют предполагать морфофункциональное единство нервных субстратов потребностей и подкрепления.
По-видимому, такая организация нервной деятельности обеспечивает диалектическое единство двух противоположных цепочек витальных процессов: «нарушение гомеостаза — изменение активности специализированных нервных аппаратов — активация определенных деятельностей организма» и «восстановление гомеостаза — изменение активности специализированных нервных аппаратов — прекращение этих деятельностей». Этот цикл с обратной связью в конечном итоге обеспечивает единство диалектически противоположных по своей физиологической сущности процессов.
Рассмотрим, как такая «простая» организация нервного контроля за гомеостазом (потребовавшая, однако, многих миллионов лет естественного отбора) развивалась дальше в ходе прогрессивной эволюции животных с центральной нервной системой. Эта эволюция шла по пути развития воспринимающих внешний мир и внутреннюю среду органов, рецепторных аппаратов, и совершенствования, специализации эффекторных органов. Рецепторные аппараты получали соответствующее представительство в центральной нервной системе, там же формировались все более сложные центры управления эффекторами. Эти «чувствительные» и «двигательные» центры жестко связывались с центрами (аппаратами) потребностей и подкрепления и через их посредство и с их участием — между собой. В результате при возбуждении соответствующих воспринимающих аппаратов последние интегрировали это возбуждение и включали специфические программы эффекторных действий в виде последовательных актов поведения.
Такие специализированные реакции на раздражение рецепторов внутренней среды и внешнего мира, рефлекторные по своей природе, получили название безусловных (наследственных) рефлексов. Их генетическая детерминированность и жесткость определяли известную ограниченность их приспособительной роли, или адаптивности. Тем не менее в относительно постоянных условиях обитания они могут обеспечивать приспособление животных. Об этом свидетельствует сохранение многих классов и типов животных, нервная деятельность которых носит безусловнорефлекторный характер. Однако не эти филогенетические линии дали ветви развития животных с постоянным прогрессивным усложнением нервной системы и ее функций.
В динамически изменяющихся средах обитания продолжалась дифференцировка рецепторных и эффекторных аппаратов, нарастало число и сложность врожденных программ ответов на внешние раздражители. Это шло за счет увеличения числа нервных элементов и связей в центральной нервной системе. Однако процесс обеспечения все более сложных форм безусловнорефлекторного реагирования не может развиваться беспредельно и поспевать за разнообразными изменениями внешней среды.
Животные с жесткими нервными программами были обречены на гибель при существенных колебаниях внешних условий. Изменяющаяся среда создавала условия, когда для выживаемости животного было важно, чтобы сигнал из внешней среды, пришедший в центральное представительство рецепторных аппаратов какой-либо безусловнорефлекторной программы, мог быть переадресован, переключен на эффекторные центры другой программы, Иными словами, появился новый критерий выживаемости: наиболее адаптивной оказывается особь, центральные генетические программы которой имеют определенные степени свободы, дающие в некоторых ситуациях возможность возникать временным функциональным связям рецепторных клеток безусловного рефлекса А с эффекторными клетками безусловного рефлекса В.
Подобная связь приобретает биологический смысл и утверждается только в том случае, если она, приводит к активизации нервных центров, сигнализирующих об удовлетворении специфической потребности, обычно обслуживаемой В-эффекторами. Возникновение таких степеней свободы становится возможным, когда в центральной нервной системе накапливается достаточное количество функциональных элементов с разветвленной сетью морфологических связей. Таким образом, количественный процесс нарастания числа дифференцированных нервных элементов на определенном этапе эволюции привел к возникновению нового качества в центральной нервной системе — способности к образованию биологически целесообразных связей между различными нервными центрами в течение жизни одной особи. При этом в ходе эволюции закрепляются не возникшие новые связи, не их конкретная структура, а лишь способность к их образованию. Последняя выступает как проявление развития интегративности мозга, усложняющейся в ходе эволюции, так и основанием качественно новой формы взаимодействия организма со средой — условных рефлексов.
Появление в процессе онтогенеза одной особи подобных функциональных связей типа элементарных условных рефлексов предполагает наличие механизма, определяющего биологическую целесообразность такой ассоциации, ее значимость с точки зрения выживания организма и санкционирующего закрепление этой связи в центральной нервной системе. Такой механизм действительно развивается из тех нервных аппаратов, которые на ранних этапах эволюции нервной системы являлись акцепторами восстановления гомеостаза. На их основе формируется специализированный механизм подкрепления, свойством которого является оценка биологического значения воздействия и санкция на закрепление временных связей в центральной нервной системе, способствующих выживанию особи. Описанная схема отражает лишь общие закономерности развития нервной деятельности на этапе ее перехода в высшую нервную деятельность.
Примитивные условные рефлексы как бы обслуживали негибкие системы безусловных рефлексов — инстинктов, делали их более пластичными. Поэтому почти у всех животных, в нервной деятельности которых доминируют безусловные рефлексы, инстинктивные акты в той или иной мере представлены, вкраплены в элементарные условнорефлекторные механизмы[320],
Формирование высшей нервной деятельности связано с возникновением в ходе естественного отбора нового безусловного рефлекса, получившего в павловской школе название ориентировочного рефлекса, или рефлекса «что такое?», а в дальнейшем ориентировочно-исследовательского рефлекса[321]. Он возникает, по-видимому, на базе развития моторики, способности к передвижению в окружающей среде и совершенствования рецептивных аппаратов, главным образом связанных с дистантным восприятием.
Принципиальное отличие этого безусловного рефлекса от других заключается в том, что он возникает при любом достаточно интенсивном внешнем или внутреннем (потребность) раздражении, т. е. характеризуется полимодальной рецепцией (входом), в то время как его эффекторный компонент остается однотипным: комплекс двигательных актов настораживания, готовности и надстройка соответствующих рецепторных и двигательных аппаратов. Структурной особенностью его центральной организации является потенциальная связь всех афферентных входов с любой врожденной эффекторной программой.
