Логическая порочность хода мысли видна невооруженным глазом: русский генофонд — это русские люди, поэтому генофонду условно дано имя «русский». А русскими-то эти люди являются как — условно или безусловно? Если условно, то вообще теряется, становится зыбким и неопределенным предмет исследования: условно русский генофонд условно русских людей. А если безусловно, то почему тогда нужно считать условным русское имя генофонда? Он тоже безусловно русский и больше ничей! Но если данный генофонд является безусловно русским, значит те гены, которые отличают его от других генофондов, — они и будут являться «русскими генами». Которых, якобы, нет в природе.
Таким образом, главное внимание должно соседоточиться на поиске ответа на вопрос: почему мы должны считать русскими этих людей, есть ли для этого твердые основания? Ответ может быть получен, по логике, только одним способом: ту или иную популяцию следует протестировать на соответствие биологическому эталону русскости (русским генам). Но такого эталона, как нам уже объяснили Балановские, не может быть, потому что его не может быть никогда.
Замкнутый круг…
Зачем все это делается? Зачем вообще надо изучать некие «популяции», как нам предлагают Балановские?
На этот вопрос ответить непросто по одной причине: авторы трактуют термин «популяция» очень уж на свой лад.
Что принято понимать под словом «популяция» в биологии — и что понимают под ним Балановские? Увы, совсем не одно и то же. Судите сами.
Биологический энциклопедический словарь (гл. ред. М. С. Гиляров; редкол.: А. А. Бабаев, Г. Г. Винберг, Г. А. Заварзин и др): «Популяция, совокупность особей одного вида, обладающих общим генофондом и занимающих определённую территорию» (здесь и далее выделено мною. — А.С.).
Большая советская энциклопедия (Н. В. Тимофеев-Ресовский, А. В. Яблоков, Н. В. Глотов): «Популяцияв генетике, экологии и эволюционном учении, совокупность особей одного вида, более или менее длительно занимающая определённое пространство и воспроизводящая себя в течение большого числа поколений… Основной характеристикой П., определяющей её центральное положение как элементарной единицы эволюционного процесса, является её генетическое единство».
Биология. Современная иллюстрированная энциклопедия (гл. ред. А. П. Горкин): «Популяция, совокупность особей одного вида с общим генофондом, в течение большого числа поколений населяющая определённое пространство или объём (водный) с относительно однородными условиями обитания и относительно обособленная (изолированная) от других совокупностей этого вида».
Общая биология: Учебное пособие для 11-го класса: «Популяция — структурная единица вида… Группировки (совокупности) особей одного вида, длительно населяющих определенную часть ареала, свободно скрещивающихся друг с другом и дающих плодовитое потомство, относительно обособленные от других совокупностей этого же вида, называются популяцией… Таким образом, популяция является внутривидовой группировкой и, следовательно, конкретной формой существования вида, а сам вид — сложной биологической системой».
Особенно важно для нас данное здесь же в учебнике определение ареала: «Ареал вида. Особи одного вида встречаются на территориях, где они находят подходящие для жизни условия. Часть земной поверхности (или акватории), в пределах которой встречается данный вид, называется ареалом».
Подчеркнем: ареал детерминируется видом, а не вид ареалом!! Мы не можем, поместив в один садок исландскую селедку и селедку иваси (а тем более, добавив к ним треску), утверждать потом, что это — одна популяция. Никакие границы, кроме биологических, генетических, — политические, административные, географические, любые иные, неважно! — не могут определять ареал популяции.
Ознакомившись с хрестоматийными текстами, мы должны со всей определенностью дать себе ответ на главный вопрос: чем же определяется принадлежность к этнической популяции? Территорией или генофондом? Понятно, что может быть только два взаимоисключающих ответа: либо — либо. Поскольку территория не детерминирует генофонд этносов (за редким исключением народов-изолятов), а генофонд, естественно, не детерминирует территорию.
Энциклопедические статьи и учебник трактуют этот вопрос однозначно. Главное в популяции — биологическое родство всей совокупности особей, принадлежность к одному виду (в наше случае — этносу), общность их генофонда. Границы популяции есть границы вида (или внутривидовой группы), обладающего общим генофондом, а посему должны определяться именно генами. Ареал, в котором проживает весь данный вид, — это и есть ареал данной генеральной популяции, и никак иначе. Поскольку на конкретный вид, в данной популяции проявленный, указывает присущий ему генофонд. Это требование элементарной логики. Биология не поверяется географией.
Итак, популяция есть понятие биологическое, а не географическое.
