й (за отсутствием в тех краях гоминид). Что бы ни говорили местные шаманы.
Ну, а если разделение между коренным жителем и колонизатором есть лишь вопрос ценза оседлости, тот этот ценз русские за Уралом, думаю, уже давным-давно прошли. И самый термин «колонизатор» в отношении них, как бы сказать помягче, неполиткорректен. Сегодня мы, русские, коренные во всей России, и развлекать себя подобным искусственным (с сомнительным политическим подтекстом) разделением нашего народа не надо бы представителям чистой науки.
Возвращаясь к теме «отдельности» русского народа, надо признать, что в книге Балановских до конца прописана только тема его отделенности от азиатского (читай: монголоидного) генофонда. К примеру, эта мысль выражена четким выводом из генетического анализа: «В славянских популяциях встречены почти исключительно западно-евразийские гаплогруппы. Восточная зона расселения славян является крайним западным рубежом для распространения “азиатских” гаплогрупп» (234).
Ранее я приводил формулировку авторов, подчеркивающую отдельность русского генфонда от популяций, населяющих Урал (даже несмотря на наличие в нас финского субстрата, который, как видно, не в состоянии нас слишком сблизить с уральскими финнами) и Кавказ.
Сложнее определить место русских рядом с народами Западной Европы. Есть гаплогруппы, крайне резко выделяющие скандинавов, есть — западных европейцев (без скандинавов), есть — балканцев, есть южных итальянцев и малоазиатов. То есть, многие регионы имеют достаточно яркую генетическую специфику.
Возможно, дело в дефектах метода, о которых я писал, но, судя по книге Балановских, у русских такой специфики нет[61], если не считать за нее финский подмес в центрально-восточных регионах. Мы все время одним боком к кому-то примыкаем; то к финнам, то к восточным славянам. Ни то, ни другое не свойственно народам Западной Европы. Но в остальном мы находимся в пределах средних и ниже среднего значений. На нас не пришелся ни один пик значений. Это подтверждает давний вывод антропологов о срединном, центральном месте русских в семье европеоидов.
Но это, если можно так выразиться, место на витрине и в таблице. В жизни все немного иначе.
Есть один момент, который следует подчеркнуть. Существует гаплогруппа R1a; Балановские отмечают «приуроченность этой группы к ареалам западных и восточных славян, а также балтов». Очень важно, что «для русских популяций эта гаплогруппа самая частая — она встречается почти у каждого второго» (154). Это обстоятельство заставляет нас вспомнить историю: ведь за спиной у летописных славян, шедших на восток, шли и стояли, подпирая их с тыла, не германцы или кельты, а те же славяне, но — другие племена (ободриты, лютичи, варины, поляки, пруссы и др.). Они-то, кстати, и оставили свой след в балтах, живших рядом. Подставив себя под массированный ассимиляционный напор преследователей — германцев, они порой жертвовали своей этнической идентичностью, но спасли от подобной участи те самые летописные племена, что стали предками русских.
Коренным славянам с VI века не было никакой возможности мигрировать на Запад: ведь именно оттуда шло давление, как политическое и военное, так и демографическое. Там их никто не ждал и за людей не считал, о чем говорит судьба названных «буферных» племен, а также чехов, моравов и др. А вот на Восток, на Север, даже на Юг путь для славян был открыт. Славянская миграция из Центральной, Западной и Южной Европы на Восток была постоянная и не всегда добровольная: славян теснили как степняки, так и германцы.
Сегодня мы можем говорить, опираясь на факт наличия «пограничной» гаплогруппы, об отграниченности славян в целом, а русских в особенности, от неславянских западноевропейцев.
Суммируя все сказанное, правомерно заключить: несмотря на известную близость к финнам на востоке и славянам на западе, мы, русские (считая с белорусами), — есть отдельный народ.
ГЕТЕРОГЕННОСТЬ И ГОМОГЕННОСТЬ
Один из самых лучших, важных, объективных и интересных разделов книги Балановских посвящен гетерогенности/гомогенности русского народа в сравнении с другими народами Европы и Азии.
Главный вывод этого раздела:
«Можно считать установленным более высокую гетерогенность русского народа по сравнению с соседями со всех сторон: на Западе, на Юге, на Востоке и в ближайшем окружении на Восточно-Европейской равнине» (128). На Севере, правда, имеется сосед погетерогеннее, но это — лопари, сравнение с коими вряд ли кого обрадует.
О чем тут идет речь? Что означают эти оценки? (Я склонен считать их объективными, поскольку основной разброс генетических значений, приведших к указанному выводу, установлен не по оси запад-восток, то есть не за счет финского подмеса, а по оси север-юг, за счет не установленных авторами, но реальных факторов.)