На основе этих особенностей ориентировочного безусловного рефлекса формируется высшая нервная деятельность животных, в основе которой лежит развитая способность к выработке условных рефлексов, представляющих собой качественно новое свойство развитого мозга. Эта способность основывается на более древних механизмах нервной деятельности, в первую очередь на принципах потребности и подкрепления. Любой сигнал, поступивший на вход или выход ориентировочного рефлекса и сопровождающийся существенным воздействием на организм, связан с удовлетворением определенной потребности, превращается в сигнал возможности удовлетворения последней. Санкционирующий механизм подкрепления фиксирует структурно-функциональные связи между нервными клетками, воспринимающими этот сигнал, и эффекторными центрами, активность которых жестко, генетически связана с нервным акцептором данной потребности. Это обеспечивает актуализацию прежде не функционировавшей связи в центральной нервной системе и в результате — формирование нового условного рефлекса.
Таким образом, появление в ходе эволюции ориентировочного безусловного рефлекса создало основу для формирования условнорефлекторной, высшей нервной деятельности, которая обеспечила принципиально новое, пластичное адаптивное отношение организма к изменяющейся среде обитания. Дальнейшая трансформация этого рефлекса в ориентировочно-исследовательскую деятельность породила еще одну особенность организма, определившую важный этап в развитии животного мира. Если раньше взаимодействие организма со средой было преимущественно пассивным, активизируясь при нарушении равновесия «организм — среда» и возвращаясь к состоянию относительного покоя при восстановлении этого равновесия, то теперь на основе центральной рецепции внутренних потребностей организм активно «исследует» внешнюю среду, формируя новые временные связи — условные рефлексы. Эта изнутри активизированная деятельность тоже осуществляется для сохранения гомеостаза, однако на более высоком, качественно новом уровне.
Переход от пассивного способа взаимодействия со средой к активному совершенствованию своих индивидуальных адаптивных механизмов представляет собой особого рода диалектическое отрицание в эволюции живого. При этом наряду с жизненными потребностями, связанными с сохранением гомеостаза и продолжением рода, возникает новый вид потребности в новизне — «информационный голод»[322]. Существование такого рода потребности у высших животных доказано экспериментально[323]. Возникновение условнорефлекторных механизмов реагирования на агенты внешней среды привело к расширению способности центральной нервной системы к генерализованной ассоциативности, что несомненно вступало в противоречие с параллельно развивающимся способом активного поиска объектов удовлетворения потребностей, нуждающегося в формировании специфических «признаков» условных рефлексов. На этой базе происходит становление новой способности к выработке специализированных временных связей на основе развития процессов центрального торможения. Они не эквивалентны состоянию покоя и представляют собой качественно новые процессы, возникающие в нервной системе после возбуждения и имеющие свои специальные механизмы.
В центральной нервной системе формируется функциональное единство двух основных качественно различных процессов — возбуждения и торможения, которое направлено на обеспечение адекватной деятельности мозга. Процессы центрального торможения ограничивают неспецифическую ассоциативность мозга, суживают ее рамки, селективно направляют процесс возбуждения по определенным нервным путям и тем самым обеспечивают специфичность условнорефлекторных реакций. В столкновении противоположных тенденций в развитии высших нервных механизмов проявляется действие диалектических законов в эволюции адаптивных функций мозга.
Описанная этапность эволюционного развития высшей нервной деятельности проявляется у высших животных в двухфазности формирования условного рефлекса — начальной его генерализации и последующей концентрации, открытой и подробно изученной в школе И. П. Павлова.
Таким образом, в процессе эволюции создаются такие механизмы, которые в каждом отдельном случае, в зависимости от специфики внешних сигналов и внутреннего состояния организма, обеспечивают формирование в центральной нервной системе особой структуры связей возбужденных и заторможенных элементов, благодаря которой реализуется специфическая адаптивная и пластическая форма реагирования организма на подвижную среду в зависимости от его внутреннего состояния.
2. Роль эмоциональных механизмов в адаптивном поведении. Развитие психических процессов
Механизмы оценки внутреннего состояния и выбора программ поведения, отвечающих этому состоянию и окружающей обстановке, представляют собой особую проблему, анализ которой ведет к постановке вопроса о формах психических процессов. В литературе иногда термин «психическое» понимается очень широко, когда к категории «элементарное психическое» относят простейшие процессы сенсорного восприятия объектов внешней среды, имеющие место у животных с весьма примитивной нервной системой[324]. Чтобы сохранить и подчеркнуть качественные особенности категории «психическое», мы употребляем термин «психическое» по отношению к тем живым организмам, у которых в процессе эволюции центральной нервной системы из простой раздражимости возникло новое свойство — «переживаемость»[325].
Необходимость адаптивной «стыковки» текущего внутреннего состояния организма, внешней динамически меняющейся обстановки и формы поведения возникла с появлением высшей нервной деятельности с ее условно-рефлекторным принципом организации ответов организма на внешние стимулы и внутренние побуждения. В связи с этим на основе естественного отбора механизм нервной оценки внутренних потребностей и степени их удовлетворения стал интенсивно совершенствоваться в основном за счет эмоциональных механизмов, выступивших в роли особого рода усилителей нервных акцепторов потребностей и аппаратов подкрепления. Последние, согласно многочисленным экспериментальным данным, локализуются в наиболее глубоких и древних нервных структурах[326].
Эмоциональные аппараты структурно связаны с архипалеокортексом, развивавшимся в ходе прогрессивного усложнения мозга позвоночных[327]. У беспозвоночных подобных нервных структур нет, как, впрочем, нет и эмоций, во всяком случае они не обнаружены объективными методами исследования, разработанными нейрофизиологами[328].
На особую роль эмоций как усилителей мозговой деятельности и определенных видов поведения указывал еще И. М. Сеченов (1863). Эксперименты, проведенные в этой области за последние 30 лет, подтвердили предположения великого физиолога и мыслителя, вскрыли огромную роль эмоций в механизмах мотиваций, отражающих потребности организма, и подкрепления, отражающего процесс их удовлетворения[329]. Эмоциональные механизмы неразрывно связаны с управлением гомеостазом и являются своеобразным компасом поведения животных, его «отношения» к окружающей среде.