А что пишут Балановские, какое определение дают?
А вот: «Популяцию человека можно определить как относительно обособленную группу населения, которая исторически сложилась на определенной территории и воспроизводит себя в границах этого “исторического” ареала из поколения в поколение» (15).
Обратите внимание: не часть народа (этноса), а группу населения! То есть, заведомо не вида, как принято у биологов, а случайного для данной территории набора особей разных видов. Фактором, образующим популяцию, отчетливо выступает территория (излюбленный авторами «ареал»).
Такова у Балановских дефиниция популяции, явно противоречащая общепринятой. Интересно, что сами авторы характеризуют свое определение довольно уничижительно, находя, однако, в нем своеобразные достоинства: «Это нестрогое и невнятное (!) определение позволяет привлечь внимание к крайне важному моменту: для популяционной генетики “популяция” — это не просто случайная группа людей… Нет, популяция — это особый, исторически сложившийся, и главное — стабильный суперорганизм, живущий в конкретных рамках исторического времени и географического пространства. В этих же рамках времени и пространства существует и генофонд популяции» (15). На деле, конечно, «исторически сложившийся суперорганизм» сложился именно и только по воле случая; в одном месте одного — в другом другого.
Как видим, Балановские принципиально определяют популяцию, так же как и генофонд, не по генам или иным биологическим критериям, а по территории и истории. Но тогда получается, что биологический, вроде бы, термин не имеет биологического содержания. Нонсенс? Да. Потому что мы попадаем в методологический тупик: нельзя в принципе небиологическое явление исследовать биологическими методами. Нельзя одну науку мерить категориями другой, «складывать метры с килограммами».
Как авторы попали в эту логическую ловушку? Как можно популяцию привязывать к ареалу, измерять, ограничивать ареалом? А если она не совпадает с «определенной (кем?) территорией» [22]? Кто внушил им эту ересь? Популяции кочуют, мигрируют…
Вновь политкорректность загнала в тупик? Или идеологический диктат советской власти? Нет, на этот раз, скорее, увлечение красивой и пустой фразой модного некогда болтуна, французского анархиста-бакунинца Элизе Реклю[23]: «География по отношению к человеку есть не что иное, как История в пространстве, подобно тому, как История является Географией во времени». Эту вполне бессмысленную мыслишку Балановские с пиететом вынесли в эпиграф и потом еще цитируют и комментируют в восторге: «Это ясное и элегантное выражение принципа эргодичности, то есть взаимозаменяемости пространства и времени, как нельзя лучше отражает понимание геногеографии как истории генофонда, неотделимой от естественной и общественной истории популяций человечества» (15).
Ссылка на Реклю, чьи слова никак не относятся к физической географии, а только к политической, говорит лишь об одном: авторы перепутали один вид географии с другим. Вот и выходит, что порой даже бесспорно верные тезисы Балановских получают затем уродующее их преломление.
К примеру, они совершенно правильно указывают: «Все локальные популяции данного народа в совокупности образуют этническую популяцию» (93). Но что же это оказываются за «локальные популяции»? Биологи Балановские в своем географическом понимании следуют самому максималистскому варианту: «В русском населении элементарные популяции могут быть самого разного “административного” ранга: сельсовет, район или даже край» (92).
Искусственность границ названных популяций бьет в глаза. Русские расселялись, когда этого административного деления еще не было, оно не органично и никак не ориентировано на ареал расселения! Административным решением нельзя никого назначить русским. Генам — бесчисленные тысячи лет, а административные границы меняются все время. Авторы сами писали, что генетические границы и политические могут не совпадать, но ведь отличие политических границ от административных только в масштабе.
Впрочем, чему удивляться. Коли уж начали с географических границ «ойкумены»-СССР, то вот и дошли до административных, столь же условных, а то и произвольных, оставленных в наследство коммунистами, любившими перекраивать карты.
Правда, авторы загадочно уточняют: «Возможны и не “административные” классификации русских популяций» (30), но расшифровки этому не дают и сами никакими другими классификациями не пользуются.
Здесь хочется еще раз подчеркнуть: любые границы, проведенные на карте человеком, произвольны и условны. В то время как популяции — естественны и самотождественны, независимо от любых границ. Разве популяция лосося в Баренцовом море определяется границей 200-мильной зоны: здесь норвежский, а там — российский лосось? Разве популяция сусликов зависит от границы с Китаем или Казахстаном: здесь российские суслики, а там — китайские, казахские? Разве советские корейцы генетически не такие, как в Корее?