Возможно, кто-то не со всем здесь согласится. К примеру, удивительно до невероятия, что немцы оказались для нас на 7-й ступени родства, после финнов и тюрок (особенно татар[56]) и практически наравне с народами Кавказа. Видимо, такой сомнительный результат получился из-за добавления в анализ австрийцев, этносом не являющихся и спутавших все карты. Очевидно, авторы во всех случаях ориентировались не этнически, а лингвистически, что, на мой взгляд, категорически недопустимо и ведет к ложным выводам.
Менее удивляет тот факт, что финские народы (наши братья во кроманьонце) обогнали южных славян, изначально связанных с иллирийским субстратом, а потом еще и отуреченных. Хотя и тут возникает вопрос по поводу марийцев, имеющих в своем генофонде сильную монголоидную составляющую.
Но вот сравнительную меньшую близость с западными славянами я могу объяснить только тем, что Балановские за эталон для сравнения брали центральный регион русского ареала, отмеченный микшированностью с финнами, а не западные области расселения истинно эталонных русских. Это их право, это их метод, это их принципы. Но я с ними решительно не согласен. Почему эталоном должен считаться усредненный тип, мне не ясно, я тут логики не вижу[57].
Зато самый главный вывод у нас совпадает: по степени этнического родства на первом месте в мире для нас стоят белорусы и украинцы, несмотря ни на что. Что и требовалось доказать.
7 и 8. Если в одних (условно) русских популяциях финский субстрат присутствует, а в других нет, то что, собственно, позволяет их всех одинаково относить к русским, а не заявлять о наличии двух отдельных этносов? Не некое ли большое общее генетическое ядро, сохраняющееся неизменным и в смешанных популяциях?
Для Балановских подобное предположение прозвучало бы крамолой, ересью.
Методика, принятая Балановскими на вооружение, произвольно и, увы, ошибочно определила объем и направление их исследования. Идея об истинном биологическом представительстве русского народа оказалась у них связана исключительно со смешанным контингентом центральных и восточных популяций избранного ими ареала. Им, по всей видимости, не приходила в голову попытка вычленить, вычислить «общий генетический знаменатель» для всех русских популяций без исключения, чтобы определить квинтэссенцию русскости, роднящую их всех между собой. И при этом отличающую, отделяющую русских от нерусских: и от финнов, и от монголоидов, и от западноевропейцев.
А поскольку они изначально отказались от последовательного анализа всех русских популяций без исключения, то такая задача была им априори недоступна.
Ну, на нет и суда нет.
Балановские пошли не путем выделения общерусского генетического ядра, а по другим путям: 1) суммирования биологических признаков всех (условно) русских популяций, оказавшихся в их зоне внимания, которую они поименовали исконно русским ареалом; 2) инвентаризации генетических различий между русскими популяциями.
По этим данным были: 1) созданы карты генетических расстояний русских от различных народов; 2) рассчитаны расстояния между различными русскими популяциями, позволяющие вычислить коэффициент гетерогенности.
Акцент, таким образом, пришелся на то, что русских разъединяет, а не на том, что их объединяет, делает биологически единым народом. Мировоззренческая, политическая ущербность такого подхода для меня очевидна.
Хотелось бы услышать оценку этого метода от профессионалов-генетиков.
9. Все размышления на тему славяно-финского смешения, порожденные анализом труда Балановских, приводят к одному итогу.
Эталонным русским генофондом должен быть признан исключительно генофонд летописных племен, каким он остался в западных, северных и южных русских популяциях, с учетом и тех, что не вошли в ареал Балановских. Именно здесь, среди прямых потомков древнерусского этноса, прежде всего следует искать сохраненное ими генетическое ядро русских, роднящее не только всех русских между собой, но и русских с белорусами и украинцами. В конце концов, именно с этим ядром ассимилировались «дославянские народы» Русской равнины, если таковые были. Не летописные славяне подмешивались к финскому генетическому ядру (иначе мы бы сегодня носили финские фамилии, говорили по-фински и обсуждали славянский субстрат в финском суперстрате), а финны к славянскому…
Балановские не искали, а потому и не нашли этого ядра. Значит, это рано или поздно сделают их последователи.
10. Все сказанное выше позволяет успокоить читателя: древним финнам (а пуще того финнкам) не удалось сделать с русскими того, что сделали русские женщины с татарами в их гаремах: переменить, подменить этнический и расовый статус незваных пришельцев. Хотя за счет тех областей, где когда-то шла активная славяно-финская, а потом и русско-финская метисация, произошло определенное дистанцирование современных русских от европейцев, обитающих западнее границ России. Дистанцирование — но не разрыв. И не только за счет того, что русские мешались с финнами. Дистанцию создавало и то, что южные славяне мешались с иллирийцами и тюрками, итальянцы — с сирийскими семитами и гуннами, испанцы — с маврами и евреями[58] и т. д.