Та или иная потребность организма, усиленная нервным аппаратом эмоций, превращается в мощный побуждающий к действию фактор — мотивацию, активизирующую ориентировочно-исследовательскую программу поведения. При встрече с объектами или ситуациями, являющимися потенциальными источниками удовлетворения потребности, высокоорганизованное животное предпринимает ряд действий, направленных на овладение ими, так как обычно такое овладение невозможно путем единичного рефлекторного акта. В сложной изменяющейся среде достижение конечного биологически важного воздействия или уход от него (если оно вредно), как правило, осуществимы лишь в ходе ряда последовательных рефлекторных актов, путем поэтапного движения. Фактором, организующим последовательность актов целенаправленного поведения, является поэтапное достижение полезного результата, заканчивающееся в случае успеха достижением конечного полезного результата[330]. Последний находится за пределами центральной нервной системы. В то же время его оценка, эффект, так же как и поэтапные результаты действий, должны быть отражены в мозге.
Отражение внешних действий и полученных в итоге результатов в мозге происходит на базе аппаратов подкрепления путем развития положительных или отрицательных эмоций. Таким путем происходит постоянная оценка взаимодействия организма с внешней средой, причем значение внешних сигналов для организма определяется не их физическими признаками, а теми связями, которые были образованы в прошлом при сочетании воздействий этих сигналов на организм с биологически важными событиями. Структура этих связей в центральной нервной системе, по всей вероятности, и образует основу того, что в современной нейрофизиологии получило название матриц долгосрочной памяти[331]. На этой основе, очевидно, и было выдвинуто предположение[332], что целенаправленный рефлекторный акт организуется и «направляется не только специфической потребностью», но и «представлением» о предмете ее удовлетворения.
Таким образом, при воздействии внешних факторов (раздражителей) на организм высокоорганизованного позвоночного животного функциональная архитектура ответных рефлекторных реакций определяется нервным процессом, способным «учитывать» биологическую значимость этих факторов в сопоставлении с текущими мотивациями. Это качественно новый процесс, в котором элиминированы как физические характеристики внешнего объекта, так и специфика мотивации, и их сопоставление, оценка и формирование ответной реакции происходят как бы в новом для организма измерении, в системе «полезно» — «вредно», «хорошо» — «плохо». «Производя почти моментальную интеграцию… всех функций организма, — пишет П. К. Анохин, — эмоции сами по себе и в первую очередь могут быть абсолютным сигналом полезного или вредного воздействия на организм, часто даже раньше, чем определены локализация воздействия и конкретный механизм ответной реакции организма»[333].
Это позволяет рассматривать аппарат эмоций не как частный механизм работы мозга, а как ключевое звено в обеспечении организации целенаправленного адаптивного поведения и как новый способ интегративной деятельности мозга. По-видимому, на этом уровне интеграции сигналов внешней среды и внутренних потребностей возникает новое свойство — переживаемость — организующее нервный процесс, отражающее соотношение внутреннего состояния и окружающей обстановки и являющееся эмоцией — сложнейшим физиологическим и сравнительно простым психическим процессом, с появлением которого начинается постепенное самовыделение живого объекта из окружающей среды и формирование субъективного ощущения.
При таком подходе к возникновению «психического» обнаруживается, что его появление стало неизбежным следствием развития и постоянного усложнения отношений между организмом и средой в связи с необходимостью оценки окружающей среды в соотношении с потребностями организма. Это первичное мало дифференцированное эмоциональное чувство, способное оценивать, что «полезно» и что «вредно» для организма (вероятно, в терминах «наслаждения» — «удовольствия» — «комфорта» — «дискомфорта» — «боли»), оказалось, очевидно, единственным биологическим способом внутренней оценки организмом сложных отношений со средой. Дальнейшее совершенствование его происходило затем в процессе естественного отбора. И это обеспечило развитие центральной нервной системы позвоночных вплоть до появления мозга Homo sapiens — носителя наиболее развитой психики, породившего субъект познания и вышедшего из-под контроля своего «творца» — естественного отбора.
3. Развитие высшей нервной деятельности на основе целевого поведения и внутривидовых контактов
Анализ происхождения эмоций показывает, что они возникают в результате диалектического развития двух противоположностей — потребности и подкрепления — в направлении взаимослияния в виде единого эмоционального принципа организации адаптивного поведения. Эмоции возникли как интегральный механизм оценки степени дисбаланса между полярными состояниями «острой потребности» и «полного удовлетворения», представляя собой как бы мост между ними, на котором «путником» является текущее, минутное состояние соотношения между потребностями и подкреплением, выражающееся в уровне побуждения к тому или иному поведению.
Мотивации в сочетании с прошлым опытом, аккумулированным в памяти, являются основой целенаправленного поведения животных, где цель — это всегда удовлетворение актуальной потребности, т. е. подкрепление. И мотивация, и подкрепление — это состояния или процессы, которые у животных с развитым мозгом окрашены эмоциями, являющимися их компонентом.
Появление эмоций и под их действием изменение организации целенаправленного адаптивного поведения приводят в ходе дальнейшего развития высшей нервной деятельности по крайней мере к трем существенным перестройкам. Во-первых, развивается чрезвычайная способность к выработке так называемых инструментальных условных рефлексов[334]. Во-вторых, идет прогрессивное развитие имитационных рефлексов и подражательного поведения. В-третьих, возникает особая форма внутригруппового контакта в виде эмоциональной индукции.
Инструментальный условный рефлекс используется для достижения цели — удовлетворения потребности. Его «инструментальность» заключается в том, что при определенных условиях (в простейшем лабораторном случае — при предъявлении какого-либо сигнала) животное с помощью определенного движения овладевает «подкрепляющим агентом» (например, пищей) либо получает подкрепление, устраняя вредоносное воздействие. Аналогичный прием лежит в основе дрессировки; в этом случае подкреплением может быть поглаживание животного хозяином, вызывающее положительную эмоцию. В естественных условиях сложное поведение животных состоит из простых и сложных, многозвеньевых инструментальных рефлексов. При этом термин «инструментальный» нельзя понимать буквально. В широком смысле сюда можно отнести любой целенаправленный поведенческий акт, совершаемый для получения другого результата — подкрепления. Так, даже затаившаяся кошка у мышиной норки представляет собой инструментальное действие, вернее «недействие».