Речь идет о том, что «генетические расстояния» (различия) между отдельными популяциями того или иного народа имеют у каждого свой «размах» и могут быть выражены математически. В популяционной генетике это называется «статистический анализ межпопуляционной изменчивости (Gst)». Повышенные значения от среднего будут означать, что такой народ более или менее гетерогенен, то есть генетически разнороден. Пониженные — что он более или менее гомогенен, то есть генетически однороден. Сравнение данных по разным народам позволяет делать очень важные выводы.
«У “монолитных” этносов, где все популяции генетически схожи, как близнецы, гетерогенность будет близка к нулю. У генетически подразделенных народов, где одни популяции совсем не похожи на другие, гетерогенность будет велика» (125). Абсолютные значения тут недостижимы, нельзя быть абсолютно гомогенным или гетерогенным, но можно быть гомогеннее или гетерогеннее, чем твой сосед, — и в этом главное различие.
Хорошо или плохо быть гомогенным, гетерогенным? Случается слышать и то, и другое мнение, с аргументами. По Дарвину, помнится, чем гетерогеннее вид, тем больше у него запас прочности, живучести. Тем труднее свести его с лица земли без следа.
Примерно то же внушают нам и Балановские, разъясняя, подробно и с примерами, преимущества подразделенных популяций[62] (как понимает читатель, подразделенность напрямую связана с гетерогенностью). «Наличие в популяции подразделенности резко меняет ее свойства: и дрейф генов, и миграции начинают действовать по-другому, а сама популяция приобретает генетическую устойчивость» (334). Иными словами, подразделенность популяции помогает лучше сохранить ее генофонд. И это хорошо.
С точки зрения чистой биологии это, возможно, и так. Но человек, увы, не только биологическое существо: это животное политическое, по определению Аристотеля. Биологическая живучесть — не единственный критерий успеха у этносов. И выносить вердикт о пользе/вреде гетерогенности/гомогенности следует, присмотревшись для начала к политической судьбе народов того и другого типа: какие из них большего достигли, занимают более высокую ступень политического и цивилизационного развития?
Такую возможность книга Балановских нам дает, и в этом ее огромный плюс. Авторы проделали вышеуказанный анализ в отношении 63 (!) народов Европы и Азии, как в нашей стране, так и за рубежом. В том числе были исследованы русские популяции числом 35 по 17 локусам и 44 аллелям. Такое исследование нельзя не признать репрезентативным, к его результатам следует отнестись со всем вниманием.
«Гетерогенность русского народа оказалась Gst = 2.00» (125). Много это или мало?
Все познается в сравнении.
С кем будем сравнивать?
«Дифференциация Западной Европы мала (популяции этого региона генетически похожи друг на друга) дифференциация Восточной Европы выше, а дифференциация Сибири огромна. Такую картину рисуют и классичеcкие маркеры… и точно такую же картину мы видим по данным о мтДНК» (284).
Понятно, что при таком раскладе сравнивать себя нам, русским, надо прежде всего с европейскими народами, на общность крови и судьбы с которыми столь многие русские усиленно претендуют, начиная со времен Петра Первого.
И что же мы видим? «Уровень гетерогенности генофонда русского народа столь велик, что ярко проявляется даже в восточноевропейском масштабе» (237). «Все западноевропейские народы в целом гомогенны… а сибирские народы, напротив, гетерогенны… На восточноевропейском фоне… гетерогенность русского народа велика» (289).
Подробности? Пожалуйста; они есть в роскошной таблице Балановских «Генетическая гетерогенность русского народа и других народов Евразии» (126–127). Вот некоторые цифровые оценки в порядке возрастания гетерогенности:
англичане = 0,15;
шведы = 0,26;
немцы = 0,43;
испанцы = 0,62,
финны = 0,96;
французы = 1,19;
итальянцы = 1,71;
австрийцы = 2,34[63].
Итак, перед нами — вполне откровенная картина скрытой сути всемирной этнополитики. За это открытие авторам полагалась бы Государственная премия, не меньше. А то и Нобелевская.
Среди народов с самой высокой степенью биологического единства — как на подбор все наиболее культурные и преуспевающие народы Запада с высоким сознанием этого единства. Все они весьма многого добились в своей судьбе — это неоспоримо. Возможно, Балановские с негодованием отвергли бы даже самую постановку вопроса о зависимости цивилизационных достижений от гомогенности этноса. Но для вдумчивого читателя они, тем не менее, подготовили настолько выразительные данные, что вполне очевидный и однозначный вывод напрашивается сам собой, не допуская и тени иной трактовки. Он просто лежит на ладони.
Сказанное не означает, что низкая гетерогенность автоматически обеспечивает этносу роскошный прогресс (у чеченцев этот показатель = 0,56, у болгар = 0,22; а в джунглях Амазонки и на далеких островах встречаются и вовсе народы-изоляты). Но то, что среди наиболее продвинутых народов Европы нет обладателей повышенной гетерогенности, — отныне научный факт. Значение которого нельзя переоценить.