Завершая эту нелегкую тему, скажу следующее.
Да, в генофонде некоторых русских популяций славяно-финский микст имеет значительное, хотя и не определяющее присутствие. Сознавать это не так уж горько (все же, не нас ассимилировали татары, а мы — финнов), а все равно как-то несладко: думали о себе одно, а выходит другое. Но надо ли горевать по этому поводу?
Возможно, кто-нибудь вроде украинского националиста захочет спросить Балановских: вы-де радуетесь и гордитесь открытием, что русско-татарский (точнее, европеоидно-монголоидный) микст в русском генофонде и в народе не просматривается. Но славяно-финский-то — просматривается! И даже очень! А чем он лучше-то?
Много чем. Очень даже.
Во-первых, славяне и финны — дети одного отца, кроманьонца. Это разновидности одного вида, «однорасовые близнецы», образовавшиеся путем дивергенции. Пусть местами и временами мы — микст, но этот микст — европеоидно-европеоидный, расово однородный, ведущий к реверсии кроманьонца. В то время как многим славянам (в т. ч. украинцам, по мнению некоторых) пришлось создать иной микст — расово смешанный, неоднородный, смешавшись с тюрками. Признаем, на этом фоне, что русско-финский микст не нанес урона русским как наследию кроманьонца.
Во-вторых, теперь можно аргументировано возразить тем, кто уверяет, что мы-де сберегли всякую малую народность на колонизированных нами землях. Обидное предположение, выставляющее нас какими-то моральными уродами, нравственным исключением среди «нормальных» народов мира, предпочитавших в таких случаях вести войну на уничтожение.
Необъятные просторы Восточно-Европейской равнины (будущей Руси), избыток территорий, зверя, рыбы, медоносных пчел и прочих природных богатств не ставили осваивавших ее славян перед необходимостью уничтожать автохтонов. Не за что было биться насмерть: это ведь не то что тесная Европа или Азия (особенно — Океания), да и Африка. Или ставшая вдруг тесной, с приходом европейцев, Америка. Тут всем всего хватало. Проще и правильней было автохтонов обложить данью и/или как-то утилизовать (женщин особенно). Что и было сделано; основной метод, похоже, это ненасильственная и естественная сексуальная доминация.
Тем не менее, в результате этой мирной утилизации мир теперь уж недосчитывается таких народов, как меря, весь, мещера, мурома, ижора, голядь и, вероятно, некоторые другие; они сгинули, поглощенные ассимиляцией. Претворились в «финский субстрат» русского народа, обнаружить который способна сегодня только биологическая экспертиза. Так что следует признать, что в европейской, тесной части Евразии, да и на Урале мы не очень-то миндальничали. Сводили-таки с лица земли целые племена и народы. Правда, не огнем и мечом, но сводили.
И этот факт отраден для русского сердца: мы не только не хуже, но даже лучше многих других народов. Наша беспощадность на извечной этнической войне неизмеримо человечней, чем, допустим, у семитов или англо-саксов.
В-третьих, преувеличивать значение для русских метисации с финнами, как это делают Балановские, не стоит. Но допустим на минуту, что авторы правы в своем стремлении выставить русских как славяно-финский микст, что именно в этом главная характеристика русскости.
Это логическая ловушка. Если русские — микст, сложившийся примерно к XIV веку, то критерий однородности/неоднородности нельзя применять к нему до окончания процесса смешения. Поскольку русских тогда, выходит, еще не было: смешивались славяне, финны и т. д. А после того, как он сложился, применять такой критерий просто бессмысленно, ибо самая генетическая неоднородность исходных элементов превращается в неоднородность всего генофонда как его классический, эталонный признак — знак однородности. Количество смешений переросло в новое качественное состояние: микст как эталон.
Но тогда отсюда логически следует ограничение: если не микст — значит, нерусский. Даже если вы прямой беспримесный потомок летописных племен. Выходит, вообще-то, абсурд, действительности никак не соответствующий…
Нет, не получается — ни практически, ни теоретически — классифицировать русских как продукт славяно-финского смешения. Это не так по факту. И не может быть так по умозрению, по правилам философии.
Однако русский народ генетически был и остается «подразделенной популяцией» — то есть мозаичным панно, лоскутным одеялом, одновременно цельным и дробным. В этой связи возникает два вопроса:
1. В чем же, помимо регионального финского подмеса, причина такого генетического разнообразия «русского ландшафта»? В частности, где разгадка его широтной изменчивости?
2. Что же скрепляет воедино эту мозаику, что делает лоскуты единым биологическим целым?