Любое движение или действие, даже в форме «недействия», может стать в определенной ситуации инструментальным. В частности, это относится и к звукам, издаваемым животными, так как в их основе лежит активность определенных мышечных групп, в том числе и мышц голосовых связок. Такая «инструментализация» любой деятельности животного оказывается возможной благодаря целеформирующей роли мотивационной части описанного выше эмоционального принципа организации поведения, отточенной в процессе индивидуального опыта подкрепляющей его частью, с фиксацией каждой успешной цепи действия и результатов в долговременной памяти. Этот принцип дает основу для бурного развития инструментальной условнорефлекторной деятельности в течение индивидуальной жизни животного, а естественный отбор способствует прогрессу этой деятельности в филогенезе. В результате главной тенденцией филогенетического развития позвоночных животных, завоевавших право на «эмоциональное переживание», служит неуклонное повышение их способности к обучению и все возрастающая адаптивность в сложной, изменчивой среде, т. е. постоянная прогрессивная эволюция высшей нервной деятельности.
Бурное развитие инструментальных форм условнорефлекторного поведения важно не только само по себе, но и в связи с тем, что использование движений — «жестов» и звуков в качестве инструментального акта представляет собой перспективный путь совершенствования дистантных внутривидовых контактов между животными, которые служат в качестве исторической предпосылки речевого контакта между людьми. Однако для установления таких «однонаправленных» контактов «жестов» и звуков недостаточно. Контакт предполагает дву- или многосторонность, т. е. взаимодействие. И эта сторона внутривидовых контактов могла формироваться на основе так называемых имитационных рефлексов или подражательного поведения, возможного только в группах животных.
Внутривидовые контакты появляются на ранних этапах эволюции животного мира и, вероятнее всего, связаны с половым способом размножения. Однако для животных многих видов пребывание в сообществе оказывается биологически целесообразным с точки зрения выживания вида. Одним животным это помогает спасаться от врагов, другим, напротив, обеспечивает оптимальные условия для эффективной охоты и нападения. Так, стая рыб, преследуемая хищником, совершает сложный маневр «распадения» на две части, движущиеся в разных направлениях, что дезориентирует хищника и осложняет погоню[335]. Многие виды перелетных птиц при появлении опасности перестраивают свой строй; действия волков, преследующих добычу, также согласованны и скоординированны.
Согласованность действий сообществ животных обеспечивается «языком» внутривидовых коммуникаций. Роль такого «языка» у насекомых выполняют в основном запаховые и звуковые раздражители, приобретшие в эволюции значение безусловных стимулов.
Так, запаховые раздражители имеют важное значение в узнавании членов своей колонии у муравьев и пчел, а звуковые сигналы играют важную роль в половом поведении сверчков и т. п.[336]
Существенную роль в организации группового поведения играет имитационный рефлекс, который является сравнительно поздним эволюционным приобретением и появляется у позвоночных с развитием переднего мозга, т. е. приблизительно совпадает по времени возникновения с формированием структур эмоционального аппарата (архипалеокортекс). До появления этого аппарата физиологических основ для развития подражательного поведения, по-видимому, не было. Закрепление имитативной деятельности происходило на основе обратной связи.
С развитием эмоционального принципа организации адаптивного поведения в механизмы имитации включались индивидуальные мозговые процессы в виде «эмоционально потенцированного подкрепления». Таким образом, в «воспитание» животного наряду с длительными закономерностями филогенеза имитативной деятельности включались и короткопериодные онтогенетические закономерности. Подражательное поведение широко распространено среди различных классов позвоночных, и в особенности среди высших млекопитающих — приматов. «Если мы рассмотрим подражательность в рамках одного отряда — приматов, то увидим исключительное явление: огромный эволюционный подъем интенсивности этого явления, в том числе резко восходящую кривую от низших обезьян — к высшим, от высших — к ребенку человека, к автоматической подражательности у человека в патологии»[337].
Существует несколько сфер внутривидового общения, в которых исключительную роль играет подражание. Наиболее наглядно это выступает при научении молоди. В семейных группах животный молодняк подражает взрослым особям. При этом передается информация, не входящая в генетическую структуру организма, но передача осуществляется в соответствии с изменением факторов среды с каждым последующим поколением. Такой способ ее передачи называют «сигнальной наследственностью»[338] или «сигнальной преемственностью»[339].
Опосредованное обучение в несемейных группах также базируется на имитационном рефлексе, однако в данном случае нередко образцом для подражания избирается особь высокого ранга, экспрессивные манифестации которой имеют большое значение для остальных членов сообщества. Так, гориллы и шимпанзе охотнее всего копируют поведение особей высокого ранга, и, для того чтобы привить группе шимпанзе новый навык, достаточно обучить ее лидера[340].
Здесь мы подходим к той особой форме внутривидового контакта, которую можно назвать эмоциональной индукцией. Формирование эмоционального принципа организации целенаправленного адаптивного поведения и появление зачатков субъективной оценки влияний окружающей среды вносят новое качество в имитативное поведение. Возникающие у животного эмоциональные состояния начинают проявляться через биологически целесообразную специализированную активность. Это затаивание или убегание при переживании страха, атака, нападение при переживании ярости, позы расслабленности и «комфорта» при переживании удовольствия. Двигательные акты и позы эмоциональной экспрессии первоначально имеют самостоятельное адаптивное значение и закрепляются в процессе эволюции. Они еще имеют безусловнорефлекторный характер. Однако это уже не машинообразные безусловные рефлексы, которые наблюдаются у червей, моллюсков и насекомых. Эволюция совершила очередной диалектический скачок, сохранив на вооружении безусловнорефлекторный принцип реагирования, но на качественно новой «эмоциональной основе». Характеризуя сложные безусловные рефлексы у высших животных, И. П. Павлов писал, что трудно отделить в них соматическое, физиологическое от психического, от переживания могучих эмоций голода, гнева или полового влечения[341].
Постепенно в ходе эволюционного отбора поведенческие выражения эмоций помимо их непосредственной двигательно-адаптивной функции начинали выступать в качестве сигналов, имеющих биологическое и информативное значение для членов видового сообщества. Механизм приобретения такой «сигнальности», по-видимому, сводится к следующему. Акты эмоциональной экспрессии превращаются в сигналы, непосредственно связанные с цепями подкреплений при развертывании целенаправленного поведения. В силу безусловнорефлекторной, инстинктивной имитации они повторяются сородичами, и поскольку обычно копируется целостная цепь поведенческих актов, то имитируемые экспрессивные действия также входят в тесную связь с реальными подкреплениями их собственных действий. В результате они приобретают для имитаторов то же биологическое и информационное значение, каким они наполнены у имитируемых животных. Так, внешние выражения эмоций, эмоциональные экспрессии, приобретают свойства значимых сигналов для других особей того же вида и начинают выполнять внутривидовую коммуникативную функцию.
У многих животных высокий уровень эмоционального напряжения приводит к вокализации, одному из видов эмоциональной экспрессии. В ходе эволюции она закрепляется в генотипе вида как наиболее эффективный способ дистантной передачи информации другим особям. Коммуникация, основанная на звуковых сигналах, позволяет членам сообщества воспринимать информацию об изменениях среды опосредованно, через «переживания» другой особи и своевременно и эффективно реагировать на эти изменения. Такая внутривидовая дистантная коммуникативность существенно повышает адаптивность вида.
Объективное изучение «языка» эмоциональной экспрессии было начато еще Ч. Дарвином (1896) и привело к заключению о наличии у животных чувства «сопереживания». Л. А. Орбели считал, что «зрители», присутствующие при ранении члена их стада или их сообщества, вырабатывают защитные акты и таким образом могут в будущем избежать опасности[342]. В экспериментах обнаружено, что на основе внутривидового «языка» эмоциональной экспрессии животные могут не только «сопереживать» эмоцию другой особи, но и идти на определенные «жертвы», чтобы избавить сородича от негативного воздействия, вызывающего соответствующее эмоциональное состояние.
В опытах по изучению крысиного «альтруизма» было показано, что крысы предпочитают покидать свой домик, если нахождение на полу этого домика включало болевое раздражение другой крысы, которая была за тонкой прозрачной перегородкой. При этом оказалось, что более склонными к «альтруизму» являются животные, испытавшие на себе действие тока[343]. В данном случае не существенно, является ли поведение крысы, избавляющей другую от боли, связанным с «истинным альтруизмом», важно то, что эмоциональная экспрессия одного животного оказывается надежным сигналом, обусловливающим целенаправленное поведение другого, что в конечном итоге приводит одну особь к избавлению от воздействия болевого раздражения и избавляет другую от переживания негативного эмоционального состояния. Как пишет П. В. Симонов, способность особи реагировать на состояние другого животного того же вида определяется ее индивидуальными особенностями: крысы, высокочувствительные к сигналам болевого возбуждения сородичей, имеют высокий индекс активности и низкий индекс страха, т. е. высокую индивидуальную активность[344].
Эмоционально-экспрессивный способ внутривидовой коммуникации и неодинаковая индивидуальная «способность» животных приводят к возникновению в сообществах иерархии. В зависимости от экологических особенностей вида, способов питания, уровня их эволюционного развития ранжирование в сообществе может определяться различными факторами. Не обязательно, чтобы лидером стала физически самая сильная особь. Им обычно бывает животное, имеющее наиболее богатый индивидуальный опыт или отличающееся от сородичей высокой способностью к научению. У некоторых высокоразвитых видов животных существует групповое лидерство.
Различный уровень индивидуальной адаптивности особей внутри сообщества является одним из важнейших факторов, определяющих его иерархическую структуру. Особь, занимающая высокое положение в сообществе, имеет преимущества перед другими членами в плане удовлетворения своих основных потребностей. Поэтому «стремление к лидерству» является одной из сильнейших потребностей высших животных. Потребность в лидерстве является важным фактором развития вида в целом. Поскольку высшие ступени в иерархической лестнице занимают наиболее адаптивные и физически здоровые животные, имеющие преимущественные права в размножении, постольку создаются оптимальные условия для передачи потомкам наследственных признаков, наиболее ценных для вида в целом.
Таким образом, в течение длительного времени развитие высшей нервной деятельности на базе возникшего физиолого-психического механизма эмоций идет по двум основным линиям: прогрессивно развивается эмоционально-экспрессивный «язык» информационной связи между членами сообщества, а сами сообщества иерархически структурируются с выделением лидеров групп. Эти линии развития являются важнейшими предпосылками для формирования нового типа условнорефлекторного обучения — обучения в сообществе, т. е. опосредованного обучения животных друг другом и передачи адаптивных условнорефлекторных навыков от более опытных животных к менее опытным.
Многочисленными исследованиями установлено, что групповое обучение гораздо эффективнее индивидуального. Так, В. Я. Кряжев показал, что животные в стаях, стадах и других группировках обучаются значительно быстрее, чем в одиночку[345]. Б. П. Мантейфель отмечает, что обучение в сообществе является особым способом эпигенетической передачи видоспецифической информации, накапливаемой из поколения в поколение[346].
Таким образом, длительный процесс диалектического развития высшей нервной деятельности после сформирования механизма эмоций привел на базе инструментализации условных рефлексов, подражательного поведения и эмоциональной экспрессии к своеобразной коммуникативности между членами сообществ животных, явившейся предшественником второй сигнальной системы и биологической основой возникновения социального как особой формы движения материи.
4. Диалектика становления сознания
Многосторонность проблемы сознания, наличие многих подходов к ее исследованию — нейрофизиологического, кибернетического, психологического, медицинского, философского — порождает значительные трудности в определении этого понятия. В материалистической диалектике сознание рассматривается как чисто человеческое свойство, т. е. его содержание всегда носит общественный характер. В то же время оно неотрывно от мозга человека и, следовательно, представляет собой индивидуальную субъективную реальность. Д. И. Дубровский характеризует сознание как свойство определенного класса нейрофизиологических процессов, протекающих в головном мозге человека. «Сознание, — пишет он, — есть свойство общественного индивида, обеспечивающее ему качественно высший тип саморегуляции в сравнении с психической деятельностью животных»[347]. Вследствие этого вид Homo sapiens обладает наивысшей адаптивностью, позволившей ему овладеть всей планетой. Важнейшей характеристикой сознания как обоснования субъектом объективной реальности[348] является интроспективная репрезентированность образов предметов и явлений реального мира, их причинно-следственных связей вне непосредственной зависимости от реальной обстановки и текущих событий.
Появление сознания является качественным скачком в развитии живого, и генезис его представляет исключительно сложную проблему. Все еще идут горячие споры о том, отделен ли человек от животных пропастью или связан длинным мостом эволюционных преобразований[349]. При учете общих закономерностей развития живого на земле более обоснованно представлять этот скачок в виде поэтапного прогресса ряда свойств мозга животных, в которых уже была заложена потенциальная возможность формирования этого высшего и качественно нового свойства материи.
В чем фундаментальные отличия сознания человека от психики животных? В основном они связаны с высоким развитием абстрактного мышления и социальным содержанием сознания. У животных оба эти свойства имеются в зачаточной форме, у человека они превращаются в определяющие, главные характеристики сознания.
Мы попытаемся в гипотетической форме и лишь частично реконструировать формирование в процессе эволюции этих характеристик сознания. Известно, что психическая деятельность вплоть до ее высшей формы развивалась на основе естественного отбора, и только возникновение сознания у наших предков вывело вид Homo sapiens из сферы законов биологической эволюции и открыло начало человеческой истории. После этого дальнейшие перестройки сознания пошли под воздействием уже социальных закономерностей. Поэтому наша задача заключается в том, чтобы выйти на рубеж между биологической эволюцией предков человека и человеческой историей.
У самых высокоорганизованных видов животных в процессе эволюции развивались механизмы эмоций — эти интеграторы и усилители жизненных потребностей и подкреплений. Эмоциональные переживания являются важнейшим фактором возникновения сознания. Ведь «сам факт осознания объектов внешнего мира как „предметов“, т. е. как объектов, увязанных с деятельностью, уже выражает существование определенного отношения познающего субъекта к этим объектам и, следовательно, неразрывную связь „осознания“ с этим „отношением“»[350]. Как показано ранее, такое «отношение» появляется как результат переживания определенного качества эмоционального состояния. Возникнув на основе и в связи с циклом «жизнедеятельность — потребность — активность — подкрепление», эмоции в результате эволюционного саморазвития и внутреннего усложнения (афференцирования) стали формировать у организма и в сфере психики новые потребности и соответственно «подкрепления», не существовавшие у более примитивных предков. К числу таких потребностей можно отнести, например, «информационный голод», «стремление к лидерству»[351], потребность в «эмоциональных контактах» и «эмоциональной экспрессии»[352].
Эмоциональный механизм организации поведения начинает отрываться от базисных потребностей и их удовлетворения, автономизироваться и, утрачивая постепенно свою связь с жизненными потребностями, превращается в результате саморазвития в аппарат формирования новых потребностей и «подкреплений» более высокого уровня. Таким путем создаются условия для образования новых целей. Эмоции все теснее сращиваются с «отражательной» условнорефлекторной деятельностью мозга и придают последней более активный и целенаправленный характер. Не случайно В. П. Осипов назвал первую стадию формирования всякого условного рефлекса — стадию генерализации — «эмоциональной» в отличие от более поздней — интеллектуальной, познавательной стадии упроченного рефлекса[353].
Интенсификация целеобразования имеет огромное значение в связи с тем, что в эволюции деятельности мозга, как уже отмечалось, возникла прогрессирующая тенденция к переходу от генетического способа передачи информации, необходимой для выживания вида, к эпигенетическому. Иными словами, чем более высокое место занимает вид на эволюционной лестнице, тем меньшее значение в обеспечении адаптивного поведения особи имеют врожденные, инстинктивные, безусловнорефлекторные программы и тем большее значение приобретают условнорефлекторные программы, индивидуально формируемые в онтогенезе. В связи с этим образование и закрепление новых целей расширяет возможности вида в освоении окружающей среды и заполнении новых экологических ниш, вытесняя менее приспособленные виды. Реальность такой тенденции косвенно подтверждается многочисленными экспериментами с выращиванием животных с момента рождения в условиях частичной сенсорной и полной внутривидовой изоляции.
Результаты этих опытов показывают, что, чем выше филогенетический уровень вида, тем более тяжелые и во многом необратимые последствия вызывает изоляция особей на ранних этапах онтогенеза[354]. У высших млекопитающих даже такие базисные формы поведения, как половое, родительское, агрессивное, представляют собой синтез врожденных безусловно- и условнорефлекторных компонентов и не могут быть вообще реализованы без соответствующего индивидуального опыта[355].
Переход на преимущественное обеспечение адаптивного поведения с помощью условнорефлекторных программ различной степени сложности происходит и за счет различных способов внутривидовой коммуникации, из которых наиболее эффективными, по-видимому, оказались эмоционально-экспрессивная и особенно «звуковая» формы. Координированные действия сообществ животных одного вида закреплялись в ходе естественного отбора и у определенных групп животных, прежде всего у приматов, вырабатывались и «зоосоциальные» формы жизни. Можно полагать, что они составили основу формирования сообществ прямых предков человека, позволив слабому семейству троглодитов не только удержаться в заполненной более сильными соперниками экологической нише, но и прогрессивно развиваться.
Учитывая особенности их питания — поедание останков животных, убитых сильными хищниками, главным образом мозга, заключенного в черепе, и костного мозга, коллективные действия и применение каменных орудий были особенно важны для выживания представителей этого вида. Как отмечает Б. Ф. Поршнев, создатели каменных орудий нижнего и среднего палеолита все еще были животными, не обладавшими способностью к членораздельной речи, и производили их на основе подражания (имитативного поведения) в целях разбивки костей останков животных. Жизнь таких человекообразных животных, несомненно, требовала совместных согласованных действий для обеспечения питания и защиты группы.
Совместные действия закрепляются в последующих поколениях, все больше и больше становятся устойчивыми видовыми признаками. В это же время начинают вырабатываться самые начальные формы «нравственных» отношений, которые, по-видимому, появляются задолго до возникновения развитого сознания у человека.
Смена безусловнорефлекторного адаптивного поведения на целенаправленное, основанное на условнорефлекторных программах, закрепляемых эмоциональным механизмом подкрепления, предполагает по меньшей мере две новые особенности в деятельности мозга: субъективацию условнорефлекторной деятельности, т. е. появление «психических образов» в мозге животного, и возникновение и интенсивное развитие «психонервной памяти»[356].
Первоначальной нейрофизиологической основой «психонервной памяти» является функциональная связь, возникающая между нервными клетками и ассоциирующая их в центральное звено условнорефлекторной реакции. По мере усложнения взаимоотношений организма с внешней средой он начинает реагировать на все большее число признаков, которыми обладает раздражающий объект. Как правило, в естественной обстановке условным сигналом является не простой одномодальный раздражитель, а их комплекс. Они проходят через соответствующие анализаторные системы в виде интегрированного нейродинамического процесса в верхних этажах центральной нервной системы, который представляет собой нейродинамический эквивалент чувственного образа.
Если появление объекта, вызывающего чувственный образ, сопровождается значимыми для организма событиями, оцениваемыми аппаратом эмоций, то нейродинамическая архитектура этого процесса (носителя образа) фиксируется в центральной нервной системе с помощью специальных нейрохимических механизмов. При этом фиксируется не только нейродинамический эквивалент образа, но и его значение для организма, т. е. связь с субъективным, эмоциональным состоянием, возникающим в результате встречи с объектом. Таким образом, в памяти запечатлевается не просто эквивалент чувственного образа хищника, добычи, явлений природы, но и отношение к ним организма. Иными словами, нейродинамический процесс, являющийся физиологическим эквивалентом переживания определенного эмоционального состояния, связывается в единый комплекс с нейродинамическим процессом как физиологическим эквивалентом образа объекта, воздействующего на организм в этот момент; совокупность этих явлений фиксируется в памяти.
Всевозрастающая роль памяти в организации адаптивного поведения и ее постоянное совершенствование вступают в противоречие с одним из ее собственных основных свойств — способностью «забывать». Изначальный биологический смысл индивидуальной нервной памяти, проявлявшейся в виде относительно простой условнорефлекторной связи и обслуживавшей безусловные рефлексы, состоял в том, чтобы фиксировать события, имеющие преходящее значение. Эти события могли повторяться лишь в течение ограниченного периода жизни организма, и не было необходимости в том, чтобы такие связи оставались функциональными в течение всей жизни индивида. Это обеспечивалось универсальным свойством угасания условнорефлекторных реакций при их неподкреплении.
Однако, чем более важную роль в процессах адаптациогенеза начинает выполнять индивидуальный опыт, тем более существенной оказывается потребность как можно дольше сохранять следы предшествующих воздействий, упорядоченных в образы биологически значимых объектов и явлений. Длительность жизни высших животных составляет многие годы и даже десятки лет, и сигнальные признаки биологически важных предметов и явлений, упорядоченные в образы и зафиксированные в энграммах долгосрочной памяти, целесообразно сохранять как можно дольше. Сохранение их облегчает регулярная репродукция, перевод в нейродинамический процесс, являющийся функциональным эквивалентом чувственного образа. При отсутствии объекта — материального оригинала данного образа репродукция может осуществляться на основе «извлекающих» следы памяти свойств аппарата эмоций. Его интенсивное развитие, по-видимому, и лежит в основе такой «спонтанной» репродукции, постоянно укрепляющей следы памяти.
Исходя из теории функциональных систем П. К. Анохина развитие этого процесса можно представить следующим образом. Первоначально репродукция следов в виде нейродинамических эквивалентов происходила только на стадии афферентного синтеза: та или иная потребность, опосредованная через аппарат эмоций, извлекала из памяти следы (чувственные образы) всех предметов, ранее имевших отношение к ее удовлетворению. Такое извлечение являлось необходимым для «принятия решения» и формирования акцептора действия — афферентной модели ожидаемого результата. Образно говоря, животное, испытывающее голод, вспоминало различные плоды, ранее им съеденные, деревья, на которых они росли. Подобное воспроизведение чувственных образов является уже высокоорганизованным психическим процессом, к которому применимы категории субъективного и идеального.
По-видимому, физиологический механизм, лежащий в основе репродукции энграмм образно-эмоциональной памяти, постепенно приобретает определенную автономность, с одной стороны, от нервных субстратов — акцепторов потребности и, с другой — от механизмов оценки текущей афферентации. Целесообразность такой автономизации диктуется необходимостью самообновлять и тем самым сохранять следы важных событий, которые длительное время непосредственно не актуализируются потребностями организма или воздействиями внешней среды.
Возможность воспроизведения у животных субъективных образно-эмоциональных переживаний, не приуроченных к сиюминутным потребностям организма и внешней ситуации, получила косвенное экспериментальное подтверждение. Так, в опытах с моделированием патологических нарушений высшей нервной деятельности у собак путем введения различных токсических веществ было показано, что у животных могут возникать состояния, сходные с рядом психопатологических синдромов человека. Такие животные нападают и защищаются от несуществующего врага, со страхом осматривают несуществующие предметы, лают и бешено сопротивляются… «в пустоте»[357]. Аналогичные состояния могут быть воспроизведены при электрической стимуляции структур лимбической системы.
Относительная автономизация механизма репродукции энграмм образно-эмоциональной памяти, способность воспроизводить образно-эмоциональные переживания, не связанные с возникновением потребности и текущей афферентацией, знаменуют собой важную веху в эволюционном развитии мозга. Она позволяет относительно свободно оперировать образами в мозгу, рекомбинировать их и даже конструировать новые.
Сравнительно свободное извлечение образов из памяти создает условия к установлению причинно-следственной связи в реальной природе через идеальное. Первоначально в основе возникновения такой связи, по-видимому, лежала возможность ассоциации нескольких последовательно возникающих образов на фоне специфического эмоционального переживания. Дальнейший процесс прогрессивного развития этих свойств происходит в неразрывном единстве с морфофункциональным развитием высших ассоциативных отделов головного мозга — лобных долей. По мере эволюции этих отделов мозга создаются физиологические предпосылки для реализации нового принципа отражательной деятельности — разложения ряда образов на составные части и синтеза новых образов[358]. В этом принципе заложена потенциальная возможность совершенствования прогностической функции мозга, моделирования не только тех образов и их причинно-следственных связей, которые уже имели место в прошлом, но и тех, которые могли бы быть в будущем. Такой способ образного, мысленного(!) «проигрывания» бывших и будущих ситуаций дает огромные преимущества в организации адаптивной деятельности.
Таким образом, существуют как бы два этапа диалектического развития аналитико-синтетической функции центральной нервной системы. На первом этапе, в связи с появлением неокортекса, формируется способность к анализу внешнего раздражителя путем разложения сложного сигнала на простые компоненты определенных модальностей с последующим синтезом их в чувственный образ. На втором — связанном с развитием лобных долей мозга — разложение ряда образов на составные элементы и синтез новых образов.
В элементарном, зачаточном виде способность к формированию обобщенных образов (прототипов «понятий») присуща некоторым животным и может быть выявлена в экспериментах. Например, в опытах голубей обучали реагировать на наличие или отсутствие человека на фотографиях. При этом люди, изображенные на снимках, могли быть различного размера, цвета кожи, возраста, одетыми и раздетыми, находиться в разных позах. Голуби сравнительно успешно справлялись с поставленной задачей. Эти эксперименты позволяют считать, что уже у голубей имеется способность к формированию «обобщенных образов», прообразов «понятий»[359]. Сходные эксперименты были проведены на обезьянах[360].
У животных можно обнаружить также некоторые элементарные формы рассудочной деятельности. Л. В. Крушинский экспериментально показал наличие у животных способности к экстраполяции скорости движения биологически значимого объекта при его исчезновении из поля зрения и соответственно к его обнаружению в данный момент в определенной в соответствии с траекторией движения точке пространства[361].
Можно предположить, что способность к формированию элементарного подобия понятий и элементарной рассудочной деятельности, являющихся важными предпосылками для развития сознания, может иметь место у высших животных и не быть связанной со второй сигнальной системой. В то же время высшего развития способность к формированию обобщений и абстракций достигает на основе второй сигнальной системы и ее основной функции — речи.
Известный тезис Ф. Энгельса о том, что труд создал человека, часто трактуется несколько упрощенно. Человеческий, сознательный труд, по-видимому, возникает в результате формирования второй сигнальной системы на базе «инстинктивного», животного труда, знаменующего собой появление сознания и начало человеческой истории[362]. После этого труд начинает играть доминирующую (прямую и косвенную) роль в развитии сознания человека как общественного сознания, изменяющегося в ходе развития человеческого общества.
Путь к возникновению второй сигнальной системы и речи начинается, вероятно, с принципиальной возможности использования звуков, издаваемых животным, в качестве инструментального движения. На основе механизмов звуковой эмоциональной экспрессии и имитации звукоподражания производство нечленораздельных звуков начинает занимать все большее место в целенаправленной групповой деятельности предков человека. Этот процесс становился все более дифференцированным, выражая определенный вид деятельности в цепи поведенческих актов, направленных на достижение цели.
Постепенно в ходе эволюции на базе звуковой эмоциональной экспрессии начинается формирование членораздельной речи. Учитывая огромные преимущества, которые дает речевая коммуникация, можно предположить, что и на этом этапе естественный отбор продолжал свою работу в пользу «лучше говорящих». Таким образом, открывались возможности для прогрессивного развития потомков с совершенствующейся второй сигнальной системой. Постепенно создавались условия для того, чтобы понятия и представления, суждения и умозаключения, идеи и образы обрели свое выражение в «слове внутреннем», объективировались в «слове внешнем» (произнесенном) и включались в складывающуюся систему коллективного знания.
Что касается перехода нечленораздельных звуков в слова и дальнейшего развития последних, связанного с развитием и совершенствованием артикуляционного аппарата — языка, губ, регуляции дыхания в связи с формирующейся речью, то эти двигательные навыки тоже могут развиваться и совершенствоваться на базе организации инструментального двигательного условного рефлекса. Таким образом, в нейрофизиологических закономерностях, представленных у высших млекопитающих и тем более у приматов, имелись в зародыше все предпосылки для возникновения второй сигнальной системы и речи как ее основного «инструмента».
Однако нам представляется, что этого комплекса перестроек высшей нервной деятельности и развития коммуникабельности на основе второй сигнальной системы недостаточно для появления такого сознания человека, каковым оно является в настоящее время.
Сообщество человеческих предков и первичные человеческие объединения в силу объективной необходимости и внутренних возможностей входящих в них членов, а затем индивидов выработали устойчивые видовые свойства, потом неписаные законы взаимоподдержки, взаимозащиты, противопоставления себя окружающему миру, т. е. те видовые качества, которые позже перейдут в нравственные основы поведения. Вряд ли слабые представители животного мира могли бы выжить и существовать без появления в их общественном сознании коллективистских чувств и понятий «добра». Уже у стадных и стайных животных развивается способность к эмоциональному «сопереживанию» и к «альтруистическим жертвам». Высокого уровня развития она достигает у предков человека, поскольку только на основе совместных усилий эти животные могли сохраниться и успешно развиваться в условиях жесткого естественного отбора.
В основе «сопереживания» лежали выраженные эмоции, которые постепенно эволюционировали в эмоционально-экспрессивный «язык» и в конечном итоге в первичную человеческую речь. В процессе групповых действий вырабатываются представления индивида о себе и окружающих его сочленах группы. Появляются «я», «он», «мы». Наряду с самовыделением осознается сходство «себя» и «его», а также «их» всех: «я», «он», «они» — в группе «мы». И на этой основе, уже чисто психологической, сопереживание животного переходит в сострадание человека, формируются нравственные чувства и осознается принадлежность к группе, тесная групповая взаимосвязь.
Расселение человеческих предков свидетельствует о том, что межгрупповые контакты уходят в глубокую древность и уже существовали у австралопитеков и у архантропов. Язык возник не как средство групповой идентификации, а как необходимый инструмент для координированных коллективных действий, обеспечивавших сохранение вида. Отношение людей к внешнему миру существует только через их отношение друг к другу. Отсюда, однако, не следует, что сначала речь выражала их взаимоотношение и лишь затем начала выражать их отношение к внешнему миру. Речь формировалась в процессе коллективных действий, усилий, направленных на достижение полезного результата для группы и ее членов, и поэтому ее функцией неизбежно было выражение обоих рядов отношений: между собой и к внешнему миру в целях достижения полезного эффекта.
«Не-мы» рождалось как оппозиция к «мы» и было вторичным. Этим «не-мы» вначале обозначались не только люди других групп, а все одухотворенное в формирующемся сознании людей окружающее. И только в дальнейшем «не-мы» было распространено на другие общины и надолго осталось в сознании людей, породив племенную обособленность, племенные распри и много других человеческих проблем.
С появлением «мы» с его нравственным содержанием, отражающим самоидентификацию человека как члена группы, естественный отбор теряет власть над видом Homo sapiens, а человек становится разумным носителем нового свойства живой материи — сознания. Материя достигает высшего уровня развития, когда она является одновременно и объектом и субъектом, объединяя в едином субстрате абсолютную противоположность материи и духа.